– Ей-то уж мы точно рот раскроем! Я знаю, как обращаться с женщинами!
Лысан не отвечал. Он сосредоточенно месил грязь, то и дело спотыкаясь. Им владели плохие предчувствия.
Поднявшись на пригорок и петляя между загонами для свиней, обтянутыми колючей проволокой, «ударная группа» наконец уперлась в стену дома. Вперед был выслан Алексис, который вернулся через несколько минут и доложил, что дверь открыта и в доме темно.
– Пошли, только тихо! – отдал приказ Лысан. Несмотря на страх, он вдруг почувствовал себя полководцем.
Алексис первым вошел в дом. В правой руке он держал толстый железный колышек, который подобрал рядом с дверью. Такие колышки крестьяне Эль-Пара-исо забивают в землю и привязывают к ним скотину. Алексис прокрался по коридору, осторожно отворил дверь в спальню. Освещаемая вспышками молний, спальня была пуста. Пустыми оказались и две другие комнаты. Алексис вернулся к дверям и позвал мокнувших под дождем Лысана и Шакала.
– Пусто! Никого нет! – прошептал он, провожая Лысана в спальню и подобострастно придерживая его за талию.
«Ударная группа» овладела домом Панчо, не встретив на своем пути решительно никакого сопротивления. Алексис и Лысан устроились в спальне, а Шакалу было велено дежурить под дверью и ожидать появления Панчо.
– Этот старый пень может и до утра, значит, не появиться. Но ты сиди и слушай! – наставлял Шакала Лысан. – У тебя, значит, уши молодые, слышат хорошо. Как только что-нибудь услышишь, беги к нам. Возьми табуретку и садись. Часа через два рассветет, тебя Алексис сменит. Да не спи, смотри у меня!
Шакал уселся на табуретке и стал послушно внимать шуму дождя. Алексис лег на полу в спальне рядом с окном.
– Вы не бойтесь, я не усну! На этого ублюдка разве можно положиться. Тоже буду слушать. Да и какой теперь сон…
– Ну а я, значит, вздремну чуть-чуть! – с теплой интонацией старшего брата отозвался Лысан. – Толкни меня через полчасика! Или лучше через час. И за Шакалом посматривай, а то еще сбежит…
Лысан растянулся на широкой кровати и закрыл глаза. Он вспоминал и переживал страшные события последних суток. Эти сутки растянулись во времени, как молочная тянучка. Еще вчера утром они выходили в море полные надежды, почти уверенные в том, что возьмут наконец этого проклятого «профессора», а сейчас двадцать часов спустя, профессор сам загнал их в угол, в этот воняющий свиньями сарай. Где была роковая ошибка? Как и что можно сделать теперь, чтобы выбраться из этой гнусной страны?
«И все-таки Алексис большое дерьмо!» – Эта мысль, словно полыхавшие за тонкими стенами дома молнии, озарила голову Лысана, ожесточила его сердце, и он заскрипел зубами в припадке бессильной ненависти, нащупывая глазами лежащего на земляном полу Алексиса. Лысан вспомнил, как Алексис взбунтовался на катере, когда он захотел весьма остроумно использовать Алексиса, не умеющего плавать, в качестве секретного подводного оружия; затем Лысан в деталях припомнил, как Алексис отталкивал его в сторону от спасительной двери, когда страшный «профессор» перевернул тунцовый катер. Потом Алексис промазал из ружья, когда, по мнению Лысана, невозможно было промахнуться; и, наконец, бросил на произвол судьбы их с Шакалом, надел акваланг и прыгнул за борт, когда продырявленный Луисом катер был уже наполовину залит водой и двигатель захлебывался, а до берега оставалось не менее двухсот метров. «Это счастье наше, что там везде было по пояс, и, значит, кое-как добрели бы до берега!» – обвинял Лысан, вслушиваясь в шум дождя и созерцая неподвижную, словно окаменевшую в темноте фигуру Алексиса.
Постепенно мысли Лысана стали путаться и переплетаться, уступая шаг за шагом место сновидениям. Ни один из снившихся ему снов Лысан никогда не мог вспомнить. Засыпая, он словно проваливался в темную, сырую и душную яму. Последним из того, что вертелось в его уже почти укутанной сном голове, было воспоминание, как Шакал высмотрел в бинокль Луиса и маленькую графиню, а несколькими минутами позже обнаружил в цветочном горшке микрофон.
«Что ни говори, а у Шакала настоящий нюх! И голова вроде бы соображает. Когда нас уже совсем к морю прижали, Шакал догадался утопить машину этого деда и двигаться пешком. Идея хорошая – концы в воду и врассыпную. Из таких людей получается толк. Может быть, лет через пять этот парень еще нашим шефом станет…» Обсасывая это малоправдоподобное предположение, Лысан рухнул в яму своих таинственных, никому не известных и не познаваемых снов.
* * *
Шакал заснул раньше всех. Ужасные приключения последних суток свалили его в сон прямо на табуретке перед входной дверью. Во сне Шакал поводил ушами. Он спал, но не спали его уши. Уши разбудили Шакала, как только издалека стал доноситься новый мерный, чавкающий звук. Он открыл глаза. Сквозь щели в двери пробивался слабый серый свет.
Чавкающие звуки приближались, нарастали, и вдруг Шакалу стало понятно, что это шлепает ногами по грязи человек, что человек идет именно сюда, к двери, за которой Шакал несет свою нелегкую вахту. Бесшумно вскочив с табуретки, он ринулся в спальню будить начальство.
Лысан проснулся мгновенно и, больно зажав Шакалу рот грязной пятерней, потянулся ухом к приоткрытым жалюзи окна.
– Должно быть, дед идет! – прерывисто прошептал он, продолжая душить покорно притихшего Шакала грязной ладонью. – Эй ты, не слышишь, что ли! – злобно прошипел Лысан, заметив, что Алексис мирно спит, прислонив кокосовую голову к стене.
– Я уже давно его слышу! – отрывисто прошептал только что проснувшийся Алексис и преданно посмотрел в глаза Лысану. – Пусть он заходит! Здесь мы его и возьмем!
Шаги звучали уже под самыми окнами, и, может быть, поэтому план Алексиса показался Лысану мудрым, а главное, легко осуществимым.
– Да, подождем, значит, здесь, – прошептал он, отпуская задохнувшегося Шакала и медленно садясь на кровати, в то время как Алексис на цыпочках неуклюже приблизился к двери в коридор и медленно прикрыл ее.
Входная дверь заскрипела, и из коридора донеслось приглушенное шумом дождя ругательство. Пока Панчо скрипел резиновыми сапогами, цепляясь каблуками за порог, затихшая в спальне «ударная группа» сходила с ума, пытаясь догадаться, что делает в темноте старик. Сапоги снялись минут за пять. У Панчо было много времени, он не хотел пачкать руки и к тому же был настолько пьян, что не мог наклониться, не рискуя распахать носом земляной пол.
Панчо провел ночь на свадьбе у соседа. По традициям Эль-Параисо, свадьбы, как, впрочем, любые другие торжества, длятся всю ночь напролет. И всю ночь напролет все, от стара до мала, от тех, кто только-только научился ходить, кончая теми, кто уже почти разучился это делать по причине преклонного возраста, – всю ночь напролет люди Эль-Параисо танцуют, танцуют, танцуют.
Панчо тоже танцевал, но не очень много. Втайне от хозяев и гостей он овладел длинной темной бутылкой дешевого рома и всю ночь стаканчик за стаканчиком вливал его в свой впалый дряблый живот, медленно, но уверенно приближаясь к пику блаженного состояния, когда в нем оживали мучительно сладкие и яркие воспоминания и он наяву видел тот самый торжественный день, главный в его жизни День, когда он надел мундир лейтенанта и, увешавшись оружием, прошелся по улицам Ринкон Иносенте, бывшего тогда глухой провинциальной деревней на берегу моря. Через неделю мундир у Панчо отобрали, но эта мелочь уже не смогла всерьез омрачить радости самого большого, главного в жизни Дня, когда Панчо стал лейтенантом.
Когда начало светать, Панчо побрел домой, погруженный в сладостное забвение. В эти минуты ему не хватало только слушателя, кого-нибудь, кто выслушал бы отрепетированный множество раз рассказ о его несостоявшемся военном прошлом и о том, как эта свинья мэр оклеветал Панчо в глазах общественности Ринкон Иносенте, разбил и искорежил его судьбу. Все попытки найти себе слушателя на свадьбе провалились и были изначально обречены на провал. В Ринкон Иносенте все знали рассказ Панчо в самых мелких деталях.
Расставшись наконец с сапогами, Панчо двинулся в сторону спальни, загребая скрюченными стариковскими ступнями и вполголоса бормоча себе под нос. Он дошаркал до двери и щелкнул выключателем.
– До сих пор не отрезали свет! – удивленно воскликнул Панчо, словно разговаривая с кем-то, и толкнул дверь в спальню. Но дверь оставалась закрытой. Панчо остолбенел, вытаращил глаза и изумленно замычал. Он сам строил этот дом и прекрасно знал, что дверь в спальню нельзя закрыть ни снаружи, ни изнутри. Панчо налег на дверь – безуспешно. – Это дьявольщина! – вскричал он, быстро трезвея. Будучи стихийным атеистом, Панчо не верил в дьявола, но почувствовал, что в доме есть кто-то чужой.
Зажженный Панчо свет поверг «ударную группу» в смятение и деморализовал Алексиса, который приготовился сгрести Панчо в охапку и заткнуть рот тряпкой, когда старик войдет в спальню. Но как только вспыхнул свет, Алексис придавил дверь своей тушей.
Лысан оставался на кровати. Он щурил глаза и переживал род столбняка. Так цепенеет на месте таракан, когда на него падает яркий луч света. Но таракан, опомнившись, бросается искать темное место, и Лысану тоже страстно захотелось, чтобы свет погас.
Панчо еще раз без большой надежды приналег на дверь. Он решил выйти во двор и посмотреть, что творится в спальне, снаружи. Неожиданно дверь поддалась. Преодолевая сопротивление кого-то невидимого, кто держал дверь, Панчо медленно открыл ее, и его глазам предстал сидящий на кровати под сенью распятия бледный, как мел, Лысан, смотревший на Панчо безумными глазами.
– Карахо! – вскричал Панчо, рассматривая Лысана еще больше протрезвевшими быстрыми глазками. – Как ты сюда попал, дармоед ты этакий! Не иначе как ты пригнал мою машину! Но только где она? Я что-то не заметил! – Панчо медленно вошел в спальню, краем глаза наблюдая, как Алексис у него за спиной прикрывает дверь.
– Машину мы, значит, завтра пригоним! – отозвался Лысан, криво усмехаясь и глядя в сторону. – Мы тут под дождь попали и решили у тебя пересидеть. Зашли, дверь открыта, а хозяина нет! Не иначе как ты, дед, по девочкам решил пройтись! – неожиданно для себя самого пошутил Лысан, постепенно убеждаясь, что Панчо пришел один, и смелея.
Шутка возымела действие. Панчо начал успокаиваться. Как все граждане страны Эль-Параисо, он не был склонен подозревать что-либо недоброе или опасное, если жизнь давала хотя бы крохотный предлог отказаться от таких предчувствий. Попавшим под дождь в Эль-Параисо принято оказывать гостеприимство. И то, что Лысан и его люди без спроса вошли в дом, для Панчо было нормальным поступком застигнутых непогодой людей. Мимо Панчо прошла явная нелепость ситуации.
Он как будто не знал, что дождь льет уже половину суток не переставая, что часы показывают шесть утра и что Лысану и его спутникам решительно нечего делать в такое время и в такую погоду в пятнадцати километрах от Ринкон Иносенте.
– Да-а-а, чико! – взревел Панчо, воодушевляясь. – Девчонки в деревне до сих пор дерутся из-за меня! Ни одна мимо не пройдет, чико, ни одна! Да, правда, сейчас уже не то, что раньше. Когда я был капитаном… – и Панчо собрался уже рассказать Лысану историю героического военного прошлого, мимоходом повысив себя в чине, но почувствовал, что Алексис цепко схватил его сзади за локти и держит.
– Ты что, чико! – изумленно вскинул седые брови Панчо.
– В общем так, стерва старая! – Лысан цедил слова, с удовольствием рассматривая лицо Панчо и ошибочно принимая его выражение за испуг. – Ты нам сейчас все выложишь – или он тебе выпустит кишки. – Панчо вновь изумленно мотнул головой, пытаясь рассмотреть обхватившего его сзади Алексиса. – Машину мы твою утопили! Утопим, значит, и тебя, если будешь упираться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Лысан не отвечал. Он сосредоточенно месил грязь, то и дело спотыкаясь. Им владели плохие предчувствия.
Поднявшись на пригорок и петляя между загонами для свиней, обтянутыми колючей проволокой, «ударная группа» наконец уперлась в стену дома. Вперед был выслан Алексис, который вернулся через несколько минут и доложил, что дверь открыта и в доме темно.
– Пошли, только тихо! – отдал приказ Лысан. Несмотря на страх, он вдруг почувствовал себя полководцем.
Алексис первым вошел в дом. В правой руке он держал толстый железный колышек, который подобрал рядом с дверью. Такие колышки крестьяне Эль-Пара-исо забивают в землю и привязывают к ним скотину. Алексис прокрался по коридору, осторожно отворил дверь в спальню. Освещаемая вспышками молний, спальня была пуста. Пустыми оказались и две другие комнаты. Алексис вернулся к дверям и позвал мокнувших под дождем Лысана и Шакала.
– Пусто! Никого нет! – прошептал он, провожая Лысана в спальню и подобострастно придерживая его за талию.
«Ударная группа» овладела домом Панчо, не встретив на своем пути решительно никакого сопротивления. Алексис и Лысан устроились в спальне, а Шакалу было велено дежурить под дверью и ожидать появления Панчо.
– Этот старый пень может и до утра, значит, не появиться. Но ты сиди и слушай! – наставлял Шакала Лысан. – У тебя, значит, уши молодые, слышат хорошо. Как только что-нибудь услышишь, беги к нам. Возьми табуретку и садись. Часа через два рассветет, тебя Алексис сменит. Да не спи, смотри у меня!
Шакал уселся на табуретке и стал послушно внимать шуму дождя. Алексис лег на полу в спальне рядом с окном.
– Вы не бойтесь, я не усну! На этого ублюдка разве можно положиться. Тоже буду слушать. Да и какой теперь сон…
– Ну а я, значит, вздремну чуть-чуть! – с теплой интонацией старшего брата отозвался Лысан. – Толкни меня через полчасика! Или лучше через час. И за Шакалом посматривай, а то еще сбежит…
Лысан растянулся на широкой кровати и закрыл глаза. Он вспоминал и переживал страшные события последних суток. Эти сутки растянулись во времени, как молочная тянучка. Еще вчера утром они выходили в море полные надежды, почти уверенные в том, что возьмут наконец этого проклятого «профессора», а сейчас двадцать часов спустя, профессор сам загнал их в угол, в этот воняющий свиньями сарай. Где была роковая ошибка? Как и что можно сделать теперь, чтобы выбраться из этой гнусной страны?
«И все-таки Алексис большое дерьмо!» – Эта мысль, словно полыхавшие за тонкими стенами дома молнии, озарила голову Лысана, ожесточила его сердце, и он заскрипел зубами в припадке бессильной ненависти, нащупывая глазами лежащего на земляном полу Алексиса. Лысан вспомнил, как Алексис взбунтовался на катере, когда он захотел весьма остроумно использовать Алексиса, не умеющего плавать, в качестве секретного подводного оружия; затем Лысан в деталях припомнил, как Алексис отталкивал его в сторону от спасительной двери, когда страшный «профессор» перевернул тунцовый катер. Потом Алексис промазал из ружья, когда, по мнению Лысана, невозможно было промахнуться; и, наконец, бросил на произвол судьбы их с Шакалом, надел акваланг и прыгнул за борт, когда продырявленный Луисом катер был уже наполовину залит водой и двигатель захлебывался, а до берега оставалось не менее двухсот метров. «Это счастье наше, что там везде было по пояс, и, значит, кое-как добрели бы до берега!» – обвинял Лысан, вслушиваясь в шум дождя и созерцая неподвижную, словно окаменевшую в темноте фигуру Алексиса.
Постепенно мысли Лысана стали путаться и переплетаться, уступая шаг за шагом место сновидениям. Ни один из снившихся ему снов Лысан никогда не мог вспомнить. Засыпая, он словно проваливался в темную, сырую и душную яму. Последним из того, что вертелось в его уже почти укутанной сном голове, было воспоминание, как Шакал высмотрел в бинокль Луиса и маленькую графиню, а несколькими минутами позже обнаружил в цветочном горшке микрофон.
«Что ни говори, а у Шакала настоящий нюх! И голова вроде бы соображает. Когда нас уже совсем к морю прижали, Шакал догадался утопить машину этого деда и двигаться пешком. Идея хорошая – концы в воду и врассыпную. Из таких людей получается толк. Может быть, лет через пять этот парень еще нашим шефом станет…» Обсасывая это малоправдоподобное предположение, Лысан рухнул в яму своих таинственных, никому не известных и не познаваемых снов.
* * *
Шакал заснул раньше всех. Ужасные приключения последних суток свалили его в сон прямо на табуретке перед входной дверью. Во сне Шакал поводил ушами. Он спал, но не спали его уши. Уши разбудили Шакала, как только издалека стал доноситься новый мерный, чавкающий звук. Он открыл глаза. Сквозь щели в двери пробивался слабый серый свет.
Чавкающие звуки приближались, нарастали, и вдруг Шакалу стало понятно, что это шлепает ногами по грязи человек, что человек идет именно сюда, к двери, за которой Шакал несет свою нелегкую вахту. Бесшумно вскочив с табуретки, он ринулся в спальню будить начальство.
Лысан проснулся мгновенно и, больно зажав Шакалу рот грязной пятерней, потянулся ухом к приоткрытым жалюзи окна.
– Должно быть, дед идет! – прерывисто прошептал он, продолжая душить покорно притихшего Шакала грязной ладонью. – Эй ты, не слышишь, что ли! – злобно прошипел Лысан, заметив, что Алексис мирно спит, прислонив кокосовую голову к стене.
– Я уже давно его слышу! – отрывисто прошептал только что проснувшийся Алексис и преданно посмотрел в глаза Лысану. – Пусть он заходит! Здесь мы его и возьмем!
Шаги звучали уже под самыми окнами, и, может быть, поэтому план Алексиса показался Лысану мудрым, а главное, легко осуществимым.
– Да, подождем, значит, здесь, – прошептал он, отпуская задохнувшегося Шакала и медленно садясь на кровати, в то время как Алексис на цыпочках неуклюже приблизился к двери в коридор и медленно прикрыл ее.
Входная дверь заскрипела, и из коридора донеслось приглушенное шумом дождя ругательство. Пока Панчо скрипел резиновыми сапогами, цепляясь каблуками за порог, затихшая в спальне «ударная группа» сходила с ума, пытаясь догадаться, что делает в темноте старик. Сапоги снялись минут за пять. У Панчо было много времени, он не хотел пачкать руки и к тому же был настолько пьян, что не мог наклониться, не рискуя распахать носом земляной пол.
Панчо провел ночь на свадьбе у соседа. По традициям Эль-Параисо, свадьбы, как, впрочем, любые другие торжества, длятся всю ночь напролет. И всю ночь напролет все, от стара до мала, от тех, кто только-только научился ходить, кончая теми, кто уже почти разучился это делать по причине преклонного возраста, – всю ночь напролет люди Эль-Параисо танцуют, танцуют, танцуют.
Панчо тоже танцевал, но не очень много. Втайне от хозяев и гостей он овладел длинной темной бутылкой дешевого рома и всю ночь стаканчик за стаканчиком вливал его в свой впалый дряблый живот, медленно, но уверенно приближаясь к пику блаженного состояния, когда в нем оживали мучительно сладкие и яркие воспоминания и он наяву видел тот самый торжественный день, главный в его жизни День, когда он надел мундир лейтенанта и, увешавшись оружием, прошелся по улицам Ринкон Иносенте, бывшего тогда глухой провинциальной деревней на берегу моря. Через неделю мундир у Панчо отобрали, но эта мелочь уже не смогла всерьез омрачить радости самого большого, главного в жизни Дня, когда Панчо стал лейтенантом.
Когда начало светать, Панчо побрел домой, погруженный в сладостное забвение. В эти минуты ему не хватало только слушателя, кого-нибудь, кто выслушал бы отрепетированный множество раз рассказ о его несостоявшемся военном прошлом и о том, как эта свинья мэр оклеветал Панчо в глазах общественности Ринкон Иносенте, разбил и искорежил его судьбу. Все попытки найти себе слушателя на свадьбе провалились и были изначально обречены на провал. В Ринкон Иносенте все знали рассказ Панчо в самых мелких деталях.
Расставшись наконец с сапогами, Панчо двинулся в сторону спальни, загребая скрюченными стариковскими ступнями и вполголоса бормоча себе под нос. Он дошаркал до двери и щелкнул выключателем.
– До сих пор не отрезали свет! – удивленно воскликнул Панчо, словно разговаривая с кем-то, и толкнул дверь в спальню. Но дверь оставалась закрытой. Панчо остолбенел, вытаращил глаза и изумленно замычал. Он сам строил этот дом и прекрасно знал, что дверь в спальню нельзя закрыть ни снаружи, ни изнутри. Панчо налег на дверь – безуспешно. – Это дьявольщина! – вскричал он, быстро трезвея. Будучи стихийным атеистом, Панчо не верил в дьявола, но почувствовал, что в доме есть кто-то чужой.
Зажженный Панчо свет поверг «ударную группу» в смятение и деморализовал Алексиса, который приготовился сгрести Панчо в охапку и заткнуть рот тряпкой, когда старик войдет в спальню. Но как только вспыхнул свет, Алексис придавил дверь своей тушей.
Лысан оставался на кровати. Он щурил глаза и переживал род столбняка. Так цепенеет на месте таракан, когда на него падает яркий луч света. Но таракан, опомнившись, бросается искать темное место, и Лысану тоже страстно захотелось, чтобы свет погас.
Панчо еще раз без большой надежды приналег на дверь. Он решил выйти во двор и посмотреть, что творится в спальне, снаружи. Неожиданно дверь поддалась. Преодолевая сопротивление кого-то невидимого, кто держал дверь, Панчо медленно открыл ее, и его глазам предстал сидящий на кровати под сенью распятия бледный, как мел, Лысан, смотревший на Панчо безумными глазами.
– Карахо! – вскричал Панчо, рассматривая Лысана еще больше протрезвевшими быстрыми глазками. – Как ты сюда попал, дармоед ты этакий! Не иначе как ты пригнал мою машину! Но только где она? Я что-то не заметил! – Панчо медленно вошел в спальню, краем глаза наблюдая, как Алексис у него за спиной прикрывает дверь.
– Машину мы, значит, завтра пригоним! – отозвался Лысан, криво усмехаясь и глядя в сторону. – Мы тут под дождь попали и решили у тебя пересидеть. Зашли, дверь открыта, а хозяина нет! Не иначе как ты, дед, по девочкам решил пройтись! – неожиданно для себя самого пошутил Лысан, постепенно убеждаясь, что Панчо пришел один, и смелея.
Шутка возымела действие. Панчо начал успокаиваться. Как все граждане страны Эль-Параисо, он не был склонен подозревать что-либо недоброе или опасное, если жизнь давала хотя бы крохотный предлог отказаться от таких предчувствий. Попавшим под дождь в Эль-Параисо принято оказывать гостеприимство. И то, что Лысан и его люди без спроса вошли в дом, для Панчо было нормальным поступком застигнутых непогодой людей. Мимо Панчо прошла явная нелепость ситуации.
Он как будто не знал, что дождь льет уже половину суток не переставая, что часы показывают шесть утра и что Лысану и его спутникам решительно нечего делать в такое время и в такую погоду в пятнадцати километрах от Ринкон Иносенте.
– Да-а-а, чико! – взревел Панчо, воодушевляясь. – Девчонки в деревне до сих пор дерутся из-за меня! Ни одна мимо не пройдет, чико, ни одна! Да, правда, сейчас уже не то, что раньше. Когда я был капитаном… – и Панчо собрался уже рассказать Лысану историю героического военного прошлого, мимоходом повысив себя в чине, но почувствовал, что Алексис цепко схватил его сзади за локти и держит.
– Ты что, чико! – изумленно вскинул седые брови Панчо.
– В общем так, стерва старая! – Лысан цедил слова, с удовольствием рассматривая лицо Панчо и ошибочно принимая его выражение за испуг. – Ты нам сейчас все выложишь – или он тебе выпустит кишки. – Панчо вновь изумленно мотнул головой, пытаясь рассмотреть обхватившего его сзади Алексиса. – Машину мы твою утопили! Утопим, значит, и тебя, если будешь упираться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54