Баррио тогда был поменьше. Когда избивали мексиканца, мы полагали, что тут дело в национальности. Полицейские либо относились к нам пренебрежительно, либо ненавидели нас. Нам полагалось заниматься только сбором фруктов или мытьем посуды.
– Ты сам как считал?
– Думал, Акуна, видимо, прав. И только когда стал готовиться к экзаменам в шерифскую академию, понял очевидное.
– То есть?
Саморра пожал плечами и снова взглянул на Мерси. Сквозь выражение горя на его лице проступало какое-то злобное веселье.
– Проблема заключалась в его земле, так ведь?
– Она представляла собой сто акров между двумя большими участками.
– Мерси, и кто в конце концов приобрел ее?
– Компания «Ориндж кост кэпитал». За четыре миллиона двести тысяч.
– И что сделала с этой землей?
– Разбила на участки под жилищное строительство.
– Не всю. Компания подарила тринадцать акров округу, и там возвели новое сооружение.
– Какое?
– Наше. Всякий раз, входя в шерифский опорный пункт в южном округе, ты идешь по прежней апельсиновой ферме Акуны.
От неожиданного откровения у Мерси похолодело в груди. Тринадцать акров земли Акуны, лучшей в округе, переходят от «Ориндж кост кэпитал» к Миксу, от него к Оуэну. Шестьдесят девятый год. И возле угла Майфорд и Четвертой улицы убитая проститутка, заявившая, что знает правду.
* * *
Мерси попрощалась с напарником около управления, потом обошла квартал снова. День угасал в жалобном завывании ветра, ночь уверенно вступала в свои права, и ей хотелось, чтобы Бог побольше гордился светом, который создал. Неужели свет существует только для того, чтобы разделять тьму? Мерси попыталась взглянуть на себя, как смотрел бы Бог, с громадной высоты, стремясь увидеть одно из множества людских созданий, столкнувшихся с трудными вопросами и не находивших нужных ответов.
Глядя на себя с высоты, Мерси видела женщину, занятую поиском истины. Она знала цену истины, поскольку ее научили верить в нее. Мерси не раз приходило в голову, что истина зачастую бывает гнетущей, печальной. Взять Джанин Саморру. Но по крайней мере эта истина явилась с развязкой, как распутанное наконец дело. А ложь может длиться бесконечно, порождая новую ложь, чтобы удушить мир.
* * *
Мерси направилась в группу нравов. Майк сидел за столом, разговаривал по телефону. При виде ее его глаза засияли, лицо разрумянилось. Он поспешил закончить разговор и жестом подозвал Мерси. Придвинул ей стул, как метрдотель, но она не села.
Говорить Мерси было трудно, но она справилась с этой задачей.
– Как насчет ужина у тебя дома? Можно будет поговорить.
– Отлично. Я куплю для нас бифштексы и что-нибудь вкусное для Тима-младшего.
– Тима не будет. Только ты и я.
Майк улыбнулся. Они договорились на семь часов.
Он вышел проводить Мерси. В тишине коридора спросил ее, думала ли она о теме их беседы вчера вечером. Она ответила, что да, и этим ограничилась.
Майк взял Мерси за руки и мягко сжал их.
– Если хочешь, захвати свои ночные одежки. Мы разведем огонь и прогоним холод. Я очень тосковал по тебе.
– Я уеду домой. Но это не значит, что мы не можем развести огонь.
Майк кивнул и снова улыбнулся. Это напомнило Мерси улыбку Тима-младшего – все в настоящем, ничего от прошлого или будущего.
– Значит, до встречи.
* * *
Мерси вышла из управления в пять часов и поехала в Ньюпорт-Бич, к Джоан Кэш. Джоан была психиатром и подругой – в такой последовательности. В колледже они жили вместе, Кэш увидела на доске объявлений записку Мерси: «Ищу соседку по комнате».
Впоследствии Мерси помогла ей заключить субдоговор с властями округа, потому что Кэш была превосходным гипнотизером. Мерси считала это даром свыше. Даже позволила ей экспериментировать над собой – всего однажды – еще в студенческие дни. И всеми силами старалась не поддаваться внушению. Закусила щеку изнутри, когда Джоан попросила ее представить горное озеро; прикусила кончик языка, когда Джоан предложила вообразить тучи. На секунду ощутила вкус крови, а потом находилась в каком-то сонном и вместе с тем ясном гипнотическом состоянии, полностью отдавала себе отчет в происходящем, но была удивительно расслабленной, не желающей говорить ничего, кроме правды.
Их дружба охладела со временем, как и с другими подругами Мерси.
В кабинете они обнялись, довольно сдержанно улыбнулись друг другу и обнялись покрепче.
– Спасибо, что сразу приняла, – произнесла Мерси.
– Пациентов сейчас у меня нет. Как самочувствие?
– Все хорошо. Я по поводу своего напарника.
Доктор Кэш посмотрела на нее искоса. Мерси знала, что Джоан недовольна ею как пациенткой. Главным образом из-за неохотного участия Мерси в ее программе избавления от стрессов. Доктор Кэш откровенно сказала ей об этом. Она и несколько полицейских, имеющих смелость не скрывать этого, считали, что Мерси должна испытывать невыносимую психологическую нагрузку из-за убийства Колеско, гибели напарника, смерти матери и рождения сына, произошедших в течение нескольких месяцев.
Но Мерси полагала, что страдания и одиночество неразрывно связаны с жизнью полицейского, а жизнь не просто обнажение язв. И пусть эти люди возьмут свои разрядки, опросы, десенсибилизацию посредством движения глаз и засунут их туда, где не светит солнце.
Кошмары прекратятся, пятна в ее душе сойдут. Если она еще сотню раз станет просыпаться в темноте со спазмами в ногах от преследования Колеско сквозь заросли бамбука, значит, так тому и быть.
– Садись. Рассказывай о нем.
Мерси вкратце объяснила, в чем заключается отчаянное положение Пола Саморры. Как врач, Кэш знала, что такое глиобластома, и согласилась: положение с точки зрения медицины действительно безнадежно. Она слышала о радиационно-химических имплантантах и тяжелых осложнениях.
– Думаешь, он может покончить с собой? – спросила Кэш.
Мерси кивнула.
– Большинство самоубийц выражают свои намерения – словесно или иным способом. Он это делал?
– Да. Заявил, будто хочет улететь, когда это кончится. Под «этим» имелась в виду жизнь Джанин.
Мерси посмотрела на психиатра, хорошо знающего, что уровень самоубийств среди полицейских примерно втрое выше, чем в среднем по стране, а количество самоубийц среди них превышает число гибнущих от рук преступников.
Мерси продолжала:
– Он лишь несколько дней назад впервые заговорил со мной о жене. И уже заводил речь о ней трижды. Уверена, хочет выговориться.
– Значит, пришло время для РУН, и он надеется, что этим займешься ты.
Полгода назад Кэш читала в шерифском управлении лекцию о самоубийствах и РУН – Расспрашивании, Убеждении, Направлении, – на которой присутствовали Мерси и еще сорок восемь полицейских. Мерси думала, что пошла туда только для увеличения числа слушателей подруги. Суть метода РУН заключалась в том, что собеседник выслушивает потенциального самоубийцу и уговаривает его побыстрее прибегнуть к профессиональной помощи. Кэш ссылалась на новые исследования, доказывающие, что опасная фаза самоубийственного кризиса сравнительно коротка – три недели.
– Боюсь, если предложу ему обратиться к психиатру, он найдет другого слушателя.
– Я и есть другой слушатель.
– Саморра надеялся, что экспериментальное лечение спасет Джанин. Он сам говорил мне. Это напоминает мне твою лекцию – ту часть, где речь шла о прогнозах.
– Да, верно. Мужчины-самоубийцы склонны делать зловещие прогнозы. Например, «завтра солнце не взойдет» или «меня найдут в каком-то поле». Но эта надежда на новый метод лечения... представляю, к чему она может привести.
– Кажется, все держалось на ней.
– И теперь она рухнула.
Мерси кивнула, глядя в окно на сгустившуюся темноту. Она не любила зимние месяцы, когда темнеет в пять часов вечера и ночь, кажется, длится вечно.
– Твой напарник может начать искать место, чтобы покончить с собой. Это очень похоже на убийство – нужны оружие, мотив и возможность. Оружие у полицейских – почти всегда пистолет. Мерси, тебе следует сделать очередной шаг. Задать вопрос. Если придется, напрямик: «Ты думаешь о самоубийстве?»
– Знаю, – спокойно ответила она.
– Мерси, он отсутствует дольше, чем ты ожидаешь в данной ситуации?
– Да. У меня ощущение, что он не совершит ничего, пока жена жива.
– Вероятно, но ты посредник, Мерси, – первый контакт. Именно ты можешь отклонить его от этого намерения. Статистика успешного применения РУН высокая. Метод действует. Но чтобы он действовал эффективно, нужен первый контакт. Это ты. Расспроси его. Направь ко мне. Вот мой профессиональный совет.
По пути к двери Мерси остановилась и еще раз обняла Джоан Кэш:
– Спасибо.
– Мерси, ты поступила правильно. Хотелось бы, чтобы ты относилась к себе так же заботливо, как к напарнику.
– Оставь, Джоан. У меня нет мыслей о самоубийстве. Я в полном порядке.
– Не иметь мыслей о самоубийстве и находиться в полном порядке – совершенно разные вещи. В таком случае давай договоримся о встрече, расскажешь, что и как у тебя в порядке, ладно? Привези Тима, буду рада снова увидеть его.
– Я не стану подвергаться ДПДГ с тобой или с кем-либо еще. Не доверяю никаким аббревиатурам, кроме ШУ , УП и ФБР.
Обе заулыбались и рассмеялись.
– Слушай, девочка, если не хочешь десенсибилизации посредством движения глаз – не надо. Но в ситуациях, похожих на твою, она дает фантастически хорошие результаты.
Мерси открыла дверь.
– Джоан, у меня и так все великолепно.
– Позволь помочь тебе, подружка, если это в моих силах. Ты мне определенно помогла.
Глава 16
Когда Мерси вошла в дом, ее отец сидел за обеденным столом, держа Тима на коленях. На столе перед ними лежал раскрытый свадебный альбом Кларка, едва за пределом досягаемости рук ребенка. Увидев мать, Тим радостно закричал и стал вырываться от дела.
Отец поднял взгляд на Мерси, и она заметила в его лице легкую печаль. Поцеловала его в щеку, потом взяла Тима. Сын становился тяжелым. Посмотрела в альбом: черно-белое изображение Кларка и Марселлы возле громадного свадебного торта. Оба очень молодые и счастливые. Каждые два месяца Кларк доставал альбом, становился тихим, задумчивым, отправлялся на прогулку или в поездку на машине, рано ложился спать.
– Ужинать я сегодня не буду, – сказала Мерси. – Еду к Майку.
Она взглянула на часы. При мысли о встрече с Майком у нее сжалось сердце.
– Разобрались со своими проблемами вчера вечером?
– То были обычные разногласия. У нас все отлично.
– Майк – хороший человек.
– Но все-таки я могу не соглашаться с ним, так ведь?
Кларк улыбнулся и перевернул лист альбома.
Пока Мерси принимала душ, Тим обижался на нее за сеткой детского манежа. Он терпеть не мог заточения и всецело винил в нем мать, которая боялась, что мальчик куда-нибудь уйдет, ударится, проглотит игрушку, свалит телевизор или – его любимое занятие – начнет игру со штепсельными розетками. Тим был удивительно смелым, много говорил – произносил длинные фразы из бессмысленных слогов вперемешку со словами, и Мерси казалось, будто она понимает все. Вальбом, боп-eon, мом-мом-мом, тук-тук-тук, мам-мам-мам, гой, гой, гой...
Мерси отвечала ему тем же из-за прозрачного стекла душевой, и он, похоже, прекрасно все понимал. Что именно она говорила ему? Мерси надеялась: нечто полезное.
Ей нравилось, что Тим словно переносил ее в младенчество: никаких забот и сомнений, полная погруженность в данный миг, необходимость лишь одного определения – мое, мое, мое. В мире Тима не существовало свиданий в семь часов с человеком, которого он раньше любил, а теперь не хотел даже смотреть на него.
Мерси увидела себя в зеркале, высокую, нагую, ширококостную, темноволосую, щебечущую, как пересмешник.
Она продолжала этот разговор, пока вытиралась, подкрашивалась, одевалась. Убедилась, что обойма полная, потом положила взятый «кольт» сорок пятого калибра в сумочку, предусмотрительно повернувшись к двери спиной, чтобы не видел Тим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48