Оглянувшись, Атто бросил: «Как я тебе завидую, мой мальчик», не подумав о том, что мне это могло быть неприятно.
Мы знатно перемазались в грязи, по нашим лицам текли омерзительные струйки пота. И вдруг аббат как завопит. Какое-то бесформенное и юркое существо вспрыгнуло мне на спину, неловко скатилось по моей правой ноге и кануло во мрак. В ужасе стал я отбиваться, защищая голову руками, готовый молить о пощаде и вступить в бой.
Поняв, что опасность, если таковая вообще существовала, миновала, Атто сказал:
– Странно, что мы до сих пор с ними не повстречались. Вот уж поистине мы вдали от исхоженных троп.
Побеспокоенная нашим появлением огромная водяная крыса предпочла скорее перелезть через нас, чем отклониться со своего пути. В своем безумном порыве вперед она уцепилась за руку, которой аббат опирался на стену, и всем своим весом прыгнула мне на спину, преисполнив меня ужасом. Мы остановились перевести дух. Постояв молча, двинулись дальше. Вскоре ступени стали чередоваться с площадками, выложенными обломками кирпичей, которые становились все шире. К счастью, в лампе было достаточно масла: к тому же идя вразрез с настойчивыми пожеланиями камерлингов, я заправлял лампы только лучшим маслом.
Тропа кончилась, теперь мы поднимались по пологому склону, не затрачивая уже прежних усилий и не испытывая страха. Как вдруг вышли к мощеной площадке правильной четырехугольной формы, отличавшейся от тех, что попадались нам раньше, и походившей то ли на амбар, то ли на складское помещение какого-нибудь дворца.
– Ну вот мы и снова среди людей! – воскликнул аббат.
Еще одна крутая лестница, но уже с веревочными перилами, укрепленными в стене железными кольцами, вела наверх. Мы поднялись по ней.
– Тьфу ты пропасть! – вырвалось у аббата.
Я тотчас понял, что он имел в виду. Как и следовало ожидать, лестница оканчивалась дверью. Очень крепкой и закрытой.
Нам ничего не оставалось, как передохнуть и пораскинуть мозгами, несмотря на неприветливость места. Деревянная дверь была закрыта на заржавленный засов. Судя по доносящемуся из-за нее шуму ветра, она вела в город.
– Ну что ж, теперь твоя очередь объяснять, – проговорил, усаживаясь на ступени, аббат.
– Дверь закрыта изнутри. Стало быть, похититель не покидал подземелье, – пытался я рассуждать. – Но поскольку мы не встретились с ним по дороге, а никаких иных поперечных дорог нам не встретилось, можно сделать вывод, что он отправился другим путем.
– Недурно. Так куда же он делся?
– Не исключено, что он и не спускался в колодец, – выдвинул я предположение, в которое и сам не верил.
– Гм! – буркнул Атто. – В таком случае, где бы он мог быть?
С этими словами он сбежал по ступням и обошел замощенную площадку. В одном углу гнила старая барка, что подтверждало мою догадку: мы неподалеку от берега Тибра. Не без труда справившись с засовом, я открыл дверь. Слабый лунный свет освещал тропинку. Ниже текла река. Подо мной был обрыв. Я инстинктивно отпрянул. Свежий влажный воздух проник в подземелье, стало легче дышать. Еще одна тропа отклонялась вправо, теряясь в прибрежной илистой почве.
– Если мы выйдем, нас наверняка схватят, – поспешил предупредить меня аббат.
– В общем, мы зря проделали весь этот путь, – жалобно простонал я.
– Вовсе нет, – бесстрастно отвечал Атто. – Теперь мы знаем, где находится выход. Мало ли чего. Напасть на след похитителя нам не удалось, что ж, значит, он пошел другим путем. Мы что-то где-то упустили по ошибке ли, по неразумению ли. А теперь вернемся, пока нас не хватились.
Обратный путь был не менее тяжелым и вдвое более утомительным. Не подгоняемые охотничьим инстинктом, как по пути туда (во всяком случае, это было справедливо в отношении аббата), мы едва-едва доплелись до постоялого двора, хотя мой спутник ни за что бы в этом не сознался.
С облегчением выбравшись из адского подземного хода, мы вновь оказались в чулане. Заметно разочарованный тем, что наша вылазка не дала никаких результатов, аббат отпустил меня на все четыре стороны, дав напоследок поспешные наставления на следующий день.
– Если хочешь, можешь объявить завтра, что был похищен или потерян дубликат ключей. О нашем открытии, равно как и о попытке поймать вора, – молчок. Как только представится случай, поговорим обо всем в каком-нибудь укромном уголке, чтобы ничего не упустить.
Я вяло согласился, падая от усталости, да и сомнения по поводу аббата у меня еще до конца не рассеялись. Когда мы возвращались, меня вновь взяло раздумье о нем, и мое отношение к нему коренным образом поменялось: все, что я услышал из чужих уст, показалось мне преувеличенным и недоброжелательным, хотя и было ясно, что в его прошлом немало темных мест; однако теперь, когда погоня за злоумышленником не дала ничего, я не был намерен служить ему ни слугой, ни осведомителем, поскольку это могло ввергнуть меня в гущу непонятных и даже гибельных дел. Если предположить, что суперинтендант Фуке и впрямь был лишь неподражаемым, в своем роде единственным покровителем искусств, как утверждал его друг, а также жертвой ревности Людовика XIV и зависти Кольбера, все же нельзя было отрицать, что я оказался в компании человека, привычного к хитростям, двойной игре и козням парижского двора.
Я был наслышан о серьезных разногласиях между нашим благословенным папой Иннокентием XI и французским королем. Прежде мне было невдомек, в чем причина такого холода между Парижем и Римом. Но позже из разговоров обывателей и людей, знающих толк в политике, я понял, что преданным сторонникам понтифика не след ни при каких обстоятельствах вступать в отношения с галлами. Такие мысли роились в моей голове, пока мы, с трудом передвигая ноги в темноте, как кроты, пробирались под землей к лазу в здании «Оруженосца».
Вызывала у меня подозрения и та ярость, с которой аббат кинулся преследовать похитителя. К чему было вот так очертя голову бросаться в опасное предприятие вместо того, чтобы дождаться, как будут дальше развиваться события, и тотчас объявить постояльцам, что украдены ключи. А что, если аббату известно больше того, что он мне поведал? Может, он уже знал, где были спрятаны ключи? А не вор ли он сам? А что, если он отвлекал мое внимание, чтобы иметь возможность действовать не спеша, возможно даже в эту самую минуту, после того как мы с ним расстались? Мой горячо любимый хозяин – и тот скрыл от меня существование подземного хода. С чего бы тогда совершенно постороннему человеку, каким был для меня аббат Мелани, открыться мне?
Не слишком определенно пообещав аббату исполнять его наказы, я постарался поскорее отделаться от него, забрав свою лампу и поспешив к себе, решительно настроенный записать в дневник события этого дня.
Пеллегрино сладко спал, ровно посапывая во сне. Больше двух часов истекло с момента нашего спуска в подземный ход, будь он неладен, столько же оставалось и до рассвета. Силы мои были на исходе. По чистой случайности я бросил взгляд на штаны своего хозяина перед тем, как потушить свет, и что же я увидел! Ключи были на своем месте, на самом виду.
День третий 13 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА
Благотворные лучи солнца заливали комнату чистым светом, в котором каким-то особенно страдальческим представало выражение лица Пеллегрино. Отворилась дверь, и показалась сияющая физиономия аббата Мелани.
– Пора спускаться, мой мальчик.
– Где все?
– В кухне, слушают, как Девизе играет на горне.
Надо же, а я и не знал, что Девизе столь разнообразно одарен, к тому же меня поразило, что мощный звук медного инструмента не достигал чердачного помещения.
– Куда мы идем?
– Надобно снова туда спуститься, ночью мы были недостаточно внимательны.
Вновь оказавшись в чулане, я открыл дверь за полками, в лицо тут же пахнуло влажным воздухом. Помимо воли я шагнул вперед, осветив спуск в колодец.
– Почему бы не дождаться ночи? Постояльцы могут переполошиться, – слабо возразил я.
Оставив мой вопрос без ответа, аббат вынул из кармана перстень и положил мне его в ладонь, старательно загнув мои пальцы, словно для того, чтобы подчеркнуть важность своего дара. Я кивнул и стал спускаться.
В ту самую минуту, когда мы достигли мощенного кирпичом дна колодца, я вздрогнул. В темноте на мое правое плечо легла чья-то рука. Ужас сковал меня, лишив способности кричать или двигаться. Аббат просил меня сохранять спокойствие. Справившись с собой, я обернулся и увидел лицо третьего персонажа.
– Не забудь о почитании усопших.
Г-н Пеллегрино со страдальческим выражением лица напутствовал меня. У меня не было слов, чтобы выразить охватившее меня смятение. Но кто же был тот, кого я оставил спящим? Как могло случиться, что Пеллегрино перенесся из нашей солнечной комнаты в это мрачное подземелье? Пока я ломал голову, Пеллегрино заговорил снова:
– Дайте мне больше света.
И тут я почувствовал, что падаю: кирпичи были скользкими, я, видно, потерял равновесие. Во всяком случае, только это и пришло мне в голову, когда я обернулся к Пеллегрино. Я медленно брякнулся ногами вверх, к небу, которое оттуда казалось несуществующим вовсе. Чудом не встретив никаких препятствий, проехался на спине, при этом у меня возникло ощущение, что весу во мне больше, чем в глыбе вулканического туфа. Последнее, что предстало перед моими глазами, – это Атто и Пеллегрино, флегматично взирающие на мое исчезновение с таким видом, словно для них все едино – что жить, что умирать.
Я летел как падший ангел, наконец осознающий предначертанное ему проклятие, и меня накрыло волной отчаяния.
Спас меня вопль, доносящийся как будто из неведомых глубин мироздания, – я вырвался из цепких объятий кошмарного сна.
Я кричал во сне. А проснувшись, увидел, что лежу в своей собственной постели, повернувшись лицом к своему хозяину, который и не думал никуда уходить. В окна вливался не яркий солнечный свет, который мне привиделся, а розовато-голубоватый, предвещающий зарю. Я продрог от колкого предрассветного воздуха и натянул на себя одеяло, уже зная, что уснуть снова мне будет нелегко. С лестницы доносился звук шагов, я стал прислушиваться – не приближается ли кто к чулану. Но потом понял, что это постояльцы, как обычно, спускаются вниз. Вот голос Стилоне Приазо, а это – отца Робледы, он справлялся о состоянии здоровья Пеллегрино у Кристофано. Предвидя, что скоро пожалует лекарь, я встал. Но первый в дверь постучал Бедфорд.
Открыв ему, я поразился, до чего бледным и измученным было его лицо, с залегшими под глазами тенями. На плечи было наброшено что-то теплое. Его трясло, ему не удавалось справиться с ознобом. Он попросил впустить его, видимо, не желая попадаться на глаза другим обитателям «Оруженосца». Я предложил ему воды и пилюли, розданные Кристофано. Он решительно отклонил их, заявив, что иные пилюли способны свести в могилу. Этот ответ застал меня врасплох, но я все же продолжал настаивать.
– Скажу тебе больше, – голос чуть было не изменил ему, – опиум и очищение от мокроты может вызвать смерть. Не забывай, негры закладывают себе под ногти яд, который убивает, коли есть хоть одна царапина. Не считая гремучих змей, да-да, я даже где-то вычитал о пауке, который выпустил на нападавшего яд такой силы, что тот надолго лишился зрения…
Я перестал что-либо понимать. По всей видимости, у него начался бред.
– Но Кристофано не станет прибегать к столь сильнодействующим средствам, – только и мог я выдавить из себя.
– …эти субстанции действуют посредством оккультной силы, – продолжал он, словно не слыша меня, – а оккультная сила – не что иное, как зеркало нашего невежества.
Я еще обратил внимание, что ноги у него подкашивались и что ему пришлось опереться о дверной косяк, чтобы держаться на них. От него исходило впечатление невменяемого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Мы знатно перемазались в грязи, по нашим лицам текли омерзительные струйки пота. И вдруг аббат как завопит. Какое-то бесформенное и юркое существо вспрыгнуло мне на спину, неловко скатилось по моей правой ноге и кануло во мрак. В ужасе стал я отбиваться, защищая голову руками, готовый молить о пощаде и вступить в бой.
Поняв, что опасность, если таковая вообще существовала, миновала, Атто сказал:
– Странно, что мы до сих пор с ними не повстречались. Вот уж поистине мы вдали от исхоженных троп.
Побеспокоенная нашим появлением огромная водяная крыса предпочла скорее перелезть через нас, чем отклониться со своего пути. В своем безумном порыве вперед она уцепилась за руку, которой аббат опирался на стену, и всем своим весом прыгнула мне на спину, преисполнив меня ужасом. Мы остановились перевести дух. Постояв молча, двинулись дальше. Вскоре ступени стали чередоваться с площадками, выложенными обломками кирпичей, которые становились все шире. К счастью, в лампе было достаточно масла: к тому же идя вразрез с настойчивыми пожеланиями камерлингов, я заправлял лампы только лучшим маслом.
Тропа кончилась, теперь мы поднимались по пологому склону, не затрачивая уже прежних усилий и не испытывая страха. Как вдруг вышли к мощеной площадке правильной четырехугольной формы, отличавшейся от тех, что попадались нам раньше, и походившей то ли на амбар, то ли на складское помещение какого-нибудь дворца.
– Ну вот мы и снова среди людей! – воскликнул аббат.
Еще одна крутая лестница, но уже с веревочными перилами, укрепленными в стене железными кольцами, вела наверх. Мы поднялись по ней.
– Тьфу ты пропасть! – вырвалось у аббата.
Я тотчас понял, что он имел в виду. Как и следовало ожидать, лестница оканчивалась дверью. Очень крепкой и закрытой.
Нам ничего не оставалось, как передохнуть и пораскинуть мозгами, несмотря на неприветливость места. Деревянная дверь была закрыта на заржавленный засов. Судя по доносящемуся из-за нее шуму ветра, она вела в город.
– Ну что ж, теперь твоя очередь объяснять, – проговорил, усаживаясь на ступени, аббат.
– Дверь закрыта изнутри. Стало быть, похититель не покидал подземелье, – пытался я рассуждать. – Но поскольку мы не встретились с ним по дороге, а никаких иных поперечных дорог нам не встретилось, можно сделать вывод, что он отправился другим путем.
– Недурно. Так куда же он делся?
– Не исключено, что он и не спускался в колодец, – выдвинул я предположение, в которое и сам не верил.
– Гм! – буркнул Атто. – В таком случае, где бы он мог быть?
С этими словами он сбежал по ступням и обошел замощенную площадку. В одном углу гнила старая барка, что подтверждало мою догадку: мы неподалеку от берега Тибра. Не без труда справившись с засовом, я открыл дверь. Слабый лунный свет освещал тропинку. Ниже текла река. Подо мной был обрыв. Я инстинктивно отпрянул. Свежий влажный воздух проник в подземелье, стало легче дышать. Еще одна тропа отклонялась вправо, теряясь в прибрежной илистой почве.
– Если мы выйдем, нас наверняка схватят, – поспешил предупредить меня аббат.
– В общем, мы зря проделали весь этот путь, – жалобно простонал я.
– Вовсе нет, – бесстрастно отвечал Атто. – Теперь мы знаем, где находится выход. Мало ли чего. Напасть на след похитителя нам не удалось, что ж, значит, он пошел другим путем. Мы что-то где-то упустили по ошибке ли, по неразумению ли. А теперь вернемся, пока нас не хватились.
Обратный путь был не менее тяжелым и вдвое более утомительным. Не подгоняемые охотничьим инстинктом, как по пути туда (во всяком случае, это было справедливо в отношении аббата), мы едва-едва доплелись до постоялого двора, хотя мой спутник ни за что бы в этом не сознался.
С облегчением выбравшись из адского подземного хода, мы вновь оказались в чулане. Заметно разочарованный тем, что наша вылазка не дала никаких результатов, аббат отпустил меня на все четыре стороны, дав напоследок поспешные наставления на следующий день.
– Если хочешь, можешь объявить завтра, что был похищен или потерян дубликат ключей. О нашем открытии, равно как и о попытке поймать вора, – молчок. Как только представится случай, поговорим обо всем в каком-нибудь укромном уголке, чтобы ничего не упустить.
Я вяло согласился, падая от усталости, да и сомнения по поводу аббата у меня еще до конца не рассеялись. Когда мы возвращались, меня вновь взяло раздумье о нем, и мое отношение к нему коренным образом поменялось: все, что я услышал из чужих уст, показалось мне преувеличенным и недоброжелательным, хотя и было ясно, что в его прошлом немало темных мест; однако теперь, когда погоня за злоумышленником не дала ничего, я не был намерен служить ему ни слугой, ни осведомителем, поскольку это могло ввергнуть меня в гущу непонятных и даже гибельных дел. Если предположить, что суперинтендант Фуке и впрямь был лишь неподражаемым, в своем роде единственным покровителем искусств, как утверждал его друг, а также жертвой ревности Людовика XIV и зависти Кольбера, все же нельзя было отрицать, что я оказался в компании человека, привычного к хитростям, двойной игре и козням парижского двора.
Я был наслышан о серьезных разногласиях между нашим благословенным папой Иннокентием XI и французским королем. Прежде мне было невдомек, в чем причина такого холода между Парижем и Римом. Но позже из разговоров обывателей и людей, знающих толк в политике, я понял, что преданным сторонникам понтифика не след ни при каких обстоятельствах вступать в отношения с галлами. Такие мысли роились в моей голове, пока мы, с трудом передвигая ноги в темноте, как кроты, пробирались под землей к лазу в здании «Оруженосца».
Вызывала у меня подозрения и та ярость, с которой аббат кинулся преследовать похитителя. К чему было вот так очертя голову бросаться в опасное предприятие вместо того, чтобы дождаться, как будут дальше развиваться события, и тотчас объявить постояльцам, что украдены ключи. А что, если аббату известно больше того, что он мне поведал? Может, он уже знал, где были спрятаны ключи? А не вор ли он сам? А что, если он отвлекал мое внимание, чтобы иметь возможность действовать не спеша, возможно даже в эту самую минуту, после того как мы с ним расстались? Мой горячо любимый хозяин – и тот скрыл от меня существование подземного хода. С чего бы тогда совершенно постороннему человеку, каким был для меня аббат Мелани, открыться мне?
Не слишком определенно пообещав аббату исполнять его наказы, я постарался поскорее отделаться от него, забрав свою лампу и поспешив к себе, решительно настроенный записать в дневник события этого дня.
Пеллегрино сладко спал, ровно посапывая во сне. Больше двух часов истекло с момента нашего спуска в подземный ход, будь он неладен, столько же оставалось и до рассвета. Силы мои были на исходе. По чистой случайности я бросил взгляд на штаны своего хозяина перед тем, как потушить свет, и что же я увидел! Ключи были на своем месте, на самом виду.
День третий 13 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА
Благотворные лучи солнца заливали комнату чистым светом, в котором каким-то особенно страдальческим представало выражение лица Пеллегрино. Отворилась дверь, и показалась сияющая физиономия аббата Мелани.
– Пора спускаться, мой мальчик.
– Где все?
– В кухне, слушают, как Девизе играет на горне.
Надо же, а я и не знал, что Девизе столь разнообразно одарен, к тому же меня поразило, что мощный звук медного инструмента не достигал чердачного помещения.
– Куда мы идем?
– Надобно снова туда спуститься, ночью мы были недостаточно внимательны.
Вновь оказавшись в чулане, я открыл дверь за полками, в лицо тут же пахнуло влажным воздухом. Помимо воли я шагнул вперед, осветив спуск в колодец.
– Почему бы не дождаться ночи? Постояльцы могут переполошиться, – слабо возразил я.
Оставив мой вопрос без ответа, аббат вынул из кармана перстень и положил мне его в ладонь, старательно загнув мои пальцы, словно для того, чтобы подчеркнуть важность своего дара. Я кивнул и стал спускаться.
В ту самую минуту, когда мы достигли мощенного кирпичом дна колодца, я вздрогнул. В темноте на мое правое плечо легла чья-то рука. Ужас сковал меня, лишив способности кричать или двигаться. Аббат просил меня сохранять спокойствие. Справившись с собой, я обернулся и увидел лицо третьего персонажа.
– Не забудь о почитании усопших.
Г-н Пеллегрино со страдальческим выражением лица напутствовал меня. У меня не было слов, чтобы выразить охватившее меня смятение. Но кто же был тот, кого я оставил спящим? Как могло случиться, что Пеллегрино перенесся из нашей солнечной комнаты в это мрачное подземелье? Пока я ломал голову, Пеллегрино заговорил снова:
– Дайте мне больше света.
И тут я почувствовал, что падаю: кирпичи были скользкими, я, видно, потерял равновесие. Во всяком случае, только это и пришло мне в голову, когда я обернулся к Пеллегрино. Я медленно брякнулся ногами вверх, к небу, которое оттуда казалось несуществующим вовсе. Чудом не встретив никаких препятствий, проехался на спине, при этом у меня возникло ощущение, что весу во мне больше, чем в глыбе вулканического туфа. Последнее, что предстало перед моими глазами, – это Атто и Пеллегрино, флегматично взирающие на мое исчезновение с таким видом, словно для них все едино – что жить, что умирать.
Я летел как падший ангел, наконец осознающий предначертанное ему проклятие, и меня накрыло волной отчаяния.
Спас меня вопль, доносящийся как будто из неведомых глубин мироздания, – я вырвался из цепких объятий кошмарного сна.
Я кричал во сне. А проснувшись, увидел, что лежу в своей собственной постели, повернувшись лицом к своему хозяину, который и не думал никуда уходить. В окна вливался не яркий солнечный свет, который мне привиделся, а розовато-голубоватый, предвещающий зарю. Я продрог от колкого предрассветного воздуха и натянул на себя одеяло, уже зная, что уснуть снова мне будет нелегко. С лестницы доносился звук шагов, я стал прислушиваться – не приближается ли кто к чулану. Но потом понял, что это постояльцы, как обычно, спускаются вниз. Вот голос Стилоне Приазо, а это – отца Робледы, он справлялся о состоянии здоровья Пеллегрино у Кристофано. Предвидя, что скоро пожалует лекарь, я встал. Но первый в дверь постучал Бедфорд.
Открыв ему, я поразился, до чего бледным и измученным было его лицо, с залегшими под глазами тенями. На плечи было наброшено что-то теплое. Его трясло, ему не удавалось справиться с ознобом. Он попросил впустить его, видимо, не желая попадаться на глаза другим обитателям «Оруженосца». Я предложил ему воды и пилюли, розданные Кристофано. Он решительно отклонил их, заявив, что иные пилюли способны свести в могилу. Этот ответ застал меня врасплох, но я все же продолжал настаивать.
– Скажу тебе больше, – голос чуть было не изменил ему, – опиум и очищение от мокроты может вызвать смерть. Не забывай, негры закладывают себе под ногти яд, который убивает, коли есть хоть одна царапина. Не считая гремучих змей, да-да, я даже где-то вычитал о пауке, который выпустил на нападавшего яд такой силы, что тот надолго лишился зрения…
Я перестал что-либо понимать. По всей видимости, у него начался бред.
– Но Кристофано не станет прибегать к столь сильнодействующим средствам, – только и мог я выдавить из себя.
– …эти субстанции действуют посредством оккультной силы, – продолжал он, словно не слыша меня, – а оккультная сила – не что иное, как зеркало нашего невежества.
Я еще обратил внимание, что ноги у него подкашивались и что ему пришлось опереться о дверной косяк, чтобы держаться на них. От него исходило впечатление невменяемого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102