— Ты ничего не объясняешь. Я не могу позвонить тебе на работу. Я сижу здесь час за часом и волнуюсь, не случилось ли чего с тобой. Ты никогда не приходил так поздно, не предупредив меня заранее.
Жаклин перекатилась на спину и посмотрела на него. Приподнявшись на локте, он сунул руку под ночную рубашку начал гладить одну из ее грудей.
— Послушай, дорогая, я был занят. У нас там в некотором роде кризис, поэтому пришлось кое-что уладить, прежде чем я смог уйти. Я бы позвонил, но в кабинете всегда полно людей. Некоторые знают, что моя жена уехала отдыхать. Им покажется странным, что я звоню домой через коммутатор.
— Едва ли могло произойти что-то столь значительное, чтобы ты не предупредил меня о своей задержке, дорогой. Я волновалась всю ночь.
— Ну, теперь волноваться не о чем.
Она засмеялась, подняла руку, привлекла его к себе. Дыхание полковника участилось, он начал целовать Жаклин, его рука переходила от одного соска к другому.
— Похоже, ОАС все еще охотится за президентом. Сегодня раскрыт новый заговор. Им и пришлось заниматься. Поэтому я задержался.
Жаклин приподняла голову:
— Не говори глупостей, дорогой, с ними давно покончено.
— Как бы не так. Теперь они наняли иностранца, профессионального убийцу, чтобы он застрелил президента. А-а-а, не кусайся.
Полчаса спустя Рауль Сен-Клер де Вийобон крепко спал, лежа на боку и чуть похрапывая. Рядом с ним его любовница вглядывалась в темный потолок, чуть подсвеченный там, где уличные огни прорывались сквозь щелку между портьерами.
Она все еще не могла прийти в себя от услышанного. Жаклин, естественно, понятия не имела о существовании нового плана покушения на де Голля, но могла оценить важность признания Ковальски.
Жаклин подождала до двух часов ночи, перелезла через полковника, радуясь, что он не из тех, кто любит спать, обняв любовницу. Сен-Клер все так же ровно похрапывал.
Выйдя из спальни, она плотно закрыла дверь, пересекла гостиную, прошла в холл, закрыла и вторую дверь. С телефона в холле набрала номер. Несколько минут спустя ей ответил сонный голос. Говорила она две минуты, получила ответ, что на другом конце провода ее поняли, и положила трубку. Минуту спустя она уже лежала в постели, пытаясь заснуть.
* * *
В ту же ночь звонки из Парижа разбудили или оторвали от дел начальников отделов убийств пяти европейских стран, Америки и Южной Африки. В Западной Европе, как и в Париже, была глубокая ночь. В Вашингтон Карой дозвонился в девять вечера по местному времени, и начальник отдела Дэместик Интеллидженс обедал дома с друзьями. Карону удалось связаться с ним после третьей попытки, и по ходу разговора в трубке слышался смех гостей и звон бокалов. Американец с пониманием отнесся к просьбе Карона и согласился подъехать в пункт связи в ФБР в десять минут второго по местному времени, чтобы поговорить с комиссаром Лебелем, который будет звонить ему из Интерпола в десять минут восьмого по парижскому времени.
Начальники соответствующих отделов Бельгии, Италии, Западной Германии и Голландии, будучи добропорядочными семьянинами, крепко спали. Звонки вытаскивали их из постелей, и после нескольких минут объяснений с Кароном каждый из них согласился прийти в пункт связи в точно оговоренное время, чтобы переговорить с комиссаром Лебелем по вопросу первостепенной важности.
Ван Райе из Южной Африки уехал в инспекторскую поездку, поэтому Карон связался с его помощником, Андерсоном.
Мистеру Энтони Моллинсону, заместителю комиссара по борьбе с преступностью, Скотленд-ярд, Карон позвонил домой, в Бексли, уже около четырех утра. Тот застонал, отгоняя настойчивую трель телефона на столике у кровати, но она не умолкала, и он снял трубку, пробурчав: «Моллинсон».
— Мистер Энтони Моллинсон? — спросил неэнакомый голос.
— Слушаю, — он взглянул на часы и мысленно выругался.
— Говорит инспектор Люсьен Карон из французской Сюрте Насьональ. Я звоню по просьбе комиссара Клода Лебеля.
Говорил Карон с заметным акцентом, но ясно и четко. Моллинсон нахмурился. Неужели этот француз не мог подождать до утра? — Да?
— Как я понимаю, вы знакомы с комиссаром Лебелем?
Моллинсон задумался. Лебель? О да, такой маленький, был начальником Отдела убийств в ПЖ. Внешне ничего особенного, но преступления раскрывает быстро. Очень помог, когда два года назад убили английского туриста. Им бы досталось от прессы, если б убийцу не нашли чуть ли не на следующий день.
— Да, я знаю комиссара, Лебеля, — ответил он. — В чем дело? Рядом с ним, потревоженная разговором, что-то недовольно пробурчала его жена Лили.
— Комиссар Лебель ведет очень важное расследование, требующее к тому же предельной деликатности. Я — его помощник. Дело необычное. Комиссар хотел бы позвонить вам в пункт связи Скотленд-ярда сегодня в девять утра. Вы можете подойти туда в это время?
Моллинсон вновь задумался.
— Вам просто требуется наша помощь? — спросил он. В этом случае они могли бы воспользоваться обычными каналами связи. В девять утра в Скотленд-ярде самый «час пик».
— Нет, мистер Моллинсон. Это личная просьба комиссара Лебеля, который рассчитывает на ваше содействие. Она не имеет никакого отношения к Скотленд-ярду. И комиссар хотел бы обойтись без официального запроса.
Моллинсон обдумал его слова. Человек осторожный, он не хотел ввязываться в тайные операции полиции другой страны. Если же речь шла о совершенном преступлении или о преступнике, бежавшем в Британию... Но почему такая секретность? Тем не менее Лебель просил помощи у королевской полиции, а для чего она нужна, если не помогать коллегам.
— Хорошо. Я поговорю с ним. В девять часов.
— Премного вам благодарен, мистер Моллинсон.
— Спокойной ночи. — Моллинсон положил трубку, перевел стрелку будильника с семи на половину седьмого и тут же уснул.
* * *
В ночном Париже в маленькой захламленной холостяцкой квартире учитель средних лет вышагивал из угла в угол. Книги, газеты, журналы, рукописи лежали на столе, стульях, кушетке, даже на покрывале узкой кровати, стоящей в нише в дальнем конце комнаты. В другой нише находилась раковина, заваленная грязной посудой.
Обуревающие учителя мысли не имели никакого отношения к окружающему беспорядку. С тех пор как он потерял директорский пост в лицее Сиди-бель-Аббес, вместе с прекрасным домом и двумя слугами, и переехал в Париж, в его квартире всегда царил полный разгром. Думал он совсем о другом.
Когда же заря зарделась над восточными предместьями Парижа, он сел и взял одну из газет. Вновь открыл статью на странице иностранных новостей под заголовком: «Главари ОАС окопались в римском отеле». Прочитав ее еще раз, он наконец решился, накинул легкий макинтош, защищающий от утренней прохлады, и выбежал из квартиры.
Поймал такси и попросил отвезти его на Северный вокзал. Хотя таксист высадил его на привокзальной площади, он направился в другую сторону, как только такси скрылось из виду, и вошел в одно из круглосуточно работающих кафе.
Взял чашечку кофе и металлический жетон для телефона-автомата. Оставив кофе на стойке, прошел в глубину кафе, к телефонной будке. Справочная служба соединила его с международной справочной службой, и через пятьдесят секунд он покинул кафе, получив номер отеля в Риме.
В другом кафе, в сотне метров от первого, он узнал в Справочной службе, где находится ближайшее отделение связи, откуда он может прямо сейчас позвонить в Италию. Как он и ожидал, оно находилось рядом с вокзалом.
В почтовом отделении он дал оператору нужный ему номер, не называя отеля, и провел тревожные двадцать минут, ожидая, пока его соединят.
— Я хочу поговорить с синьором Пуатье, — сказал он снявшему трубку итальянцу.
— Signor Che? (Каким синьором? (итал.)) — переспросил итальянец.
— Il signor francese (С французом (итал.)) Пуатье. Пуатье.
— Che? (С кем? (итал.)) — повторил голос.
— Francese, francese... — настаивал парижанин.
— Ah, si, il signor francese. Un momento, per favore... (А, я понял, синьора француза. Одну минуту, пожалуйста... (итал.)) В трубке защелкало, затем усталый голос ответил по французски.
— Да?
— Слушайте внимательно. У меня нет времени. Возьмите карандаш и запишите, что я скажу, — затараторил парижанин. — От Вальми — Пуатье. Шакал раскрыт. Повторяю. Шакал раскрыт. Ковальски арестован. «Пел» перед смертью. Записали?
— Да, — ответил голос. — Я передам кому следует.
Вальми положил трубку, заплатил и торопливо покинул почтовое отделение. Еще минута, и он смешался с потоком пассажиров, выходящих из здания вокзала. Солнце поднялось над горизонтом, согревая мостовые и прохладный утренний воздух. Еще пахло кофе и свежевыпеченным хлебом, но оставалось лишь полчаса, чтобы им на смену пришли запахи выхлопных газов, человеческого пота, табачного дыма. Не прошло и двух минут, как Вальми растворился в толпе, когда к почтовому отделению подъехала машина и два сотрудника ДСТ вбежали в помещение. Они попытались выяснить, как выглядел звонивший в Рим мужчина, но оператор не смог сказать им ничего определенного.
* * *
В Риме в 7.55 легионер, несший ночную вахту у лифта На восьмом этаже, потряс Марка Родина за плечо. Тот проснулся мгновенно, приподнялся, схватился за пистолет под подушкой. Но расслабился и что-то пробурчал, увидев знакомое лицо. Взглянул на часы на столике у кровати и понял, что и так спал слишком долго. Годы в тропиках приучили его вставать гораздо раньше, а тут августовское солнце уже поднялось над крышами. Но недели бездействия, вечера за картами с Монклером и Кассоном, молодое красное вино, отсутствие физической нагрузки сбили ему режим.
— Донесение, мой полковник. Кто-то только что позвонил, похоже, очень торопился.
Легионер протянул лист бумаги, вырванный из блокнота, на котором записал слова Вальми. Прочитав их, Родин выпрыгнул из постели, обернул вокруг талии хлопчатобумажный саронг, еще одна привычка, приобретенная в Индокитае, перечитал записку.
— Хорошо. Свободен. — Легионер вышел из комнаты и спустился на восьмой этаж.
Родин несколько секунд ругался про себя, скомкав записку в кулаке. Чертов, чертов, чертов, чертов Ковальски.
Первые два дня после исчезновения Ковальски он думал, что тот просто дезертировал. В последнее время такое случалось, ибо в рядах ОАС крепло убеждение, что дальнейшая борьба обречена на провал и убить Шарля де Голля и свергнуть существующее правительство уже не удастся. Он всегда думал, что Ковальски будет верен до последнего. Но вот доказательство того, что он, неизвестно по какой причине, вернулся во Францию, а может, его схватили здесь, в Италии, и переправили через границу. А там он заговорил, разумеется, под пыткой.
Родин искренне скорбел о погибшем телохранителе. Его репутация солдата и боевого офицера зиждилась на той огромной заботе, которой он окружал своих подчиненных. Подобное отношение ценилось в действующей армии куда больше, чем может представить себе любой военный историк. Теперь Ковальски мертв, и Родин не питал никаких иллюзий относительно того, каким был его конец.
И сейчас он пытался вспомнить, что мог сказать Ковальски. Встреча в Вене, название пансиона. Три руководителя ОАС, собравшиеся вместе. Скорее всего, для СДЭКЭ это не новости. Но откуда он узнал о Шакале? Он не подслушивал под дверью, это несомненно. Он мог сказать о высоком блондине, иностранце, приехавшем позже. Это ничего не значило. Иностранец мог оказаться торговцем оружием или финансистом. Фамилии не упоминались. Но Вальми прямо назвал Шакала его кодовым именем. Как? Откуда его узнал Ковальски?
И тут Родин вспомнил сцену прощания. Он стоит в дверях с англичанином. Виктор — в нескольких футах от него, рассерженный тем, что англичанин обнаружил его присутствие в нише, профессионал, перехитренный другим профессионалом, ожидающий схватки, надеющийся на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55