Деревья в четырехугольном дворе за библиотекой были черными от дождя. На бетоне валялись желтые листки бумаги. Мерси подумала, отчего в колледжах повсюду так много объявлений – ряды белых, желтых, розовых бумажных прямоугольников, разрезанных внизу на полоски с телефонными номерами, приклеенных к изгородям и киоскам, которые мочит дождь и срывает ветер.
Ей нравились годы, проведенные в Фуллертоне. Специализация по психологии, особое внимание уголовному правосудию. Она обнаружила в психологии много глупцов, некое прибежище для благонамеренных людей с невысокими устремлениями и низким коэффициентом интеллектуальности. Но зато ей пришлось прочесть хорошие книги и провести много времени наедине с собой. И с Беном, игравшим роль ее кавалера. Бен легко мог выпить одним духом две двадцатичетырехунцевых банки пива. Он поступил в службу лесоохраны, никогда не звонил и не писал. Право же, хорошее было время, и всего несколько десятилетий назад.
Мерси долго смотрела в окно, потом закрыла рукой один глаз. Цвета сохранились, но перспектива исчезла.
Наверное, с одним лишь зрячим глазом Акуне трудно было найти своих мучителей, подумала она. Даже с двумя. Но она не особенно поверила бы в версию Акуны, даже будь у него три зрячих глаза.
Почему полицейские? В шестьдесят девятом году их терпеть не могли. Полицейских называли свиньями. Появлялось множество карикатур, где затянутые в маленькие, тугие мундиры боровы били людей большими полицейскими дубинками и палили из огромных револьверов. Полицейские были первыми козлами отпущения за любую неприятность. Тебя ударила молния, укусила змея, тебе приснился дурной сон – в этом всегда можно обвинить больших, скверных свиней.
Хессе Акуна ненавидел полицейских – ну и прекрасно! Мерси тоже не питала к ним любви. Но это не означало, что они избили его до полусмерти бейсбольными битами, когда он выходил из курятника утром четвертого июля.
Он так говорил, потому что верил в это. Газеты печатали его слова, ведь благодаря им номер получался интересным. Соответствовал политическим настроениям того времени. И возможно, все это было ерундой.
Но Патти Бейли знала правду или утверждала, что знала. Один из ее клиентов проболтался. И Патти жила в отеле, по слухам, представлявшем собой место развлечений полицейских с девочками.
Мерси вернулась, скопировала все, поблагодарила «сэра Артура Конан Дойла» и попросила его о любезности. Ей хотелось провести черту между Акуной, Бейли и полицейскими.
– Продажные полицейские в округе Ориндж в шестьдесят девятом году, – сказала она. – Я хочу знать о них все.
Берн озорно улыбнулся:
– Дайте мне один день, сержант.
Глава 14
Когда Мерси вернулась в управление, было уже почти шесть часов. Кончалась пятница, большинство сыщиков в штатском уже разъехались на выходные, но одетые в форму патрульные ночной смены выглядели свежими, бодрыми, готовыми нести службу.
На автоответчике были хорошие сообщения: телефонная компания предоставит номера, фамилии и адреса всех, с кем Обри Уиттакер разговаривала в ту неделю, что предшествовала убийству. Сделает это в понедельник до полудня.
У Гэри Брайса появилось для нее «кое-что», он просил позвонить, когда ей будет удобно.
Майк оставил еще два сообщения с просьбой позвонить, как только сможет.
Эван оставил еще одно сообщение о желании поговорить. Мерси обратила внимание, что его тон не был снисходительным. Это произвело на нее впечатление, поскольку О'Брайен редко говорил что-либо иным тоном.
О'Брайен находился внизу, в лаборатории, с помощью увеличительного стекла и ультрафиолета он изучал белый лист бумаги с черным отпечатком ноги на нем. Фиолетовый свет играл на лице эксперта, делая его похожим на инопланетянина.
– Что у тебя там? – спросила Мерси, придвигая к нему стул.
– Мне он кажется подозрительно похожим на след в кухне Обри Уиттакер.
Вот тебе и серьезное сообщение Эвана.
– А зачем ультрафиолет?
Он посмотрел на нее с легкой усмешкой:
– Для исследования.
– И это считается здесь наукой?
– Леди Холмс, я хотел посмотреть, как поведут себя чернила в этих лучах, не откроется ли что-нибудь, чего мы не можем увидеть без них. Ничего не открылось, но все-таки посмотри.
Эван был двадцатипятилетним, худощавым, жилистым, с веснушчатым лицом, часто казавшимся радостным. Рыжевато-каштановые волосы, нос пуговкой. Холостяк. Мерси заметила, что он привлекал женщин, сам того не сознавая. Иногда она видела, как в его веселых зеленых глазах появляется озабоченность, словно в перерывах между развлечениями его мысли занимало нечто серьезное. О личной жизни Эвана она знала мало и не интересовалась ею. Он был самым скрупулезным, умным и организованным экспертом из всех, с кем Мерси приходилось работать.
Она была столь высокого мнения об О'Брайене, что в начале года написала в отдел личного состава рекомендательное письмо, предлагая перевести его из вольнонаемных служащих в полицейские. Трое других полицейских тоже выступили с такой инициативой. Эван относился к этому иронически, называл себя непригодным из-за легкого эпилептического состояния. Оно легко контролировалось лекарствами, но все равно являлось болезнью. «Пистолета эпилептику не выдадут, – сказал он Мерси. – Правда, ты могла бы выдать. Кроме того, в лаборатории нужны вольнонаемные, им можно меньше платить, но больше их нагружать».
Мерси полагала, что Эвана должны взять, поскольку эксперт он весьма квалифицированный, молодой и способный. Кстати, его отец был полицейским с отличной репутацией – так репутация Кларка помогла Мерси, а Пата – Майку Макнелли. Однако приемная комиссия отвергла Эвана, как он и предсказывал.
Мерси это разозлило, потому что она верила в Эвана. Ведь чем выше бы он поднялся, тем более значительным союзником стал бы.
О'Брайен расстроился гораздо меньше. В тот вечер, когда об этом объявили, они отправились компанией пить пиво, с ними была Линда Койнер, она тоже получила отказ из-за плохого зрения. В конце концов Линда расплакалась на плече Майка Макнелли. Тот проявил к ней сочувствие, гладил ее, словно одну из своих ищеек. О'Брайен весь вечер смеялся, едко острил и повез Линду домой. Мерси думала, что отказ больно задел его, поскольку он больше никогда о нем не вспоминал, – это типично мужская реакция, достоинство, которым она восхищалась.
– Эван, я вижу только след ноги.
– А больше ничего и нет. Эксперимент окончен.
Он выключил ультрафиолетовую лампу и откатился на кресле от стола.
– Что произошло, Эван?
Он покачал головой, и Мерси увидела, что веселость исчезла с его лица. Сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Исчезли кое-какие улики из дома Уиттакер.
– Объясни.
Его взгляд был резким, но голос спокойным.
– Возможно, их куда-то девали. Когда мы в хлопотах, это случается. Очевидно, выбросили. Такое случается тоже. Мы небезупречны. Я тщательно осмотрел всю лабораторию. Линда тоже. Они исчезли.
– Что пропало? – спросила Мерси.
– Шерстинки с кухонного пола. Отпечатки пальцев с кухонного шкафа. Поздравительная открытка с туалетного столика в спальне. У нас было сорок девять вещественных улик из того дома. Осталось сорок четыре. Две шерстинки, две карточки с отпечатками пальцев и один образец почерка испарились.
Мерси задумалась. Улики исчезали не в первый раз. Они всегда где-то обнаруживались. Либо же проблема заключалась в людях. Детективы, лаборанты, криминалисты, эксперты, следователи коронера, следователи прокуратуры, патологоанатомы иногда путали их или теряли. Удивительно, что этого не случалось чаще.
И главное, была ли пропавшая открытка одной из тех, что отправил Майк?
– Эван, ну что ж. Они либо найдутся, либо нет.
– Вот последний вариант мне не нравится.
Он сурово посмотрел на Мерси, потом встал и снял лабораторный халат. Взял с вешалки спортивную куртку и надел.
– Вам придется задать мне вопрос, сержант Рейборн. Потому что я не скажу того, что должен сказать, если не буду вынужден.
– В таком случае задаю.
– Хорошо. Послушай, я не обязан знать, что отпечатки пальцев Майка Макнелли были повсюду в доме Уиттакер. Но я знаю все, что происходит в этой лаборатории. Я никому не говорил о случившемся, кроме тебя. Для меня отпечатки пальцев Майка Макнелли не проблема. Это его проблема. Твоя. А я просто работаю здесь. – И О'Брайен сверкнул глазами.
Мерси не сразу догадалась, какой вопрос нужно задать.
– Майк опять вертелся здесь?
О'Брайен кивнул, потом вскинул руки ладонями вперед, словно стремясь отгородиться от чего-то – ее слов, поняла Мерси, – повернулся и вышел.
* * *
Через десять минут Мерси шла по автостоянке, ощущая настороженность и беспокойство. Ветер свистел под машинами и отражался от бетона.
Теперь все, связанное с машинами, вызывало у нее страх, потому что Вырыватель Кошельков напал на нее в автомобиле, в ее служебной «импале». Ей до сих пор снились чудовища, бросающиеся на нее с заднего сиденья. Она подошла к своей машине, посветила в нее фонариком, открыла дверцу, снова посветила. «Все в порядке. Успокойся. Не глупи».
Мерси поехала к медицинскому центру. Это было почти по пути домой. Ветер раскачивал уличные фонари. Ей меньше всего хотелось докучать кому-то, но пусть Саморра и Джанин знают, что она волнуется так сильно, что заглянула к ним по дороге. В магазине подарков Мерси купила очень дорогой букет цветов и открытку, где написала ободряющие слова.
На входе она спросила, где находится нейрохирургическое отделение. Дежурившая по отделению медсестра назвала ей номер палаты и указала вглубь коридора.
Еще не дойдя до нужной палаты, Мерси услышала негромкие, приглушенные стоны, переходящие в пронзительные крики, словно звучавшие издалека. И подумала, не потому ли больницы строят с толстыми дверями и стенами.
Дверь в палату Джанин Саморры была закрыта. Мерси ощутила, как что-то холодное падает в ее желудок, будто якорь в темную воду. Руки и ноги отяжелели. То был скорее вопль, чем крик. Женский. Не столько от боли, сколько от ужаса. От беспомощности. Словно женщина видела, как надвигается нечто ужасное, и не могла никуда скрыться.
Медсестра подошла сзади так неслышно, что первая мысль Мерси была о пистолете.
– Я могу взять у вас цветы, – сказала она.
Джанин Саморра умолкла. Мерси услышала мужской голос, негромкий, успокаивающий, но слов не разобрала.
Мерси глянула в лицо медсестре и увидела под маской властности страх и стыд.
– Будьте уверены, больная их получит.
Раздался еще один негромкий стон, постепенно переходящий в пронзительный вопль. «Такие издает животное, – подумала Мерси, – схваченное другим животным»
– Что там происходит?
– Больная стабильна. Вам лучше уйти.
Медсестра протянула одну руку за вазой, а другой крепко взяла Мерси за запястье и потянула. Она была маленькой, но сильной.
Мерси среагировала на это спокойно, но с желанием дать отпор. И признала жуткую тщетность подобных порывов, полную уверенность, что ни пистолет, ни дубинка, ни удушающий захват, ни врезающиеся пластиковые наручники не помогут избавить Джанин от ужаса. Мерси, некогда считавшая, что у нее есть ответы почти на все вопросы, вновь осознала с душевным смятением, что у нее нет ответов почти ни на что.
На происходящее за дверью палаты определенно.
Она отдала медсестре цветы и двинулась к выходу. Стон Джанин становился все громче, когда двери нейрохирургического отделения закрылись за Мерси и заглушили этот звук.
* * *
Когда Мерси приехала домой, на подъездной аллее стоял грузовик Майка. Войдя внутрь, она увидела его сидящим в гостиной вместе с Кларком перед телевизором. Тим-младший был у него на коленях.
Сын уставился на нее, как всегда, когда Мерси возвращалась домой, широко раскрытыми глазами, казалось, вбиравшими очень многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48