Не следовало за нее браться, если вы не были готовы…
— Ну, прямо спартанка из хрестоматии, да и только. Возвращайся, с победой или пади в бою.
— А знаете, это идея! В нужный момент вы можете свалиться под стол. Убийцы решат, что вы умерли, а остальные — что слишком много выпили.
— Член Европейского коммерческого общества не падает под стол.
— Никогда?
— Никогда. Но вам кажется, что я зря так встревожен?
— По-моему, волноваться пока нет оснований. В конце концов, всю еду вы берете себе сами!
— Верно. Но в «Насьонале» закуска всегда одна и та же — краб по-мавритански. А это кушанье раскладывают на тарелки заранее.
— Вот краба не ешьте. Мало ли кто не ест крабов. А когда гостей начнут обносить блюдами, не берите того, что лежит к вам всего ближе. Это как с фокусником, который подсовывает вам нужную ему карту. Не берите ее, и все тут.
— А фокуснику все-таки удается всучить вам именно ту карту, которую он хочет.
— Вот что… вы говорили, кажется, что банкет будет в «Насьонале»?
— Да.
— Так почему бы вам не использовать дробь семь?
— А кто такой дробь семь?
— Вы что, не помните своих агентов? Да это же метрдотель в «Насьонале». Пусть он и позаботится, чтобы вам в тарелку ничего не подсыпали. Пора ему, наконец, отработать полученные деньги. Я что-то не помню, чтобы вы прислали от него хоть одно донесение.
— А вы не можете мне намекнуть, кто этот человек? Ну, тот кто собирается… — он запнулся на слове «убить», — собирается со мной это сделать?
— Не имею о нем ни малейшего представления, старина. Остерегайтесь всех подряд. Выпейте-ка еще пуншу.
В самолете, летевшем обратно на Кубу, было мало пассажиров. Какая-то испанка с целым выводком детей — одни принялись кричать, а других стало тошнить, как только самолет оторвался от земли. Негритянка с живым петухом, закутанным в шаль. Кубинский экспортер сигар, с которым Уормолд был шапочно знаком, я англичанин в толстом грубошерстном пиджаке, упорно куривший трубку, пока стюардесса не сделала ему замечание. Тогда он стал демонстративно сосать незажженную трубку, обливаясь потом. У него было сердитое лицо человека, уверенного, что он всегда прав.
Когда подали обед, он перебрался в хвост самолета и подсел к Уормолду.
— Не выношу эту писклявую мелюзгу, — сказал он. — Разрешите? — Он заглянул в бумаги, разложенные на коленях у Уормолда. — Вы служите у «Фастклинерс»?
— Да.
— А я у «Ньюклинерс». Моя фамилия Картер.
— Вот как!
— Это моя вторая поездка на Кубу. У вас, говорят, не скучают, — сказал он, продувая трубку и откладывая ее в сторону, перед тем как приняться за обед.
— Да, наверно, — ответил Уормолд, — если вы любите рулетку и публичные дома.
Картер погладил свой кисет, как гладят по голове собаку — «мой верный пес со мною неразлучен».
— Да я не совсем это имел в виду… хотя, конечно, я не пуританин. Наверно, это даже интересно. С волками жить — по-волчьи выть. — Он переменил тему. — Хорошо идут ваши машины?
— Торгуем помаленьку.
— Наша новая модель захватит весь рынок.
Он отправил в рот большой кусок розоватого пирожного, а потом отрезал кусочек цыпленка.
— Да ну?
— Работает, как садовая косилка. Дамочке не надо утомляться. И никаких шлангов, которые путаются под ногами.
— А как насчет шума?
— Специальный глушитель. Куда меньше шума, чем у вашего. Модель так и называется — «Женушка-щебетунья». — Проглотив черепаховый суп, он принялся за компот, с хрустом разжевывая виноградные косточки. — Скоро мы откроем свое агентство на Кубе. Вы знаете доктора Брауна?
— Встречал. В Европейском коммерческом обществе. Он наш президент. Импортирует точный инструмент из Женевы.
— Он самый. Дал нам очень полезный совет. Собственно говоря, я буду его гостем на вашем банкете. А кормят у вас прилично?
— Вы же знаете, чего стоят ресторанные обеды.
— Ну уж, во всяком случае, он будет лучше этого, — сказал Картер, выплевывая виноградную кожицу. Он не заметил спаржи в майонезе и теперь принялся за нее. Затем он порылся в кармане. — Вот моя карточка. — Карточка гласила: «Уильям Картер. Бакалавр технич. наук (Нотвич)», а в уголке значилось: «Ньюклинерс-лимитед». Он добавил: — Я остановлюсь на недельку в «Севил-Билтморе».
— Простите, у меня нет при себе карточки. Моя фамилия Уормолд.
— Вы знакомы с Дэвисом?
— Кажется, нет.
— Мы с ним жили в одной комнате в колледже. Устроился в фирме «Грипфикс» и живет где-то в ваших краях. Прямо смешно — ребят из Нотвича встречаешь повсюду. А вы сами случайно не у нас учились?
— Нет.
— Значит, в Ридинге?
— Я не учился в университете.
— Вот бы не сказал, — благодушно заметил Картер. — Знаете, я поступил бы в Оксфорд, но в технических науках они уж очень отстали. Для школьного учителя Оксфорд, пожалуй, еще годится. — Он снова стал сосать пустую трубку, как ребенок соску, пока из трубки не вырвался свист. Вдруг он проговорил таким тоном, словно на язык ему попал никотин: — Старомодная ерунда, живые мощи, чистый пережиток. Я бы их упразднил.
— Кого?
— Оксфорд и Кембридж.
На подносе не оставалось ничего съедобного, кроме булочки, — он взял ее и раскрошил, как время или плющ крошат камень.
Уормолд потерял Картера в таможне. У того вышли какие-то неприятности с образцом пылесоса «Ньюклинерс», а Уормолд не считал, что должен помогать представителю конкурирующей фирмы. Беатриса встретила Уормолда в «хилмене». Уже много лет его не встречала женщина.
— Все в порядке? — спросила она.
— Да. Конечно. Кажется, они мной довольны. — Он смотрел на ее руки, державшие руль; день был жаркий, и она не надела перчаток; руки были красивые и ловкие. — Вы сняли кольцо?
Она сказала:
— А я думала, никто не заметит. Но Милли тоже заметила. Какие вы оба наблюдательные!
— Вы его потеряли?
— Я сняла его вчера, когда мылась, и забыла надеть. А зачем носить кольцо, если о нем забываешь?
Тут он рассказал ей о банкете.
— Надеюсь, вы не пойдете? — спросила она.
— Готорн хочет, чтобы я пошел. Боится, что раскроют его источник.
— А ну его к дьяволу, его источник!
— Но есть причина посерьезнее. Помните, что сказал Гассельбахер? Они привыкли наносить удар по тому, что мы любим. Если я не приду, они изобретут что-нибудь другое. Что-нибудь похуже. А мы не будем знать, что именно. В следующий раз выбор может пасть не на меня — я ведь не так уж сильно себя люблю, — а на Милли. Или на вас.
Он и сам не понял, что сказал, пока она не высадила его у дома и не отъехала.
3
Милли сказала:
— Ты выпил только кофе и ничего в рот не взял, даже сухарика.
— Что-то не хочется.
— А потом пойдешь и наешься на банкете у своих коммерсантов, — будто не знаешь, что твой желудок не выносит краба по-мавритански!
— Даю тебе слово, я постараюсь не есть ничего лишнего.
— Лучше бы ты как следует позавтракал. Поешь пшеничных хлопьев — они впитывают весь алкоголь.
В этот день рядом с ней была дуэнья.
— Ну, ей-богу же, не могу. Мне не до еды. Не приставай. Нет у меня аппетита.
— Ты приготовил речь?
— Старался, но я ведь не оратор. Понятия не имею, почему они попросили меня.
Но его мучило, что теперь он, кажется, знает, почему. Кто внушил эту мысль доктору Брауну — вот что нужно было узнать любой ценой. Он подумал: «Но ведь цена — это я сам!»
— Пари держу, что ты произведешь там фурор!
— Ну нет, я сделаю все, чтобы не произвести там никакого фурора.
Милли ушла в школу, а он остался сидеть за столом. На картонной коробке с хлопьями «Уитбрикс», которые всегда покупала Милли, был напечатан отрывок из последних приключений Мальчика с пальчик. В коротком рассказике с картинками Мальчик с пальчик встретил крысу величиной с рослого сенбернара и обратил ее в бегство, прикинувшись кошкой и замяукав. Это была очень незамысловатая история. Вряд ли ее можно было рассматривать как ценное назидание молодому поколению, вступающему в жизнь. За двенадцать купонов, вырезанных из таких коробок, фирма обещала духовое ружье. Коробка была почти пуста, и Уормолд принялся вырезывать купон, аккуратно водя ножом по пунктирной линии. Он уже обрезал последний угол, когда в комнату вошла Беатриса. Она спросила:
— Чем это вы занимаетесь?
— По-моему, духовое ружье может пригодиться нам в конторе. Не хватает всего одиннадцати купонов.
— Я не спала всю ночь.
— Наверно, выпили слишком много кофе?
— Нет. Это из-за того, что вам сказал доктор Гассельбахер. Насчет Милли. Пожалуйста, не ходите на банкет.
— Ну, пойти-то я, во всяком случае, должен.
— Вы и так делаете достаточно. В Лондоне вами довольны. Я сужу по тону телеграмм. Что бы там ни говорил Генри, Лондон вовсе не захочет, чтобы вы шли на бессмысленный риск.
— Он прав, когда говорит, что если я не пойду, они попробуют что-нибудь другое.
— Не бойтесь за Милли. Я не спущу с нее глаз.
— А кто будет смотреть за вами?
— Я сама выбрала эту профессию. Вы за меня не отвечаете.
— Вы бывали уже в таких переделках?
— Нет. Но и начальника такого у меня еще не было. Вы словно ткнули палкой в осиное гнездо. Знаете, обычно наша работа — чистая канцелярщина: картотека и скучные телеграммы. Убийства — не наша область. И я не хочу, чтобы вас убивали. Понимаете, вы какой-то настоящий, а не персонаж из «Бойз оун пейпер». Ради бога, оставьте вы в покое эту дурацкую коробку и послушайте, что я вам говорю!
— Я читал про Мальчика с пальчик.
— Вот и оставайтесь с ним сегодня дома. А я пойду и куплю вам все предыдущие коробки этой серии, чтобы вы могли прочитать про него с самого начала.
— Готорн говорил здравые вещи. Мне только надо быть поосторожней с едой. Ведь и в самом деле важно установить, кто они такие. Тогда я по крайней мере отработаю полученные деньги.
— Вы и так сделали больше, чем нужно. Незачем вам ходить на этот проклятый банкет!
— Нет, есть за чем. Хотя бы из гордости.
— Перед кем вы хотите покрасоваться?
— Перед вами.
Он пробирался по холлу гостиницы «Насьональ» мимо витрин с итальянской обувью, датскими пепельницами, шведским стеклом и сиреневыми английскими фуфайками. Дверь в банкетный зал, где всегда заседало Европейское коммерческое общество, загораживал стул, на котором расположился доктор Гассельбахер — он явно кого-то поджидал. Уормолд замедлил шаг; он не видел доктора Гассельбахера с той самой ночи, когда тот сидел в мундире улана на кровати и вспоминал прошлое. Члены коммерческого общества, направлявшиеся в банкетный зал, останавливались и заговаривали с доктором Гассельбахером, но тот не обращал на них внимания.
Когда Уормолд поравнялся со стулом, на котором сидел доктор, тот сказал:
— Не ходите туда, мистер Уормолд.
Он говорил громко; слова его дрожали в загроможденном витринами холле, привлекая всеобщее внимание.
— Как поживаете, Гассельбахер?
— Я оказал: не ходите туда.
— Слышу!
— Они собираются вас убить, мистер Уормолд.
— Откуда вы знаете, Гассельбахер?
— Они хотят вас там отравить.
Кто-то из приглашенных остановился и стал смотреть на них с улыбкой. Один американец спросил:
— Да неужели тут так уж плохо кормят?
Все рассмеялись.
Уормолд сказал:
— Уйдите отсюда, Гассельбахер. На вас все смотрят.
— Вы все-таки пойдете?
— Конечно; я ведь один из ораторов.
— У вас есть Милли. Подумайте о ней.
— Не бойтесь за Милли. Я вернусь целым и невредимым, Гассельбахер. Ступайте.
— Хорошо, но я хотел вас удержать, — сказал доктор Гассельбахер. — Я буду ждать вашего звонка.
— Я позвоню вам из дому.
— Прощайте, Джим.
— Прощайте, доктор.
Уормолд оторопел, услышав, что доктор Гассельбахер назвал его Джимом. Он вспомнил, как не раз подумывал в шутку: только сидя у его смертного одра и отказавшись от всякой надежды, доктор Гассельбахер назовет его по имени. Его вдруг охватили страх, одиночество, тоска по родине.
— Уормолд, — произнес кто-то за его спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Ну, прямо спартанка из хрестоматии, да и только. Возвращайся, с победой или пади в бою.
— А знаете, это идея! В нужный момент вы можете свалиться под стол. Убийцы решат, что вы умерли, а остальные — что слишком много выпили.
— Член Европейского коммерческого общества не падает под стол.
— Никогда?
— Никогда. Но вам кажется, что я зря так встревожен?
— По-моему, волноваться пока нет оснований. В конце концов, всю еду вы берете себе сами!
— Верно. Но в «Насьонале» закуска всегда одна и та же — краб по-мавритански. А это кушанье раскладывают на тарелки заранее.
— Вот краба не ешьте. Мало ли кто не ест крабов. А когда гостей начнут обносить блюдами, не берите того, что лежит к вам всего ближе. Это как с фокусником, который подсовывает вам нужную ему карту. Не берите ее, и все тут.
— А фокуснику все-таки удается всучить вам именно ту карту, которую он хочет.
— Вот что… вы говорили, кажется, что банкет будет в «Насьонале»?
— Да.
— Так почему бы вам не использовать дробь семь?
— А кто такой дробь семь?
— Вы что, не помните своих агентов? Да это же метрдотель в «Насьонале». Пусть он и позаботится, чтобы вам в тарелку ничего не подсыпали. Пора ему, наконец, отработать полученные деньги. Я что-то не помню, чтобы вы прислали от него хоть одно донесение.
— А вы не можете мне намекнуть, кто этот человек? Ну, тот кто собирается… — он запнулся на слове «убить», — собирается со мной это сделать?
— Не имею о нем ни малейшего представления, старина. Остерегайтесь всех подряд. Выпейте-ка еще пуншу.
В самолете, летевшем обратно на Кубу, было мало пассажиров. Какая-то испанка с целым выводком детей — одни принялись кричать, а других стало тошнить, как только самолет оторвался от земли. Негритянка с живым петухом, закутанным в шаль. Кубинский экспортер сигар, с которым Уормолд был шапочно знаком, я англичанин в толстом грубошерстном пиджаке, упорно куривший трубку, пока стюардесса не сделала ему замечание. Тогда он стал демонстративно сосать незажженную трубку, обливаясь потом. У него было сердитое лицо человека, уверенного, что он всегда прав.
Когда подали обед, он перебрался в хвост самолета и подсел к Уормолду.
— Не выношу эту писклявую мелюзгу, — сказал он. — Разрешите? — Он заглянул в бумаги, разложенные на коленях у Уормолда. — Вы служите у «Фастклинерс»?
— Да.
— А я у «Ньюклинерс». Моя фамилия Картер.
— Вот как!
— Это моя вторая поездка на Кубу. У вас, говорят, не скучают, — сказал он, продувая трубку и откладывая ее в сторону, перед тем как приняться за обед.
— Да, наверно, — ответил Уормолд, — если вы любите рулетку и публичные дома.
Картер погладил свой кисет, как гладят по голове собаку — «мой верный пес со мною неразлучен».
— Да я не совсем это имел в виду… хотя, конечно, я не пуританин. Наверно, это даже интересно. С волками жить — по-волчьи выть. — Он переменил тему. — Хорошо идут ваши машины?
— Торгуем помаленьку.
— Наша новая модель захватит весь рынок.
Он отправил в рот большой кусок розоватого пирожного, а потом отрезал кусочек цыпленка.
— Да ну?
— Работает, как садовая косилка. Дамочке не надо утомляться. И никаких шлангов, которые путаются под ногами.
— А как насчет шума?
— Специальный глушитель. Куда меньше шума, чем у вашего. Модель так и называется — «Женушка-щебетунья». — Проглотив черепаховый суп, он принялся за компот, с хрустом разжевывая виноградные косточки. — Скоро мы откроем свое агентство на Кубе. Вы знаете доктора Брауна?
— Встречал. В Европейском коммерческом обществе. Он наш президент. Импортирует точный инструмент из Женевы.
— Он самый. Дал нам очень полезный совет. Собственно говоря, я буду его гостем на вашем банкете. А кормят у вас прилично?
— Вы же знаете, чего стоят ресторанные обеды.
— Ну уж, во всяком случае, он будет лучше этого, — сказал Картер, выплевывая виноградную кожицу. Он не заметил спаржи в майонезе и теперь принялся за нее. Затем он порылся в кармане. — Вот моя карточка. — Карточка гласила: «Уильям Картер. Бакалавр технич. наук (Нотвич)», а в уголке значилось: «Ньюклинерс-лимитед». Он добавил: — Я остановлюсь на недельку в «Севил-Билтморе».
— Простите, у меня нет при себе карточки. Моя фамилия Уормолд.
— Вы знакомы с Дэвисом?
— Кажется, нет.
— Мы с ним жили в одной комнате в колледже. Устроился в фирме «Грипфикс» и живет где-то в ваших краях. Прямо смешно — ребят из Нотвича встречаешь повсюду. А вы сами случайно не у нас учились?
— Нет.
— Значит, в Ридинге?
— Я не учился в университете.
— Вот бы не сказал, — благодушно заметил Картер. — Знаете, я поступил бы в Оксфорд, но в технических науках они уж очень отстали. Для школьного учителя Оксфорд, пожалуй, еще годится. — Он снова стал сосать пустую трубку, как ребенок соску, пока из трубки не вырвался свист. Вдруг он проговорил таким тоном, словно на язык ему попал никотин: — Старомодная ерунда, живые мощи, чистый пережиток. Я бы их упразднил.
— Кого?
— Оксфорд и Кембридж.
На подносе не оставалось ничего съедобного, кроме булочки, — он взял ее и раскрошил, как время или плющ крошат камень.
Уормолд потерял Картера в таможне. У того вышли какие-то неприятности с образцом пылесоса «Ньюклинерс», а Уормолд не считал, что должен помогать представителю конкурирующей фирмы. Беатриса встретила Уормолда в «хилмене». Уже много лет его не встречала женщина.
— Все в порядке? — спросила она.
— Да. Конечно. Кажется, они мной довольны. — Он смотрел на ее руки, державшие руль; день был жаркий, и она не надела перчаток; руки были красивые и ловкие. — Вы сняли кольцо?
Она сказала:
— А я думала, никто не заметит. Но Милли тоже заметила. Какие вы оба наблюдательные!
— Вы его потеряли?
— Я сняла его вчера, когда мылась, и забыла надеть. А зачем носить кольцо, если о нем забываешь?
Тут он рассказал ей о банкете.
— Надеюсь, вы не пойдете? — спросила она.
— Готорн хочет, чтобы я пошел. Боится, что раскроют его источник.
— А ну его к дьяволу, его источник!
— Но есть причина посерьезнее. Помните, что сказал Гассельбахер? Они привыкли наносить удар по тому, что мы любим. Если я не приду, они изобретут что-нибудь другое. Что-нибудь похуже. А мы не будем знать, что именно. В следующий раз выбор может пасть не на меня — я ведь не так уж сильно себя люблю, — а на Милли. Или на вас.
Он и сам не понял, что сказал, пока она не высадила его у дома и не отъехала.
3
Милли сказала:
— Ты выпил только кофе и ничего в рот не взял, даже сухарика.
— Что-то не хочется.
— А потом пойдешь и наешься на банкете у своих коммерсантов, — будто не знаешь, что твой желудок не выносит краба по-мавритански!
— Даю тебе слово, я постараюсь не есть ничего лишнего.
— Лучше бы ты как следует позавтракал. Поешь пшеничных хлопьев — они впитывают весь алкоголь.
В этот день рядом с ней была дуэнья.
— Ну, ей-богу же, не могу. Мне не до еды. Не приставай. Нет у меня аппетита.
— Ты приготовил речь?
— Старался, но я ведь не оратор. Понятия не имею, почему они попросили меня.
Но его мучило, что теперь он, кажется, знает, почему. Кто внушил эту мысль доктору Брауну — вот что нужно было узнать любой ценой. Он подумал: «Но ведь цена — это я сам!»
— Пари держу, что ты произведешь там фурор!
— Ну нет, я сделаю все, чтобы не произвести там никакого фурора.
Милли ушла в школу, а он остался сидеть за столом. На картонной коробке с хлопьями «Уитбрикс», которые всегда покупала Милли, был напечатан отрывок из последних приключений Мальчика с пальчик. В коротком рассказике с картинками Мальчик с пальчик встретил крысу величиной с рослого сенбернара и обратил ее в бегство, прикинувшись кошкой и замяукав. Это была очень незамысловатая история. Вряд ли ее можно было рассматривать как ценное назидание молодому поколению, вступающему в жизнь. За двенадцать купонов, вырезанных из таких коробок, фирма обещала духовое ружье. Коробка была почти пуста, и Уормолд принялся вырезывать купон, аккуратно водя ножом по пунктирной линии. Он уже обрезал последний угол, когда в комнату вошла Беатриса. Она спросила:
— Чем это вы занимаетесь?
— По-моему, духовое ружье может пригодиться нам в конторе. Не хватает всего одиннадцати купонов.
— Я не спала всю ночь.
— Наверно, выпили слишком много кофе?
— Нет. Это из-за того, что вам сказал доктор Гассельбахер. Насчет Милли. Пожалуйста, не ходите на банкет.
— Ну, пойти-то я, во всяком случае, должен.
— Вы и так делаете достаточно. В Лондоне вами довольны. Я сужу по тону телеграмм. Что бы там ни говорил Генри, Лондон вовсе не захочет, чтобы вы шли на бессмысленный риск.
— Он прав, когда говорит, что если я не пойду, они попробуют что-нибудь другое.
— Не бойтесь за Милли. Я не спущу с нее глаз.
— А кто будет смотреть за вами?
— Я сама выбрала эту профессию. Вы за меня не отвечаете.
— Вы бывали уже в таких переделках?
— Нет. Но и начальника такого у меня еще не было. Вы словно ткнули палкой в осиное гнездо. Знаете, обычно наша работа — чистая канцелярщина: картотека и скучные телеграммы. Убийства — не наша область. И я не хочу, чтобы вас убивали. Понимаете, вы какой-то настоящий, а не персонаж из «Бойз оун пейпер». Ради бога, оставьте вы в покое эту дурацкую коробку и послушайте, что я вам говорю!
— Я читал про Мальчика с пальчик.
— Вот и оставайтесь с ним сегодня дома. А я пойду и куплю вам все предыдущие коробки этой серии, чтобы вы могли прочитать про него с самого начала.
— Готорн говорил здравые вещи. Мне только надо быть поосторожней с едой. Ведь и в самом деле важно установить, кто они такие. Тогда я по крайней мере отработаю полученные деньги.
— Вы и так сделали больше, чем нужно. Незачем вам ходить на этот проклятый банкет!
— Нет, есть за чем. Хотя бы из гордости.
— Перед кем вы хотите покрасоваться?
— Перед вами.
Он пробирался по холлу гостиницы «Насьональ» мимо витрин с итальянской обувью, датскими пепельницами, шведским стеклом и сиреневыми английскими фуфайками. Дверь в банкетный зал, где всегда заседало Европейское коммерческое общество, загораживал стул, на котором расположился доктор Гассельбахер — он явно кого-то поджидал. Уормолд замедлил шаг; он не видел доктора Гассельбахера с той самой ночи, когда тот сидел в мундире улана на кровати и вспоминал прошлое. Члены коммерческого общества, направлявшиеся в банкетный зал, останавливались и заговаривали с доктором Гассельбахером, но тот не обращал на них внимания.
Когда Уормолд поравнялся со стулом, на котором сидел доктор, тот сказал:
— Не ходите туда, мистер Уормолд.
Он говорил громко; слова его дрожали в загроможденном витринами холле, привлекая всеобщее внимание.
— Как поживаете, Гассельбахер?
— Я оказал: не ходите туда.
— Слышу!
— Они собираются вас убить, мистер Уормолд.
— Откуда вы знаете, Гассельбахер?
— Они хотят вас там отравить.
Кто-то из приглашенных остановился и стал смотреть на них с улыбкой. Один американец спросил:
— Да неужели тут так уж плохо кормят?
Все рассмеялись.
Уормолд сказал:
— Уйдите отсюда, Гассельбахер. На вас все смотрят.
— Вы все-таки пойдете?
— Конечно; я ведь один из ораторов.
— У вас есть Милли. Подумайте о ней.
— Не бойтесь за Милли. Я вернусь целым и невредимым, Гассельбахер. Ступайте.
— Хорошо, но я хотел вас удержать, — сказал доктор Гассельбахер. — Я буду ждать вашего звонка.
— Я позвоню вам из дому.
— Прощайте, Джим.
— Прощайте, доктор.
Уормолд оторопел, услышав, что доктор Гассельбахер назвал его Джимом. Он вспомнил, как не раз подумывал в шутку: только сидя у его смертного одра и отказавшись от всякой надежды, доктор Гассельбахер назовет его по имени. Его вдруг охватили страх, одиночество, тоска по родине.
— Уормолд, — произнес кто-то за его спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31