Из него вынул вырезку из газеты, помятую и захватанную пальцами, и развернул её.
– Читай!
– Для чего? – Аннунциата все-таки взяла вырезку. – Что мне до нее? О чем здесь?
– О молодой девушке, которую нашли на улице в Палермо. – Мужчина ткнул пальцем в нужный абзац. – Вот здесь, видишь? Там написано, что случилось, но написано не все, Я потом ту девушку видел, ей пришлось ампутировать левую грудь.
Аннунциата уставилась на вырезку. Глаза её бегали с вырезки на мужчину и обратно.
Прошептала:
– Зачем вы мне это показываете?
– Эта девушка была не при чем, но семья её наделала глупостей. И к тому же дважды не подчинились. Вот это и произошло. Печальная история, она у них была единственной дочерью. – Он оскалися, показав черные зубы. – У тебя тоже дочь и тоже единственная. Не забывай, что случилось в Палермо, может произойти и во Флоренции.
Сложив вырезку, он убрал её в бумажник, а бумажник – в карман. Все это проделал хладнокровно и аккуратно.
Когда они ушли, Аннунциата долго сидела не двигаясь, только губы дрожали. Когда через два часа вернулась Тина, нашла её на том же месте. Пораженная её видом, кинулась к ней.
– Мамочка, что с тобой? Что случилось?
Аннунциата, обняв её, прошептала:
– Ничего не случилось, девонька моя, и уже не случится.
5. Полный вперед!
Харфилд Мосс писал своему коллеге в Питтсбург:
«Похоже, все несколько задерживается. Вчера меня предупредили, хотя и из третьих рук; главные действующие лица не могут позволить себе, чтобы их увидели вместе.
Их противники не скрывают своего существования и ведут свои игры как коты вокруг блюдца сметаны. Мне пришло как-то в голову, что задержки могут быть только предлогом, чтобы вздуть цену, но и сам я в это не верю. Они также заинтересованы в этой сделке, как мы. В любом случае я подожду ещё с неделю, посмотрю, что из этого выйдет.
Больше здесь ничего нового, как всегда готовятся очередные выборы, стены все залеплены плакатами, с вертолетов и машин разбрасывают листовки. Один из тех, с кем я тут познакомился, англичанин по фамилии Брук, угодил в тюрьму за то, что сбил человека и скрылся. Теперь может получить за это до семи лет…»
***
– Я получил письмо, – сказал капитан Комбер. Элизабет и Тина уже привыкли собираться у него. – Толком не могу его разобрать. Там полно ошибок, да и до каллиграфии далеко. Подписал его некто Лабро Радичелли.
– Лабро? – спросила Элизабет. – Это не тот человек, о котором говорил Роберт?
– Покажите, – попросила Тина.
Капитан подал ей свернутый листок зеленой бумаги с неровным краем, исписанный фиолетовыми чернилами.
– Конверт сохранился? – спросила Элизабет.
– Разумеется. Но если вы имеете ввиду почтовый штемпель, то не надейтесь. Он нечитаем, как и все штемпели в Италии. Только кончается на «О».
– А начинается, вероятно, на «А» или на «Е».
– Вполне возможно, – согласился капитан. – Ну, разбираете вы почерк, Тина?
– Я бы сказала, что человек этот хочет нам дать информацию, касающуюся синьора Брука, и требует сто тысяч лир до востребования в Ареццо. Авансом.
– Иными словами, – сказал капитан, – если мы решим выбросить фунтов пятьдесят – семьдесят, можем что-то за них получить, а можем – нет. Не на тех напал.
– Не отдать ли нам это письмо в полицию? – спросила Элизабет. – Если он что-то знает, они смогут заставить его говорить.
– Только он не пишет, что знает об аварии. Это может быть о чем угодно.
– В любом случае это подозрительно. Будь он порядочным человеком, так дал бы адрес, чтобы можно было с ним связаться.
– Так-так, – протянул капитан.
Тина спросила:
– Вы хотите с ним поговорить? Я могу узнать, где он живет.
– В самом деле?
– Ничего сложного. Радичелли – многие сотни, это очень разветвленный род.
Большинство из них из Ареццо. Мамин племянник, сын её старшего брата, женат на одной из них. Он узнает, к какой ветви рода относится Лабро, понимаете? Если тот боится оставаться во Флоренции, значит уехал в деревню к родственникам, там мы его и найдем.
– Это может помочь, – заметил капитан. – Спросите у мамы, не знает ли она.
– Спрошу обязательно, – По лицу Тины скользнула тень.
– Что случилось, Тина? – спросила Элизабет. – У вашей мамы неприятности?
– Да нет. Но со дня похорон она никак не придет в себя. Посмотрим, что будет дальше.
Когда она ушла, Элизабет сказала:
– Нам нужно будет информировать адвоката Роберта, доктора Тоскафунди. В конце концов, бороться придется ему.
– Это так, – кивнул капитан, но в голове его слышалось осторожное сомнение. – Но информировать его будем выборочно. Надо бы мне зайти к нему и немного его прощупать.
***
Кабинет доктора Тоскафунди находился в старом доме на улице Корсо Бруно дельи Альбицци. С улицы внутрь вел десятиметровый портал, украшенный княжеским гербом.
Весь крытый подъезд занимал спортивный автомобиль «мазерати» оливково-зеленого цвета со старомодными бронзовыми фонарями. Протиснувшись мимо него, капитан нашел лифт, кое-как поднявший его на третий этаж. Доктор Тоскафунди, несмотря на договоренность, заставил его ждать так долго, чтобы капитан успел понять, со сколь занятым человеком имеет дело.
– Прошу, садитесь, – предложил он. – Какая печальная история! Вы приятель синьора Брука? Прошу, закуривайте.
– Не курю, – ответил капитан. – Не могу себе этого позволить.
Тоскафунди слегка усмехнулся.
– Я только что получил из прокуратуры текст показаний Брука. Прокурор Риссо очень честолюбивый парень, но способный.
Капитан торопливо пролистал полдюжины машинописных страниц.
– Мне не кажется, что там есть что-то новое… нет, ничего…
– Согласен. Это только подтверждает то, что мы уже знаем. Брук в тот вечер ехал в своем автомобиле по Виа Канина. И не помнит, что сбил Мило Зеччи.
Что– то в тоне адвоката капитану не понравилось.
– Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…
– Такой возможностью не следует пренебрегать.
– Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.
– Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача – оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.
– Я вас не очень понимаю.
– В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во – первых – что он страдает приступами амнезии, и во-вторых – что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, – но никто их там не видел и не слышал.
– Вы предлагаете – давайте говорить в открытую, – чтобы Брук сознался?
– Посоветовать ему такой шаг, – это большая ответственность, но, возможно, мне придется взять её на себя. – Адвокат заерзал на стуле и наклонился вперед, словно желая подчеркнуть свои слова. – Я видел результат вскрытия. Мило Зеччи был жив ещё минимум два часа после того, как был равен в голову. Он был оглушен, но не убит на месте. Можете представить себе, как на это отреагирует суд? Только представьте себе, – старый Мило лежит в кювете, он беспомощен и умирает, но живой ещё бесконечные два часа. Вывод: если бы водитель остановился и вызвал помощь, Мило остался бы жив.
– Это ухудшает нашу позицию, – неохотно признал капитан, – но почему вы думаете, что должно повлиять на наш курс?
– Напрашиваются, дорогой синьор капитан, два курса, – если мне можно воспользоваться вашей метафорой. С одной стороны, – и я понимаю, что именно это вы имеете ввиду, – мы можем стоять до последнего. Можем утверждать, что Брук не задавил Мило, что опознание машины свидетелем Кальцалетто – ошибка или попросту ложь. Что разбитая фара с несчастьем не связана. Все это можем утверждать. Но если суд нам не поверит, если сочтет, что он лжет, то, что он не остановился помочь, будет истолковано как умысел. И результаты такого хода вещей могут быть очень тяжелыми.
– Ладно. Что тогда вы предлагаете?
– Я предлагаю, чтобы Брук допустил возможность, что Мило Зеччи он все-таки сбил.
И заявил, что ничего не помнит. В этом случае показания об амнезии можно было бы истолковать в его пользу, а не наоборот. Вы меня понимаете?
– Да, – уныло сказал капитан, – понимаю.
– Отлично. В таком случае…
– Я пришел вам кое-что сообщить. Возможно, это не впишется в сложившееся у вас впечатление, но я все равно скажу. Речь идет о Лабро Радичелли.
– Ах, о Лабро? Да?
Вежливо выслушав капитана, Тоскафунди сказал:
– Боюсь, что вы гонитесь за призраком, но в конце концов это ваше дело.
– Так вы не думаете, что у Лабро есть с этим что-то общее?
– Я абсолютно уверен, что нет, и советую вам тоже выбросить его из головы.
Извините, но я уже опаздываю в мэрию.
– Извините, что я вас задержал.
– Ну что вы, что вы…
Скрипучим лифтом они вместе спускались вниз. Привратник уже распахнул дверцу машины.
– Вас куда-нибудь подвезти? – спросил Тоскафунди.
– Спасибо, я предпочитаю ходить пешком, – сказал капитан.
Оливково-зеленый «мазерати» величественно влился в словно расступившийся перед ним уличный поток. Капитан долго глядел ему вслед, воинственно выпятив бородку.
Потом, развернувшись на каблуке, зашагал в противоположную сторону.
***
– Насколько я знаю, синьор капитан, – сказал мэр, – вы отстаиваете интересы Роберта Брука. Если это так, можете рассчитывать на мою помощь. Синьор Брук, как вы знаете, мой фронтовой друг, а такие связи прочнее всего на свете. Правда, пока я не знаю, чем мог бы помочь.
– Для начала хотелось бы знать, что вы думаете об адвокате по фамилии Тоскафунди?
Мэр усмехнулся.
– Разумеется, я его знаю. Мы даже вместе учились.
– Как вы думаете, он хороший адвокат?
– Очень известный. Пожалуй, самый известный из флорентийских адвокатов.
– Порядочный?
– Дорогой синьор капитан, о таких вещах у юристов спрашивать не принято. Скажем так, – он твердо и ловко отстаивает интересы клиента, который ему платит.
– Вот именно, – сказал капитан. – Только платит ему не Брук.
Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана.
– Ну да? А кто ему платит?
– Профессор Бруно Бронзини.
– Как благородно! Он тоже друг Роберта?
– Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.
– Могу себе представить; Роберт Брук – стоик, и Бронзини – эпикуреец.
– Так с чего же такая щедрость?
– Возможно, дело в предстоящих выборах. Ведет дело Брука Антони Риссо, который баллотируется в магистрат. Правящая партия имеет на него большие виды. Кто знает – может быть, он доберется и до поста министра юстиции. Бронзини же принадлежит к оппозиции. Возможно, он готов заплатить Тоскафунди только для того, чтобы досадить Риссо. Дело Брука уже вызвало взрыв страстей, далеко превосходящий его действительное значение.
– Это я заметил на похоронах, – невесело сказал капитан. – А ведь эти люди ещё не знали, что Мило был жив ещё два часа после несчастья.
– Простите, кто это вам сказал?
– Тоскафунди.
– А он откуда знает? Это стоит как следует обдумать, капитан. – Мэр начал считать на пальцах.
– Во-первых, прокуратура не обязана была информировать Тоскафунди о результатах врачебной экспертизы, потому что с точки зрения закона Брук все равно виновен.
Во– вторых в суде же это могло сыграть прокурору на руку, создавая соответствующее настроение. В-третьих, информация о результатах экспертизы могла быть пробным камнем в попытке договориться с защитой, в том смысле что, если Брук признает частично вину – в том, что сбил Мило, то обвинение не будет настаивать на более серьезном обвинении – что скрылся, не оказав помощи. – Мэр дошел до мизинца.
– Следует из этого что-то для нас или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Читай!
– Для чего? – Аннунциата все-таки взяла вырезку. – Что мне до нее? О чем здесь?
– О молодой девушке, которую нашли на улице в Палермо. – Мужчина ткнул пальцем в нужный абзац. – Вот здесь, видишь? Там написано, что случилось, но написано не все, Я потом ту девушку видел, ей пришлось ампутировать левую грудь.
Аннунциата уставилась на вырезку. Глаза её бегали с вырезки на мужчину и обратно.
Прошептала:
– Зачем вы мне это показываете?
– Эта девушка была не при чем, но семья её наделала глупостей. И к тому же дважды не подчинились. Вот это и произошло. Печальная история, она у них была единственной дочерью. – Он оскалися, показав черные зубы. – У тебя тоже дочь и тоже единственная. Не забывай, что случилось в Палермо, может произойти и во Флоренции.
Сложив вырезку, он убрал её в бумажник, а бумажник – в карман. Все это проделал хладнокровно и аккуратно.
Когда они ушли, Аннунциата долго сидела не двигаясь, только губы дрожали. Когда через два часа вернулась Тина, нашла её на том же месте. Пораженная её видом, кинулась к ней.
– Мамочка, что с тобой? Что случилось?
Аннунциата, обняв её, прошептала:
– Ничего не случилось, девонька моя, и уже не случится.
5. Полный вперед!
Харфилд Мосс писал своему коллеге в Питтсбург:
«Похоже, все несколько задерживается. Вчера меня предупредили, хотя и из третьих рук; главные действующие лица не могут позволить себе, чтобы их увидели вместе.
Их противники не скрывают своего существования и ведут свои игры как коты вокруг блюдца сметаны. Мне пришло как-то в голову, что задержки могут быть только предлогом, чтобы вздуть цену, но и сам я в это не верю. Они также заинтересованы в этой сделке, как мы. В любом случае я подожду ещё с неделю, посмотрю, что из этого выйдет.
Больше здесь ничего нового, как всегда готовятся очередные выборы, стены все залеплены плакатами, с вертолетов и машин разбрасывают листовки. Один из тех, с кем я тут познакомился, англичанин по фамилии Брук, угодил в тюрьму за то, что сбил человека и скрылся. Теперь может получить за это до семи лет…»
***
– Я получил письмо, – сказал капитан Комбер. Элизабет и Тина уже привыкли собираться у него. – Толком не могу его разобрать. Там полно ошибок, да и до каллиграфии далеко. Подписал его некто Лабро Радичелли.
– Лабро? – спросила Элизабет. – Это не тот человек, о котором говорил Роберт?
– Покажите, – попросила Тина.
Капитан подал ей свернутый листок зеленой бумаги с неровным краем, исписанный фиолетовыми чернилами.
– Конверт сохранился? – спросила Элизабет.
– Разумеется. Но если вы имеете ввиду почтовый штемпель, то не надейтесь. Он нечитаем, как и все штемпели в Италии. Только кончается на «О».
– А начинается, вероятно, на «А» или на «Е».
– Вполне возможно, – согласился капитан. – Ну, разбираете вы почерк, Тина?
– Я бы сказала, что человек этот хочет нам дать информацию, касающуюся синьора Брука, и требует сто тысяч лир до востребования в Ареццо. Авансом.
– Иными словами, – сказал капитан, – если мы решим выбросить фунтов пятьдесят – семьдесят, можем что-то за них получить, а можем – нет. Не на тех напал.
– Не отдать ли нам это письмо в полицию? – спросила Элизабет. – Если он что-то знает, они смогут заставить его говорить.
– Только он не пишет, что знает об аварии. Это может быть о чем угодно.
– В любом случае это подозрительно. Будь он порядочным человеком, так дал бы адрес, чтобы можно было с ним связаться.
– Так-так, – протянул капитан.
Тина спросила:
– Вы хотите с ним поговорить? Я могу узнать, где он живет.
– В самом деле?
– Ничего сложного. Радичелли – многие сотни, это очень разветвленный род.
Большинство из них из Ареццо. Мамин племянник, сын её старшего брата, женат на одной из них. Он узнает, к какой ветви рода относится Лабро, понимаете? Если тот боится оставаться во Флоренции, значит уехал в деревню к родственникам, там мы его и найдем.
– Это может помочь, – заметил капитан. – Спросите у мамы, не знает ли она.
– Спрошу обязательно, – По лицу Тины скользнула тень.
– Что случилось, Тина? – спросила Элизабет. – У вашей мамы неприятности?
– Да нет. Но со дня похорон она никак не придет в себя. Посмотрим, что будет дальше.
Когда она ушла, Элизабет сказала:
– Нам нужно будет информировать адвоката Роберта, доктора Тоскафунди. В конце концов, бороться придется ему.
– Это так, – кивнул капитан, но в голове его слышалось осторожное сомнение. – Но информировать его будем выборочно. Надо бы мне зайти к нему и немного его прощупать.
***
Кабинет доктора Тоскафунди находился в старом доме на улице Корсо Бруно дельи Альбицци. С улицы внутрь вел десятиметровый портал, украшенный княжеским гербом.
Весь крытый подъезд занимал спортивный автомобиль «мазерати» оливково-зеленого цвета со старомодными бронзовыми фонарями. Протиснувшись мимо него, капитан нашел лифт, кое-как поднявший его на третий этаж. Доктор Тоскафунди, несмотря на договоренность, заставил его ждать так долго, чтобы капитан успел понять, со сколь занятым человеком имеет дело.
– Прошу, садитесь, – предложил он. – Какая печальная история! Вы приятель синьора Брука? Прошу, закуривайте.
– Не курю, – ответил капитан. – Не могу себе этого позволить.
Тоскафунди слегка усмехнулся.
– Я только что получил из прокуратуры текст показаний Брука. Прокурор Риссо очень честолюбивый парень, но способный.
Капитан торопливо пролистал полдюжины машинописных страниц.
– Мне не кажется, что там есть что-то новое… нет, ничего…
– Согласен. Это только подтверждает то, что мы уже знаем. Брук в тот вечер ехал в своем автомобиле по Виа Канина. И не помнит, что сбил Мило Зеччи.
Что– то в тоне адвоката капитану не понравилось.
– Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…
– Такой возможностью не следует пренебрегать.
– Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.
– Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача – оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.
– Я вас не очень понимаю.
– В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во – первых – что он страдает приступами амнезии, и во-вторых – что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, – но никто их там не видел и не слышал.
– Вы предлагаете – давайте говорить в открытую, – чтобы Брук сознался?
– Посоветовать ему такой шаг, – это большая ответственность, но, возможно, мне придется взять её на себя. – Адвокат заерзал на стуле и наклонился вперед, словно желая подчеркнуть свои слова. – Я видел результат вскрытия. Мило Зеччи был жив ещё минимум два часа после того, как был равен в голову. Он был оглушен, но не убит на месте. Можете представить себе, как на это отреагирует суд? Только представьте себе, – старый Мило лежит в кювете, он беспомощен и умирает, но живой ещё бесконечные два часа. Вывод: если бы водитель остановился и вызвал помощь, Мило остался бы жив.
– Это ухудшает нашу позицию, – неохотно признал капитан, – но почему вы думаете, что должно повлиять на наш курс?
– Напрашиваются, дорогой синьор капитан, два курса, – если мне можно воспользоваться вашей метафорой. С одной стороны, – и я понимаю, что именно это вы имеете ввиду, – мы можем стоять до последнего. Можем утверждать, что Брук не задавил Мило, что опознание машины свидетелем Кальцалетто – ошибка или попросту ложь. Что разбитая фара с несчастьем не связана. Все это можем утверждать. Но если суд нам не поверит, если сочтет, что он лжет, то, что он не остановился помочь, будет истолковано как умысел. И результаты такого хода вещей могут быть очень тяжелыми.
– Ладно. Что тогда вы предлагаете?
– Я предлагаю, чтобы Брук допустил возможность, что Мило Зеччи он все-таки сбил.
И заявил, что ничего не помнит. В этом случае показания об амнезии можно было бы истолковать в его пользу, а не наоборот. Вы меня понимаете?
– Да, – уныло сказал капитан, – понимаю.
– Отлично. В таком случае…
– Я пришел вам кое-что сообщить. Возможно, это не впишется в сложившееся у вас впечатление, но я все равно скажу. Речь идет о Лабро Радичелли.
– Ах, о Лабро? Да?
Вежливо выслушав капитана, Тоскафунди сказал:
– Боюсь, что вы гонитесь за призраком, но в конце концов это ваше дело.
– Так вы не думаете, что у Лабро есть с этим что-то общее?
– Я абсолютно уверен, что нет, и советую вам тоже выбросить его из головы.
Извините, но я уже опаздываю в мэрию.
– Извините, что я вас задержал.
– Ну что вы, что вы…
Скрипучим лифтом они вместе спускались вниз. Привратник уже распахнул дверцу машины.
– Вас куда-нибудь подвезти? – спросил Тоскафунди.
– Спасибо, я предпочитаю ходить пешком, – сказал капитан.
Оливково-зеленый «мазерати» величественно влился в словно расступившийся перед ним уличный поток. Капитан долго глядел ему вслед, воинственно выпятив бородку.
Потом, развернувшись на каблуке, зашагал в противоположную сторону.
***
– Насколько я знаю, синьор капитан, – сказал мэр, – вы отстаиваете интересы Роберта Брука. Если это так, можете рассчитывать на мою помощь. Синьор Брук, как вы знаете, мой фронтовой друг, а такие связи прочнее всего на свете. Правда, пока я не знаю, чем мог бы помочь.
– Для начала хотелось бы знать, что вы думаете об адвокате по фамилии Тоскафунди?
Мэр усмехнулся.
– Разумеется, я его знаю. Мы даже вместе учились.
– Как вы думаете, он хороший адвокат?
– Очень известный. Пожалуй, самый известный из флорентийских адвокатов.
– Порядочный?
– Дорогой синьор капитан, о таких вещах у юристов спрашивать не принято. Скажем так, – он твердо и ловко отстаивает интересы клиента, который ему платит.
– Вот именно, – сказал капитан. – Только платит ему не Брук.
Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана.
– Ну да? А кто ему платит?
– Профессор Бруно Бронзини.
– Как благородно! Он тоже друг Роберта?
– Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.
– Могу себе представить; Роберт Брук – стоик, и Бронзини – эпикуреец.
– Так с чего же такая щедрость?
– Возможно, дело в предстоящих выборах. Ведет дело Брука Антони Риссо, который баллотируется в магистрат. Правящая партия имеет на него большие виды. Кто знает – может быть, он доберется и до поста министра юстиции. Бронзини же принадлежит к оппозиции. Возможно, он готов заплатить Тоскафунди только для того, чтобы досадить Риссо. Дело Брука уже вызвало взрыв страстей, далеко превосходящий его действительное значение.
– Это я заметил на похоронах, – невесело сказал капитан. – А ведь эти люди ещё не знали, что Мило был жив ещё два часа после несчастья.
– Простите, кто это вам сказал?
– Тоскафунди.
– А он откуда знает? Это стоит как следует обдумать, капитан. – Мэр начал считать на пальцах.
– Во-первых, прокуратура не обязана была информировать Тоскафунди о результатах врачебной экспертизы, потому что с точки зрения закона Брук все равно виновен.
Во– вторых в суде же это могло сыграть прокурору на руку, создавая соответствующее настроение. В-третьих, информация о результатах экспертизы могла быть пробным камнем в попытке договориться с защитой, в том смысле что, если Брук признает частично вину – в том, что сбил Мило, то обвинение не будет настаивать на более серьезном обвинении – что скрылся, не оказав помощи. – Мэр дошел до мизинца.
– Следует из этого что-то для нас или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27