В тускло-голубом небе были слова: «В Божьем мире...» Фраза оканчивалась на внутренней стороне: «...есть особое место для дружбы». Подписано: «Искренне твой Т.Т.».
Со стороны дорожки раздались шаги, они становились громче. Когда замерли у входа, Мерси прислушалась. Голоса.
Подойдя к двери, она посмотрела в глазок. Увидела Пола Саморру и позади него двух лаборантов из коронерской группы вскрытия. Когда Мерси открыла дверь, напарник печально взглянул на нее и шагнул в дом. Лаборанты последовали за ним.
Саморра подошел к телу, опустился на колени, достал из кармана спортивной куртки перчатки и натянул их.
– Принимайтесь за дело, ребята, – сказал он. – Минут через двадцать сюда прибудет множество людей.
* * *
Вскоре появились еще шестеро патрульных, начальники фельдшеров, коронерская следственная группа, остальные члены группы вскрытия: окружной патологоанатом, эксперты, криминалисты; помощник прокурора и двое следователей. Все они направились по дорожке к дому Обри Уиттакер под гул двух вертолетов шерифского управления, круживших в небе и бессмысленно светивших прожекторами. Затем явились полицейские репортеры и, как всегда, обеспокоенные граждане, привлеченные проблесковыми маячками патрульных машин.
Соседи обменивались замечаниями о покойной девушке, приходившей и уходившей в поздние часы: очень привлекательная, хорошо одевалась, высокая, тихая. Возникли разногласия по поводу того, какого цвета и длины были у нее волосы.
Посторонние собирали сведения, какие могли, и строили догадки. Почти все кутались во что-то, обхватывали себя или друг друга за плечи, дышали на озябшие руки, говорили, выпуская изо рта клубы пара. Серферы в мексиканских пончо с капюшонами приваливались к своим доскам, пили пиво из бутылок, невнятно произносили гласные звуки.
* * *
Сначала Мерси Рейборн впустила в дом только пятерых. Двое были лучшими специалистами на месте преступления – криминалист Линда Койнер и эксперт Эван О'Брайен. Когда Мерси наконец открыла дверь, они стояли возле нее, зная, что потребуются первыми.
Затем помощника прокурора и одного из следователей. Впоследствии Мерси предстояло передать дело им – в сущности, для них она и собирала улики. То, что они спокойные, самоуверенные, компетентные, нисколько не задевало ее. Последним она пригласила коронерского следователя, главным образом ради измерения температуры, что поможет им установить время смерти, и осмотра полостей тела. Все необходимое будет собрано в специальные пакеты и доставлено в лабораторию патологам.
«А остальные, – решила Мерси, – пусть постоят с полчаса на улице, дав моим людям поработать».
Пока специалисты занимались своими делами, Мерси и Саморра обошли дом. Интерьер оказался шикарным: хороший ковер, кожаная мебель, скрытая подсветка хороших гравюр Кало и О'Кифа, Хокни и Баскиата. В гостиной над дорогим черным кожаным диваном висела картина, которой Мерси раньше не видела. Призрачная, по ее мнению, слишком мрачная для комнаты с видом на океан. То было полотно Рембрандта, на котором кто-то воскрешал кого-то.
«Удачи тебе», – подумала Мерси. Она дважды пыталась сделать это сама.
Саморра время от времени говорил в крохотный магнитофон. Мерси, как всегда, заносила наблюдения в маленькую записную книжку с синей обложкой.
Она написала: «Обри Уиттакер, чем ты зарабатывала на жизнь?»
Однако по соблазнительным нарядам и содержанию обнаруженного в сумочке календаря в кожаной обложке – множеству встреч со множеством людей, обозначенных только инициалами, шифрованным записям на полях, телефонным номерам повсюду – Мерси заподозрила, что профессия Обри была одной из древнейших. Коробка с огромным количеством презервативов, которую Саморра нашел возле пары высоких кожаных сапог в шкафу, подтверждала это.
Всего девятнадцать лет, и уже настоящая профессионалка.
Кровать была аккуратно застелена. На тумбочке возле нее лежала раскрытая Библия. На одной стене спальни висело распятие.
Саморра пристально посмотрел на Мерси. У жены Саморры, с которой он недавно вступил в брак, два месяца назад обнаружили опухоль мозга; с тех пор его лицо с резкими чертами, некогда лукавое, обаятельное, приобрело выражение все нарастающей покорности судьбе. Мерси беспокоилась о нем, но считала, что знает его не настолько хорошо, чтобы расспрашивать или навязываться. Чем крепче забор, тем лучше соседи, а забор Саморры казался безупречным: он не говорил почти ничего ни о чем. Мерси хотела побеседовать с кем-нибудь из врачей по этому поводу.
– Я видел ее вчера, – сказал Саморра.
У Мерси екнуло сердце.
– Вчера? Где?
– Кое-кто из отдела нравов сидел с ней в баре Педро. Я решил, что это проститутка, с которой они хотят наладить контакт. Сел за стойку, взял пиво и ни о чем не стал спрашивать.
– Кто именно из отдела нравов?
– Кати Хьюлет и твой рослый белокурый друг.
– Майк?
– Да. Майк Макнелли.
– Будь я проклята!
– Мы все прокляты.
– Ладно, пойдем к соседу.
По пути Мерси спросила Линду Койнер, не нашли ли они гильзу.
– Пока нет, – ответила та. – Но если она здесь, отыщем.
* * *
Соседа звали Александр Коутс. Он жил поблизости, через три дома. Одет был в мешковатые нейлоновые брюки с резинками у лодыжек, майку с низким вырезом и красный шелковый халат. На ногах новые кроссовки. Короткие седые волосы с острым выступом на лбу, аккуратная серебристая бородка, большие серые глаза. Он предложил им присесть. В камине над керамическим бревном шипело газовое пламя. Мерси ощутила знакомый запах марихуаны, приглушенный цветочным аэрозолем.
– Я просто раздавлен случившимся, – произнес он. – Обри была такой замечательной девушкой. Молодой, любезной и... пожалуй, можно сказать, сбившейся с пути.
– Давайте начнем с того, что вы слышали и видели, – предложила Мерси.
Коутс взглянул на Саморру:
– Подать вам кофе, какао, чего-нибудь еще?
– Нет.
Коутс вздохнул и, глядя на огонь, заговорил. Вечером он был дома один. Около половины девятого услышал шаги по деревянной дорожке наверху, потом стук в дверь – к Обри Уиттакер, в двадцать третий дом. Через несколько секунд дверь закрылась. Ничего не последовало, но в начале одиннадцатого дверь Обри захлопнулась снова, и раздались удаляющиеся по дорожке шаги.
– Как вы узнали, что то была дверь ее дома, а не двадцать второго или двадцать четвертого? – спросила Мерси.
– Я прожил здесь восемнадцать лет. Прислушивался к тому, как многие люди приходили и уходили. Вы понимаете.
Да, Мерси понимала. Потому что догадывалась, что представляет собой Александр Коутс. «Ты дожидался многих приходивших сюда мужчин, – подумала она. – Прислушивался к их шагам, задавался вопросом, какие они. Ты можешь многое узнать о человеке по его походке».
– Хорошо. Дальше.
– Примерно в четверть одиннадцатого я снова услышал шаги по дорожке. Замерли они у дома Обри, затем открылась дверь. И сразу же после этого или почти сразу я услышал громкий удар, словно на пол упало что-то тяжелое. Дверь захлопнулась. Не захлопнулась, а закрылась с силой. Минуту-другую стояла тишина. Снова раздались удары по полу, напоминающие первый, но продолжительные, будто там двигали мебель, шла драка или какая-то борьба. Так продолжалось с минуту. Потом опять тишина. Вскоре послышались шаги, удаляющиеся по дорожке.
– Вы не выглянули? – удивилась Мерси.
– Нет. Я был в ванной.
– Выстрела, автомобильного выхлопа не слышали?
– Нет, ничего похожего.
– Вам не пришло в голову вызвать полицию? – спросил Саморра.
Коутс посмотрел на него и снова уставился на огонь.
– Нет. Эти звуки не были тревожными, громкими или свидетельствующими о какой-то беде. Обычные звуки. А моя установка, детективы, мое личное убеждение заключается в том, что в частную жизнь вмешиваться нельзя. Разве что несчастье... ну, происходит у тебя на глазах.
– Однако, выйдя из ванной комнаты, вы решили подойти к ее двери?
– Верно. Когда подошел – это было примерно без четверти одиннадцать, – увидел, что дверь приоткрыта.
Коутс подался вперед, поставил локти на колени и подпер ладонями голову.
– Мне показалось, что на двери кровь. Приоткрыта она была... дюймов на шесть. Я не притрагивался к ней и не заглядывал внутрь. Помчался обратно домой и тут же позвонил по номеру девятьсот одиннадцать. Я места себе не находил. Снова поднялся туда и посмотрел на дверь. Окликнул Обри, пожалуй, это было нелепо. Вернулся сюда. Расхаживал по комнате, казалось, несколько часов. Молодые полицейские приехали ровно в десять пятьдесят шесть.
Под взглядом Мерси Коутс уткнулся лицом в ладони и заплакал. Опыт научил ее заставлять свидетеля говорить и думать, а не плакать. Слезы смывают что-то не только с глаз, но и с памяти.
– Мистер Коутс, вы правильно повели себя.
– Правда?
– Конечно. Скажите, когда вы первый раз поднялись туда, свет над крыльцом Обри Уиттакер был включен или выключен?
Шмыганье носом прекратилось.
– Включен.
– А во второй раз?
– Тоже.
– Слышали в течение этого времени, чтобы машины въезжали на стоянку или покидали ее?
– Да. Только на Прибрежном шоссе интенсивное движение, и звуки смешиваются. Тут я, право, не могу вам помочь. Прожив здесь восемнадцать лет, приучаешься не слышать машин.
Через полчаса детективы почти закончили разговор с Александром Коутсом. Он сообщил, что редко замечал у Обри Уиттакер каких-то гостей, иногда разговаривал с ней в прачечной, они оба не работали днем и стирали белье, когда там почти никого не было. У нее были красивые, печальные глаза и тонкое чувство юмора. Обри никогда не упоминала о разгневанных любовниках, следящих мужьях или каких-либо врагах. По его мнению, она не выглядела жестокой или злобной. Однако, как он полагал, была одинокой и чего-то искала в жизни. У него создалось впечатление, что Обри являлась своего рода «спутницей». Ездила она на темно-красном «кадиллаке» последней модели.
Мерси снова попыталась понять Александра Коутса. Несколько лет назад мудрый старый наставник сказал ей, что если она станет влезать в шкуру других, то выиграет от этого и как детектив, и как личность. У Мерси совершенно не было способностей к этому, и она тогда ему не поверила. Она не видела смысла понимать людей, которые ей не нравились, то есть почти всех. Но этот старый мудрец Хесс оказался прав. За два года три месяца и двадцать два дня после его смерти Мерси упорно работала над собой в данном направлении и уразумела кое-что.
Например, если человек живет на одном месте восемнадцать лет, слушая, как соседи и их любовники или любовницы приходят и уходят, то может многое понять по звуку шагов.
– Мистер Коутс, шаги, которые вы оба раза слышали, были мужскими?
– Да.
Искренний взгляд и кивок.
– Одного мужчины или разных?
– Несомненно, разных. Я собирался сообщить вам, если не спросите.
– Насколько вы в этом уверены?
– Ну, если слышишь два голоса, знаешь, что там два человека. С шагами то же самое.
– Что еще можно сказать об этих людях по звуку шагов?
Саморра посмотрел на Мерси, но промолчал.
Коутс устроился поудобнее в кресле, готовясь к выступлению. Разрозненные данные, подумала Мерси, накопленные за восемнадцать лет, сейчас оформятся в диссертацию.
– Первый мужчина? Тяжелый, но не толстый. Шел не спеша. Походка легкая, но вес есть вес, доски скрипели. Молодой, очевидно, спортивный. И знакомый с этой округой. На ногах ботинки или сапоги с жесткой подошвой. Не ковбойские, они производят совершенно иной звук. Мне представился молодой бизнесмен, возвращающийся с работы, довольный тем, что он дома, жаждущий увидеть жену или любовницу. Уходил он... неохотно. Ему не хотелось, но он был вынужден.
Саморра смотрел в пол, держа магнитофон в руке.
– Второй? Он был значительно легче. Тоже молодой, легкий, проворный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48