А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

«Переезжаете? Спецпредл 475 $ мес, спеццены» – то есть почти за 120 долларов в неделю. Если бы Грин снял эту комнату и в течение недели не нашел бы работы, он потратил бы практически все свои деньги.
Такси стоило слишком дорого, и он сел на автобус, где был единственным европейцем среди низкорослых коренастых латиноамериканцев, направлявшихся в Голливудские Холмы чистить бассейны и стричь сады. В этой части Голливудского бульвара находились заброшенные склады и заколоченные магазины, голые развалины и опустелые участки земли. Кое-где попадались кафе и лавки авантюристов с выкрашенными в оранжевый цвет волосами и пирсингом на щеках, эдакие панки эпохи постмодерн, особо ценившие в качестве клиентуры артистов и бандитов. Здесь попрежнему встречались торговцы, у которых не было возможности начать свое дело заново в другом месте. Их жалкие витрины с коврами, мебелью и свадебными платьями привлекали внимание исключительно домработниц из Центральной Америки, садовников и строителей, совершавших свой ежедневный маршрут от автобусной остановки к охраняемым виллам у подножия холмов, всего в нескольких стах метров от бульвара.
Гостиница «Сант-Мартин» располагалась на углу Голливуда и Уестерна и представляла собой заштукатуренный шестиэтажный куб с высокими окнами, шедевр времен расцвета немого кино. Рамы расплывчатой формы, орнаменты с розетками, лилии и лианы, приклеившиеся к фасадам, – умирающая красота, разъеденная временем под палящим калифорнийским солнцем.
В вестибюле отеля, прямоугольном зале грязно-желтого цвета, стоял диван из искусственной кожи, на котором, свесив голову на грудь и прикрывшись газетой, сидя спал чернокожий мужчина. Окошко представляло собой зарешеченную дырку в стене. По всему периметру дырки висели пожелтевшие листки бумаги с предупреждениями о запрещении в заведении наркотиков, нарушений тишины и своевременной оплате. Пахло сильнодействующим дезинфицирующим средством, отдававшим в горло. Толстая женщина, моложе Грина, посмотрела на него из-за решетки глазами, явно повидавшими много на своем веку. Он сказал:
– Я по объявлению. Семьдесят пять долларов в неделю. Могу я посмотреть комнату?
– Сколько человек? – Она не знала, что такое дружелюбие.
– Один.
– На какой срок?
– По крайней мере, на неделю. Возможно, на месяц.
– Сорок долларов – вперед.
– Нет проблем.
– Подойдите к двери.
Она исчезла.
Только теперь он увидел рядом с окошком металлическую дверь, покрашенную в такой же желтый цвет, что и стены. Дверь открылась, и женщина провела его к лифту.
Стены другого коридора, двери лифта и кое-где даже потолок покрывали граффити, которые практически не поддавались расшифровке. Кабина лифта тоже была вся изрисована, исписана и исцарапана. Первое время после освобождения он обещал себе не испытывать никаких чувств – ни обиды, ни сожаления, ни злости, ни стыда, ни любви, – словно робот, передвигающийся по городу. Лишь обеспечив себе более или менее приличное существование, он мог снова позволить себе раскрепостить свою душу. Но гостиничная атмосфера пробирала до дрожи. Даже в самые тяжкие моменты он не мог представить себе, что падет так низко.
К счастью, коридор на четвертом этаже оказался чистым. По толстому слою краски на стенах скользил луч света, пол покрывал прорезиненный черный материал (видимо, для удобства мытья), плинтусы и двери, хотя слегка поврежденные, но более или менее целые.
В углу, возле телефона-автомата стоял худой как щепка мужчина, одетый в нейлоновые спортивные штаны и майку. Он кивал в никуда, сжимая телефонную трубку между ввалившейся щекой и костлявым плечом.
Женщина сказала:
– Привет, Чарли.
Он бросил на нее панический взгляд:
– Привет, Деб.
Деб проводила Грина во второй коридор. Она открыла угловую комнату с двумя окнами, выходившими на Голливудский бульвар.
К своему удивлению, Грин обнаружил аккуратно застеленную постель с чуть откинутым одеялом, как бы зазывающим прилечь усталого гостя, старый телевизор, стул и что-то вроде серванта. Ванная комната в номере, с треснутой раковиной, туалетом, душем и полотенцами – все выглядело довольно чистым.
– Когда въезжаешь? – спросила Деб.
– Прямо сейчас.
– Кабельное телевидение. Горячая и холодная вода. Решайся сразу. Это одна из наших лучших комнат. Мы сдадим ее через пять минут.
Ей и не стоило расписывать достоинства комнаты – они говорили сами за себя. Он никак не ожидал увидеть здесь чистые полотенца.
– Беру.
– Сорок – вперед.
Он отсчитал четыре купюры по десять долларов.
– Зайди попозже за квитанцией.
Она оставила его одного, и он сел на кровать. Заскрипели пружины. Грин припал лицом к подушке и вдохнул аромат свежевыстиранного хлопка, без примеси запахов предыдущих постояльцев. У него был стол, стул, ручка, бумага, и он мог спокойно работать над сценарием, который должен был ознаменовать его разрыв с прошлым. Он сглотнул комок, застрявший в горле. Излишние непозволительные эмоции или реакция на дезинфицирующее средство? Могло быть и хуже. Грех жаловаться.
Дрожащими руками – как будто тело сопротивлялось намеренной бесчувственности – он распаковал чемодан, разделся и залез в душ. Грин решил арендовать почтовый ящик в Западном Голливуде – муниципалитете с хорошей репутацией, – чтобы скрыть место своего проживания. Как только у него появится постоянный источник доходов, он снимет квартиру у подножия Голливудских Холмов или к западу от Фэйрфэкса. Его лицо было мокрым – то ли от душа, то ли от внезапно вырвавшегося всхлипа.
«В этом городе адреса имеют важное значение, – подумал он. – Нужно уехать отсюда как можно скорее».
ТРИ
По телефону-автомату возле лифта Грин обзванивал предприятия, предлагавшие неквалифицированную работу на страницах «Лос-Анджелес таймс». Он был готов делать все: сидеть в приемной, работать представителем компании, поваром или охранником. «Мы ищем молодых сотрудников», – как правило, отвечали ему. Ему было сорок два.
Откуда ни возьмись рядом оказался ухмыляющийся Чарли. У него не было половины зубов, а те, что остались, догнивали. Огромные глаза на костлявом лице. Он прыгал туда-сюда, будто наглотался таблеток, – чокнутый фокусник.
– Ты поселился в четыреста двенадцатом?
Грин кивнул.
– Говорят, там жил Буковский. И Кероуак.
– Здорово.
– Классный вид из окна. И хорошая атмосфера.
– Да.
– Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся. Меня зовут Чарли. Договорились? Я живу в четыреста седьмом, уже почти два года. У тебя есть цветной телевизор?
– Не знаю точно. По-моему, да.
– Поставь его в черно-белый режим. Хорошо? Отключи все цвета. Сейчас же.
– Зачем?
– Просто сделай, как я говорю. Ладно? Потом все поймешь. Никаких цветов! Это самое важное! Никаких цветов!
Покачиваясь из стороны в сторону, он скрылся в своей комнате, рядом с телефоном-автоматом, оставив Грина одного. Он позвонил по следующему объявлению, гласившему:
«Учитесь и зарабатывайте одновременно. Набираем суперэнергичных, заинтересованных в карьерном росте продавцов».

* * *
Спустя полчаса он уже сидел в автобусе, едущем по направлению в Вэллей. Он надел единственный оставшийся у него костюм, темно-серый от «Хьюго Босс» за тысячу долларов (костюм не был конфискован, поскольку находился в собственности Грина еще до его проживания в Мэне), белую рубашку, синий галстук и до блеска начищенные ботинки. Латиноамериканцы разглядывали его с недоумением, испытывая неловкость при виде переодетого адвокатом пассажира. С тех пор как Грин приехал в Лос-Анджелес, не прошло еще и половины дня, но он уже очень торопился.
Автобус следовал по Голливудскому шоссе в сторону Вэллей. Шоссе пересекало Холмы Санта-Моники – сухую, дикую, извилистую местность – череду холмов, низин и скал, – простиравшуюся от западного побережья к высокогорью на востоке. Здесь никто не жил. Слишком обрывистые и неустойчивые склоны были не пригодны для застройки (хотя архитекторы и так позволяли себе многое – иногда на стальном или бетонном основании дома возводились у самого края ущелий), и было видно, что представляла собой эта область изначально: пустыню с колючими кустарниками, населенную койотами и грифами.
Холмы Санта-Моники переходили в плотно застроенные Голливудские Холмы. Некоторые виллы являлись точными копиями с тосканских оригиналов – фонтаны, декоративные сады, розарии, бассейны. Здесь построили себе дворцы звезды довоенного времени. Проложенное позже шоссе навсегда нарушило их покой, которого они тогда искали. Десяток транспортных потоков, не прекращая, громыхал в тени олеандров, бугенвиллей, кипарисов, пальмовых деревьев – молчаливых свидетелей вечеринок с участием Валентино, Чаплина, Пикфорд, Фэрбэнкса.
В былые времена Грин часто захаживал на такие вечеринки. Слуги ждали у подъезда, чтобы припарковать его машину, телохранители проверяли, есть ли у него приглашение, или искали его фамилию в эксклюзивном списке («Как вы сказали? Грин? Самми Грин?» – «Том, Том Грин»); едва знакомые люди приветствовали его как старого друга; молодые девушки в обтягивающих платьях, надеявшиеся сделать карьеру лишь при помощи собственных мозгов, ошибочно принимали его за влиятельного человека; продюсеры, охотившиеся за инвесторами, которые вложили бы деньги именно в их проект, не удостаивали его взглядом; пьяные писатели несли сплошной бред; коллеги Грина по цеху – актеры – беспомощно ходили из угла в угол, не имея ни сценария, ни режиссера.
* * *
Первый этап процедуры по приему на работу состоялся в мрачном отеле неподалеку от киностудии «Юниверсал Пикчерс».
В холле гостиницы висела табличка, указывавшая направление в Кристальную комнату – тусклый зал, где помощница начальника отдела кадров вручила Грину список вопросов и ручку. Он заполнил все, что смог.
Через пять минут другая женщина проводила его в комнату на третьем этаже, специально отведенную для бесед с кандидатами.
Приземистый, средиземноморский мужчина с лягушачьими глазами, которые, казалось, вот-вот выпадут из орбит, родной брат звонаря из фильма «Собор Парижской Богоматери», поприветствовал Грина профессиональной улыбкой.
– Хэрри Лина.
– Том Грин.
Он пожал протянутую Грином руку. Волосы по всему телу, золотая цепь. Сицилийское происхождение.
– Садитесь, садитесь.
Господин Лина опустился на кожаное кресло за рабочим столом и просмотрел вопросник. Его едва было видно из-за стола. Ворсистый ковер, огромное коричневое пятно на стене – след от изголовья кровати. Гостиница для беспомощных путешествующих торговцев и торопливых шлюх.
– Номинация «Эмми»? – Лина удивленно посмотрел на Грина своими похожими на стекляшки глазами.
В качестве доказательства Грин протянул ему диплом.
– Это было давно, – сказал он, – в восемьдесят втором году.
Он гордился номинацией. Благодаря ей он приобрел известность и долгие годы получал хорошо оплачиваемую работу на телевидении. Но отголоски былой славы уже давно затихли. Он почувствовал, что нервничает, и сфокусировал внимание на переносице своего собеседника-лягушки – старый актерский трюк, чтобы обрести спокойствие и самообладание. Смешно, он ощущал себя так, будто находится на пробах фильма Спилберга. Главное – не дать волю чувствам, думал он.
– Такое не устаревает, – ответил Лина, убедившийся в подлинности диплома. Он внимательно его прочитал, кивнул с восхищением и, широко улыбаясь, вернул документ Грину. – Я всегда говорил: торговля – это такой же шоу-бизнес, весь этот антураж, чутье, надо чтобы было приятно и увлекательно. Люди с актерским опытом всегда имеют преимущество.
– Отлично, – сказал Грин и пошутил: – В вашей отрасли тоже дают призы и награды?
– Конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38