("Один из тех эксцентричных англичан, которых встречаешь за границей", - могу себе представить письмо домой.) Впервые мне захотелось вмешаться, а ведь я их совсем не знал. Во второй раз было уже слишком поздно, но, наверное, я буду всегда сожалеть о том, что не дал волю своему безумию...
Внизу была тишина и внимание тех двоих, напугавшие меня, и белое пятно носового платка, прикрывавшего постыдный синяк. Впервые я услышал ненавистное имя: "Мы посмотрим комнату, Пупи, или сначала выпьем?"
Они решили посмотреть комнату, и два бокала с дюбоне звякнули, снова вступив в действие.
Я думаю, она лучше знала, как следует проводить медовый месяц, потому что они больше не появились в этот вечер.
2
Я опоздал к завтраку, но заметил, что Стивен и Тони задержались на террасе дольше обычного. Возможно, они решили наконец, что для купанья слишком холодно; у меня, однако, было впечатление, что они подстерегают кого-то. Они никогда прежде не были так дружелюбны со мной, и я подумал, что они, вероятно, рассматривают меня с моей удручающе обыкновенной внешностью как своего рода прикрытие. Мой столик в этот день почему-то был сдвинут и находился в тени; Стивен предложил мне занять их место: они скоро уйдут, выпьют еще только одну чашечку... Синяк был существенно менее заметен сегодня, думаю, его припудрили.
- Вы долго здесь пробудете? - спросил я, понимая, как неловко по сравнению с их непринужденной болтовней я вступаю в беседу.
- Мы намеревались уехать завтра, - сказал Стивен, - но вчера вечером наши планы изменились.
- Вчера вечером?
- Был прекрасный день, не так ли? "О, - сказал я Тони, - конечно, бедный печальный старый Лондон может потерпеть без нас еще немного". Он же очень выносливый - как человек-реклама на железнодорожном вокзале.
- Ваши клиенты так терпеливы?
- Бог мой, клиенты! Вы в жизни не видели такого хамства, с каким мы сталкиваемся на Бромптон Сквер и в подобных местах. Всегда одно и то же. Люди, которые платят другим за украшение своего жилища, сами отличаются ужасным вкусом.
- Но вы же служите обществу, в конце концов. Подумайте, как мы страдали бы без вас. На Бромптон Сквер.
Тони хохотнул: - Не знаю, смогли бы мы выдерживать все это, если бы у нас не было своих шуточек. Вот, например, для миссис Кларенти мы создали то, что мы называем Лукулловым пиром.
- Она была очарована, - сказал Стивен.
- Самые непристойные формы овощей. Это напоминало мне праздник сбора урожая.
Внезапно они замолчали и стали внимательно наблюдать за кем-то через мое плечо. Я обернулся. Это была Пупи собственной персоной. Она стояла, ожидая пока гарсон укажет ей столик, как новенькая в классе, которая не знает правил. Казалось даже, что на ней школьная форма: очень узкие брюки с разрезом на щиколотке; но она не поняла, что летний семестр уже кончился. Она оделась так, я это определенно почувствовал, чтобы не выделяться, чтобы спрятаться, но на террасе были еще только две женщины, обе в теплых твидовых юбках. Она бросила на них тоскливый взгляд, когда официант вел ее мимо нашего столика к другому, поближе к морю. Ее длинные ноги в брюках неловко переступали, словно были обнажены.
- Молодая прошла, - сказал Тони.
- И уже покинутая, - сказал Стивен с огромным удовлетворением.
- Знаете, ее зовут Пупи Трэвис.
- Ну и странное имечко ей выбрали. Ее не могли так окрестить, разве что нашли очень либерального попика.
- А его зовут Питер. Чем занимается - неизвестно. Я думаю не армия, как полагаешь?
- Нет, не армия. Может, что-нибудь связанное с землей - возле него такой приятный травянистый запах.
- Вы, кажется, узнали почти все, что можно, - сказал я.
- Мы заглянули в их регистрационную карту перед обедом.
- По-моему, - сказал Тони, - по настроению ПТ не скажешь, что они были активны ночью. - Он посмотрел через стол на девушку с выражением, похожим на ненависть.
- Нас обоих тронул, - сказал Стивен, - этот вид невинности. Чувствуется, что он больше привык к лошадям.
- Он принимал напряжение в промежности, которое испытывает наездник, за что-то совсем другое.
Может быть, они надеялись шокировать меня, но думаю, что это не так. Я действительно видел, что они были в состоянии крайнего сексуального возбуждения; они получили вчера вечером на террасе coup de foudre и теперь не могли скрыть своих чувств. Мое присутствие давало им возможность поговорить, пофантазировать по поводу желанного объекта. Тот морячок был случайным приключением - а здесь было нечто настоящее. Но я все больше удивлялся, как могла эта нелепая пара рассчитывать одержать победу над молодым человеком, только что женившимся на девушке, которая сидела теперь в терпеливом ожидании, стесняясь своей красоты, как старого свитера, который иногда забудешь снять... Но это неудачное сравнение: она не решилась бы надеть старый свитер, разве что тайно, в комнате для игр. Она не понимала, что была одной из тех, кто может позволить себе не обращать внимания на свою одежду. Она заметила мой взгляд и, думаю, потому, что я был явно англичанином, одарила меня робкой полуулыбкой. Возможно, я тоже получил бы coup de foudre, если бы был на тридцать лет моложе и не был в прошлом дважды женат.
Тони заметил улыбку. - А вы опытный стрелок, - сказал он. Мой завтрак и молодой человек появились раньше, чем я смог ответить. Когда он проходил мимо нашего столика, я заметил, что он держится напряженно.
- Cuir de Russie, - сказал Стивен, поведя ноздрями. - Ошибка неопытности.
Юноша услышал эти слова и удивленно обернулся; те двое дерзко улыбнулись ему, как будто действительно верили, что способны завладеть им...
Первый раз я почувствовал беспокойство.
3
Что-то не ладилось; к сожалению, это было очевидно. Молодая жена почти всегда спускалась к завтраку раньше своего мужа - полагаю, что он долго мылся, брился и мазался своим Cuir de Russie. Присоединившись к ней, он обычно награждал ее вежливым братским поцелуем, будто они не провели ночь вместе в одной постели. У нее появились тени под глазами, которые возникают в результате плохого сна, поскольку я не мог поверить, что это были "знаки вознагражденного желанья". Иногда я со своего балкона видел их, возвращавшихся с прогулки - ничто, за исключением, быть может, пары скакунов, не могло выглядеть более красивым. Его джентльменство по отношению к ней могло бы понравиться разве что ее матери, но у постороннего человека возникало чувство досады и нетерпения при виде того, как он переводит ее через абсолютно безопасную дорогу, открывает двери и следует на шаг позади нее, как муж принцессы. Я тщетно пытался увидеть всплески раздражения, вызванные чувством пресыщенности, но, казалось, они никогда не беседовали, возвращаясь с прогулки, а за столом я ловил лишь фразы, которыми обедающие вместе обмениваются из вежливости. И тем не менее я уверен, что она любила его. Это было заметно, хотя бы по тому, как она избегала смотреть на него. В ее взглядах не было ничего хищного или голодного; она смотрела на него украдкой, когда была совершенно уверена, что его внимание занято чем-то другим - взгляды были нежные, быть может, встревоженные и абсолютно нетребовательные. Если кто-нибудь спрашивал о нем в его отсутствие, она расцветала от удовольствия, произнося его имя. "О, Питер проспал сегодня". "Питер порезался, он пытается остановить кровь". "Питер потерял свой галстук. Он думает, что его стащил коридорный". Конечно, она любила его; значительно менее был я уверен в его чувствах.
Вы должны представить себе, как все это время те другие двое втирались в доверие. Это было похоже на средневековую осаду: они копали ходы и возводили земляные укрепления. Разница была в том, что осажденные ничего не замечали - во всяком случае девушка ничего не подозревала; не знаю, как он. Я жаждал предупредить ее, но что я мог бы сказать такого, что не шокировало бы ее или не рассердило? Я думаю, что те двое поменяли бы свой этаж, если бы это помогло им оказаться ближе к крепости; они, быть может, обсуждали такую возможность, но отклонили ее, так как это было бы слишком явно.
Поскольку они знали, что я ничего не могу предпринять против них, они рассматривали меня почти как союзника. В конце концов, я мог оказаться полезен когда-нибудь, отвлекая внимание девушки, - полагаю, что они не сильно в этом ошибались; по тому, как я смотрел на нее, они могли догадаться, насколько я заинтересован, и они, вероятно, прикинули, что наши интересы в дальнейшем могут совпасть. Им не приходило в голову, что я придерживаюсь определенных нравственных принципов. Думаю, что в их глазах, при сильном желании нравственные принципы, безусловно, не имели бы значения. В Сен-Поле им удалось за полцены выцарапать зеркало в черепаховой оправе (думаю, что в этот момент в лавке оставалась старая мамаша, а ее дочь была в каком-нибудь boite, где встречаются женщины определенного сорта); естественно поэтому, когда я смотрел на девушку - они подметили, что я часто это делаю, - они обдумывали, соглашусь ли я вписаться в какую-нибудь "подходящую" схему.
"Когда я смотрел на девушку" - заметьте, я не пытался описать ее. При написании биографии можно, конечно, включить портрет, и дело сделано: передо мной лежат такие очерки о леди Рочестер и миссис Барри. Но, работая как профессиональный романист (поскольку биографии и мемуары - это для меня новые жанры), описываешь женщину скорее не для того, чтобы читатель мог увидеть ее во всех ненужных подробностях цвета и формы (часто тщательно разработанные диккенсовские портреты выглядят просто как указания иллюстратору, которые с успехом можно было бы опустить после завершения книги), но лишь для того, чтобы передать какое-то чувство. Предоставьте читателю, если у него есть воображение, создать свой собственный образ жены, любовницы, случайной пассии "прекрасной и доброй" (поэту не нужны другие слова). Если бы я взялся за описание внешности девушки (я не могу заставить себя в этот момент написать ее ненавистное имя), это не было бы отображение цвета ее волос или формы рта, мне нужно было бы выразить то наслаждение и ту боль, с которыми я вспоминаю ее, - я, писатель, наблюдатель, второстепенный персонаж, как вам угодно. Но если я не осмелился выразить эти чувства ей, то почему я должен стараться передать их вам, воображаемый читатель?
Как быстро те двое подкопались. Думаю, что не позднее, чем на четвертое утро, сойдя к завтраку, я обнаружил, что они передвинули свой стол к столу девушки и развлекают ее в отсутствие мужа. Они делали это превосходно; впервые я увидел ее раскрепощенной и счастливой - и она была счастлива, потому что говорила о Питере. Питер является агентом фирмы своего отца, где-то в Хэмпшире, у них там три тысячи акров. Да, он любит верховую езду, и она тоже. Все в движении - именно о такой жизни она и мечтает, когда вернется домой. Время от времени Стивен вставлял слова в духе старомодного вежливого интереса, чтобы поддержать ее рассказ. Оказалось, что он однажды декорировал какой-то зал по соседству с ними и знал фамилию одного семейства, знакомого Питеру - Уинстенли, кажется, - и это пробудило в ней громадное доверие.
- Это один из лучших друзей Питера, - сказала она, а эти двое сверкнули глазками друг на друга, как ящерицы язычками.
- Подходите, присоединяйтесь к нам, Вильям, - сказал Стивен, но только после того, как заметил, что я могу их слышать. - Вы знакомы с миссис Трэвис?
Как я мог отказаться сесть за их стол? Но присоединившись к ним, я становился как бы их союзником.
- Тот самый Вильям Гаррис? - спросила девушка. Это была фраза, которую я ненавидел, но даже и ее она преобразила своей аурой невинности. Ибо она обладала способностью делать все новым: Антиб стал открытием, а мы были первыми чужеземцами, которым предстояло это открытие. Когда она сказала: Конечно, я боюсь, что не прочитала толком ни одной вашей книги, - я услышал набившее оскомину замечание будто впервые;
1 2 3 4 5 6