Становилось прохладнее. Путь пошел в гору; по мере увеличения крутизны подъема дорога начала петлять. Выступы обнаженных камней попадались теперь все чаще, из чего Ронин заключил, что Кисокайдо пробита сквозь монолитный гранит.
Поднявшись по горной дороге, петляющей по крутому склону, он оказался выше слоя тумана – посреди прохладной прозрачной ночи под беспокойным, затянутым облаками небом.
Начался дождь, очищающий и пронизывающий ливень, освежающий и бодрящий, стучащий по голым камням и мягкой земле, шелестящий в кустарнике вдоль дороги.
Пройдя еще немного вперед, Ронин увидел у качающейся сосны небольшой деревянный навес с тремя стенами. Строгая и чистая красота этого странного сооружения освещалась единственным фонарем из промасленной бумаги, висевшим внутри. Потоки воды несли черную грязь вниз по склону, узкая дорога раскисла, и Ронин очень обрадовался, обнаружив укрытие.
Подойдя поближе, он рассмотрел, что фонарь подвешен не на балке под крышей, как ему показалось сначала, а закреплен на боку серой в яблоках кобылы, спящей стоя в углу. Возле нее уютно примостился человек в широкой соломенной шляпе, покрытой капельками влаги; с ее краев еще капала вода.
Ронин вошел под навес. Лошадь во сне отмахнулась хвостом от мухи, мышцы у нее на боку непроизвольно дернулись. Человек даже не пошевелился.
Ронин опустился на пол в противоположном углу, вдохнув смешанный запах кедрового дерева и влажной шерсти животного. Человеческим потом не пахло.
Он огляделся. Сооружение было великолепно в своей незатейливой простоте, так подходящей горному убежищу. Строгость прямых линий. В чем-то даже величественный аскетизм.
Здесь было теплее. Хотя одна сторона оставалась открытой, крыша и три стены надежно защищали от влажной промозглости ливня. Ронин взглянул на съежившегося человека, но широкополая шляпа полностью закрывала лицо незнакомца.
По наклонной крыше убаюкивающе барабанил дождь. Снаружи косые струи ливня, серебрившиеся на свету от фонаря, рассекали бархатную темноту.
Человек в промокшей шляпе шевельнулся, но головы не поднял.
Шум дождя.
Ронин уснул.
Ронин открыл глаза. Человек сидел рядом на корточках, глядя ему в лицо. Ронин сдержал машинальный порыв – сразу схватиться за меч, – потому что еще вчера, как только зашел под навес, он заметил у этого человека длинный меч. Сейчас он увидел, что на другом боку у незнакомца висит еще один клинок, покороче. Воин. Быть может, буджун? Одет он был в коричневый балахон, расшитый зеленым узором в виде колес со спицами. На ногах – простые сандалии. Лакированные тростниковые наколенники защищали ноги от колена до лодыжки. За спиной закреплен небольшой круглый щит, покрытый коричневым и зеленым лаком. Черные, глянцевые волосы заплетены в косу. Черты лица плоские. По бокам толстой шеи бугрятся мышцы. Под глазами – отвислые складки кожи; сами глаза – миндалевидные, но довольно необычные. У кого-то Ронин уже видел такие глаза, но он никак не мог вспомнить у кого.
– С добрым утром, незнакомец, – негромко проговорил человек. Взгляд у него остался неподвижным.
– Доброе утро.
– Прошу прощения за неучтивый вопрос: откуда вы прибыли?
Ронин молчал, разглядывая его.
Правая рука человека неторопливо потянулась к слегка изогнутой рукояти длинного меча.
– Уже много лет чужестранцы не появляются на Ама-но-мори, – еще тише произнес человек. – Еще раз прошу прощения, но я вижу, вы воин. И мне хотелось бы знать, зачем вы пожаловали сюда и как вы попали на остров.
Ронин, не отрываясь, смотрел в черные непроницаемые глаза, стараясь не опускать взгляд на руки собеседника.
– Я прибыл на Ама-но-мори в поисках буджунов, – начал он неторопливо. – Потому что знающие люди сказали мне, что в моем деле мне могут помочь только буджуны, и больше никто.
Он вздохнул.
– Я прибыл на Ама-но-мори по делу чрезвычайной важности. Я потратил немало времени, и многие люди… достойные люди… лишились жизни, чтобы я мог оказаться здесь. Меньше всего мне хотелось бы ссориться с вами.
Его руки неподвижно лежали на мускулистых бедрах.
– Как вы добрались до Ама-но-мори? – спросил человек. – Мы не видели ни одного корабля.
Ронин не стал спрашивать, кто это «мы».
– Меня привез не корабль.
Они оба не шевелились. Дождь перестал еще до рассвета, и солнце уже разбросало веселые блики по скоплениям гранита и сланца. В небе искрилась радуга. В верхушках деревьев на горных склонах заливались птицы. Вдалеке, но вполне отчетливо слышался стук копыт поднимающейся вверх по дороге лошади. Небо было белым, а кедры – невероятно зелеными.
– Кто-то едет, – заметил Ронин.
Человек неожиданно крякнул; это был необычный звук – он абсолютно не соответствовал тихому утреннему настроению природы и в то же время как-то странно с ним гармонировал.
– Можете сопровождать меня до Эйдо, если желаете.
Незнакомец поднялся и подошел к своей лошади. Пока лошадь жевала сухую пшеницу, он достал из седельной сумы какую-то квадратную дощечку.
– Вы пока тут поешьте, если хотите. Такое прекрасное утро, жалко будет его пропустить. Я порисую немного, а потом можно и отправляться.
Он потрепал лошадь по холке, вышел из-под навеса, пересек Кисокайдо, присел на корточки на солнце у противоположного края дороги и принялся рисовать черной кистью на дощечке – короткими размашистыми штрихами, уверенными и точными.
Ронин развернул промасленную бумагу. Рыба, которую дал ему Хоши, еще оставалась сочной. Ронин прожевал последний кусок и, вытерев рот, вышел на дорогу.
Воздух был прозрачным и чистым. За спиной перешептывались деревья. Цоканье лошадиных копыт стало громче. Из кустов по левую сторону дороги выскочил какой-то испуганный зверек. Он в два прыжка пересек тракт и исчез за толстыми стволами кедров, от которых исходил пряный бодрящий аромат.
Вскоре появился и всадник в плетеной шляпе и пыльном дорожном плаще. Коротко кивнув Ронину, он пришпорил коня и скрылся за правым поворотом.
Ронин подошел к своему будущему попутчику, занятому рисованием.
– Как мне вас называть?
– Меня зовут Оками, чужестранец, – отозвался тот, не отрываясь от тонкой, почти ювелирной работы.
Ронин присел на корточки рядом с ним.
– Это имя что-нибудь означает?
Оками пожал плечами.
– У буджунов все имена что-то означают. Оками на старинном наречии – «снежный волк», хотя я не знаю, почему мать назвала меня именно так. Рядом с нашей деревней оками вообще не водились.
Ронин помолчал, прислушиваясь к стрекотанию цикад и глядя на рисунок Оками, потом спросил:
– Как вы думаете, почему мы, рожденные в странах, расположенных так далеко друг от друга, без труда понимаем друг друга? Можно подумать, что…
– Потому что мы оба люди.
– А буджуны разве не другие?
– Как рассказывают наши деды, – Оками, казалось, не обращал на Ронина внимания, а говорил сам с собой, – в старые времена, тому назад не одно столетие, в мире было так много людей, что они разговаривали на множестве языков.
Он пожал плечами.
– Но это было иное время, а времена, как известно, меняются. Если у всех людей общие предки, если происхождение у них одно, то почему бы им и не общаться друг с другом без видимых трудностей, пусть даже они и родились в разных краях.
Его рука уверенно и умело двигалась над темно-красной дощечкой с приколотой к ней бумагой.
– Кто знает, возможно, причиной тому – наша общая судьба.
Гора, долина и расстилавшиеся перед ними уступы склонов, перенесенные на бумагу его искусством, казалось, оживают под тонкой кистью. Рисунок был филигранным и точным, исполненным трепетной жизни, передающей дыхание природы.
– Как вас зовут?
Ронин назвал свое имя.
Оками оторвался от рисунка у себя на коленях. Твердый, целеустремленный взгляд, умные и понимающие глаза. Высокие скулы и жесткие очертания челюсти придавали его лицу неизменно суровое выражение, но плоские черты несколько смягчали впечатление.
– Да? Правда?
В его взгляде вроде бы промелькнуло удивление. Потом он опять склонился над рисунком. Раскачивающийся на ветру кедр оживал под его искусной кистью.
– Это буджунское слово.
Теперь удивился Ронин:
– Не может быть…
– И однако же это так, чужестранец. Разве я не говорил, что происхождение у всех людей общее…
– Но я не буджун.
– На буджуна вы не похожи, но это еще ничего…
– Мой народ никогда даже не слышал об Ама-но-мори.
– Разве? Как же вы в таком случае узнали об этом острове?
Ронин задумался. Подземный Город Десяти Тысяч Дорог, где когда-то поселились представители всех стран и народов, обезлюдел в результате чародейских войн. В этом городе, однако, жили и предки Ронина, которые потом образовали Фригольд, и великий дор-Сефрит, маг из буджунов.
– Да, – признал Ронин, – это не исключено.
– Конечно, – с явным удовлетворением откликнулся Оками.
– А что означает мое имя?
– Воин, оставшийся без господина.
Ронин не смог удержаться от смеха, и ничего не понимающий Оками повернулся к нему с озадаченной улыбкой.
Они отправились в путь незадолго до полудня. Сначала они поднимались в гору, потом немного спустились по горной дороге. Справа сплошной стеной тянулись утесы, а слева обрыв постепенно уходил вниз, открывая глазу высокие сосновые рощи, а еще ниже – плоские влажные рисовые поля, мерцающие в горячей дымке.
– Да, я буджун, – сказал Оками.
– Тогда вам должно быть известно о дор-Сефрите.
– Боюсь, ничего, кроме стародавних преданий.
– Но хоть что-то вы знаете?
– Очень немногое. – Оками положил руку на гриву лошади. – А почему вас так интересует дор-Сефрит?
– У меня с собой свиток, написанный его рукой, и сейчас этот свиток может спасти мир…
– А, – неопределенно откликнулся Оками. – Когда-то буджуны были великими магами-воинами, величайшими в истории этого мира, и уже в новое время, когда все прочее чародейство исчезло, они долго еще сохраняли магические знания.
Он похлопал ладонью по шее лошади.
– Но это было давно. Мы больше не занимаемся магией.
– Но наверняка здесь найдутся люди, способные перевести записи с древнего языка.
– Не сомневаюсь, Ронин, что в Эйдо мы найдем такого человека, – улыбнулся Оками. – А пока давайте поговорим о чем-нибудь более приятном.
Вскоре они приблизились к пролому в неприветливой каменной стене, откуда открылся вид на узкое ущелье. Зеленое и тенистое, оно выходило к залитой солнцем расщелине с водопадом; в том месте, куда обрушивалась вода, плясали радужные блики.
– День выдался жаркий, – заметил Оками. – Может быть, охладимся?
– Я хотел бы добраться до Эйдо как можно скорее. Кто знает, сколько…
– Не хотите же вы въехать в столицу, смердя и воняя, как потный, немытый крестьянин. – Оками хлопнул Ронина по спине. – Пойдемте. Всякому путнику в долгом пути нужен краткий привал.
Прохлада ущелья пролилась на них успокаивающим бальзамом. Оками привязал лошадь возле пахучих кедров и тут же, лишь скинув пыльную одежду, нырнул в пенящийся водоем у подножия водопада. Ронин последовал его примеру.
Под бурлящей поверхностью ледяная вода была кристально прозрачной. Когда Ронин погрузился под воду, от него во все стороны порскнули серебристые и голубые рыбешки. Он устремился вверх, так и не добравшись до дна, и, выскочив на поверхность, тряхнул головой, чтобы вода не заливала глаза. Потом он наклонил голову и напился, смакуя каждый глоток.
Они сушились на солнце. Ронин обратил внимание на то, какое сильное и мускулистое тело было у Оками. Тело настоящего воина, закаленного и искусного.
– Можно мне посмотреть другие ваши рисунки?
– Конечно.
Набросив одежду на еще влажное тело, Оками достал из седельной сумки дощечку с рисунками.
Ронин медленно переворачивал листы, завороженный скупыми линиями, с такой восхитительной точностью передающими разнообразие пейзажей этой необычной страны и характерные черты ее обитателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44