..
Я представила себе большую фигуру, взламывающую панель со стороны хода, чтобы наброситься на меня в темноте. Поискала глазами какое-нибудь оружие, хоть что-нибудь, чем можно защититься, и в страхе и спешке натолкнулась на кресло, о котором забыла. Вскрикнув, я схватилась за него обеими руками, и, опять повернувшись к панели, в ужасе уставилась на нее.
Панель не двигалась. Шурупы были на месте. Но звук пропал.
С бешено колотящимся сердцем я вернулась к панели, усилием воли заставила себя схватиться за ту же розу, которой пользовался профессор, чтобы открыть дверь. Потянула ее, дернула, но она не шевельнулась. Тогда, прижав губы к панели, я гневно спросила:
— Кто вы? Что вам нужно? — И замерла, прислушиваясь.
За темным красным деревом, украшенным розами, не раздавалось ни звука. Ничего.
Дрожа, я прислонилась к панели, слишком слабая, чтобы отойти. Сердце по-прежнему колотилось, и мне вдруг захотелось с облегчением засмеяться. Потому что в пустом и звучном внутреннем ходе не раздавалось ни малейшего звука, напоминающего поспешное бегство. Ни одного звука, выдающего присутствие человека. Никакого скрипа стали о сталь. Не было вообще никаких звуков! Полная тишина!
Я неподвижно ждала, а минуты медленно проходили. Скрип не повторился.
Постепенно я начала понимать, что замерзла и смертельно устала. Это, должно быть, крысы резвились в ходе. Ничего другого и не могло быть, убеждала я себя. Крысы обычно пищат, когда играют, спариваются или дерутся из-за еды, украденной с кухни или из помойного ведpa. В таких старых домах, как этот, в укромных уголках обязательно должны быть крысы! В современных зданиях их уничтожают выкуриванием. Но разве можно извести этих тварей, если дом полон потайных ходов и даже есть тоннель длиной в полмили, ведущий к морю?
Стены Уэруолд-Хаус, наверное, просто рай для этих ужасных маленьких существ! Я осторожно оглядела комнату. Дверь плотно закрыта, кроме дымохода и окон, нет никаких вентиляционных отверстий. Окна закрыты плотными сетками от насекомых, в камине горит огонь. Нет, крысам сюда не пробраться!
И все же инстинкт заставил меня подтянуть тяжелый письменный стол к предательской панели. А страх не позволил на этом остановиться. Выбрав самые тяжелые каминные предметы, я положила их поближе к кровати. Стол, решила я, послужит препятствием для налетчика и, возможно, даст мне время, чтобы выбежать из комнаты, а медная кочерга — неплохое оружие.
Заснуть этой ночью я уже не надеялась, потому что поймала себя на том, что вслушиваюсь в малейшие звуки в доме и снаружи. Один раз услышала, как внизу тихо закрылась дверь. 3а окнами снова поднялся ветер. Внизу беспрестанно бурлило море.
Но не было никакого скрипа. Прошло много времени прежде, чем мне удалось заснуть. Во сне меня преследовали фантастические видения, призраки из античного прошлого, так что вряд ли это успокаивало. Однако запомнила я только одного. И мой страх стал еще сильнее, когда я поняла, что это лицо профессора Уайганда, искаженное гротесковой маской безумия.
И тем не менее я спала, и, вероятно, спала крепко, потому что проснулась с криком и обнаружила, что сижу на постели с сильно бьющимся сердцем, а медленные, гулкие удары гонга возвещают о начале нового дня.
Глава 4
— Найдите могилу царя нетронутой, и везение на вашей стороне, — говорил профессор Уайганд, сидя напротив меня за огромным письменным столом в его кабинете при музее. — Производя раскопки, надо мыслить категориями тысячелетней давности или более ранними. Вы должны быть готовы к тому, что можете найти коррозию металлов и внутреннее разложение или следы пожарищ во времена давно забытых войн и революций. Или что здесь, как в Месопотамии, случился великий потоп, о котором упоминается в Библии. Вам также приходится считаться с силой давления сорока или тридцати футов земли, высящейся над предметами, которые вам нужно извлечь и сохранить.
— Не говоря уж о грабителях могил, — заметила я, помахав карандашом.
Он кивнул:
— Не говоря уже о том разочаровании, которое испытываешь, когда, открыв запечатанную камеру, в которой находится саркофаг с мумией фараона и со всеми погребальными украшениями, обнаруживаешь, что многие столетия назад грабители проникли туда, вынесли из нее все, что могли унести, и снова запечатали ее! А что говорил вам Картрайт о реставрации исторических памятников?
Я пожала плечами:
— Боюсь, не очень много, профессор. В основном из теории. Рассказывал, как Вулли и другие учились покрывать воском предметы, предварительно вываляв их в земле, чтобы сохранить их в том же виде, в каком они были найдены. Он говорил, что так можно точнее воссоздать образ предметов, доставив их в музей. Разумеется, в Калифорнийском музее я видела несколько отреставрированных предметов.
— Иногда мы находим лишь отпечатки материальных предметов, раздавленных накопившимися слоями земли. От металлов, даже таких, как серебро, остаются иногда лишь маленькие пятнышки. Не более. Мы заливаем эти отпечатки воском, тщательно срезаем и упаковываем в пропитанную воском ткань. Здесь за реставрацию отвечает Джон, разумеется, под моим присмотром. Это очень долгий процесс. Иногда требуется много дней, чтобы воссоздать один лишь квадратный дюйм поверхности предмета и сохранить его! Впрочем, игра стоит свеч! Вещи, которые вы здесь увидите, бесценны! Антиквары заплатили бы миллионы, лишь бы приобрести их для своих коллекций!
— Но вы их не продаете? — испуганно спросила я.
Он засмеялся:
— Над некоторыми из этих безделушек Джон работал десять лет! Рандолф однажды целый год реставрировал статуэтку овна. Реставрация и перевод надписей, которые мы находим, может стать делом всей жизни! И это должно быть оплачено! Но предметы, которые вы здесь увидите, никогда не будут проданы! После завершения реставрации и перевода надписей все это, — он показал в сторону музея за кабинетом, который был забит корзинами и коробками, перенесенными с «Лорелеи», — отправится в другие, более крупные музеи. Здесь, конечно, будут замешаны деньги, и большие! Но никто никогда не сможет отнять у меня гордость первооткрывателя и реставратора. Это им придется признать! Археолог живет своими открытиями, Дениз! Ради них мы живем, работаем и, если надо, рискуем жизнями! Уинкельман, Лейард, Джордж Смит, Вулли, Шампольон, я сам и сотни других имен никогда не будут забыты, пока жива история!
Величавое достоинство, с которым он произносил эти слова, вызвали у меня восхищение.
— А что потом, профессор? Что вы будете делать, когда все найденные вами вещи будут выставлены в крупнейших музеях?
— После этого, — он развел руками, — займусь этим домом! Я хочу сделать его национальным памятником своего времени. Здесь собраны рукописи, имеющие огромное историческое значение, — письма, приказы, официальные сообщения. В ранние дни революции Уэруолд-Хаус был оплотом роялистов. — Он внимательно посмотрел на меня. — А вы можете мне в этом помочь, Дениз! Но об этом поговорим позже. Сейчас нас интересует более древняя история. Возьмите блокнот и карандаш! Все предметы, находящиеся в этих коробках и корзинах, занесены в картотеку в порядке их нахождения. Ваш каталог должен быть точнее и полнее. Каждая открытая корзина должна быть тщательно проверена и подготовлена к экспозиции. Идемте, я объясню на месте!
Воодушевленная, я схватила блокнот и карандаш. Еще утром я сгорала от любопытства и желания поскорее попасть в музей, но тогда профессор сразу после завтрака повел меня в свой кабинет. И вот теперь...
Музей занимал все восточное крыло дома. По одной стороне стены между комнатами были снесены, и образовался один большой зал, потолок которого поддерживали колонны, обшитые красным деревом.
По другой стороне были убраны лишь торцевые стены комнат, а боковые разделяли зал на отдельные открытые отсеки, в которых находились музейные ящики с сокровищами. Несомненно, в каждом из них были собраны предметы, относящиеся к разным эпохам и цивилизациям.
— Когда-то здесь был танцевальный зал Уэруолда. — Профессор показал подбородком на огромный зал. — Здесь могли танцевать сто пар, и еще оставалось место для оркестра, слуг, столов, цветов и пальм в горшках. Комнаты сбоку, которые сейчас превращены в отсеки, были когда-то служебными и буфетными. Огромные, не так ли?
— Да, — пробормотала я, охваченная благоговейным ужасом. — Как танцевальный зал в Версале!
Он довольно улыбнулся:
— Тут есть еще одно сходство с Версалем, Дениз! Предметы антиквариата так же уникальны!
Оглядевшись, я увидела Джона, наблюдающего за распаковкой корзины. Ему помогали Хусейн и еще двое мужчин. Все они были в рубашках с короткими рукавами.
Профессор тотчас же забыл обо мне и ринулся к ним, как боевой конь на запах битвы.
— Это номер один? — тревожно пророкотал он. — Проверьте номера!
— Номер один, сэр, — подтвердил Хусейн, быстро взглянув на него и улыбнувшись. По-английски он говорил хорошо, ясно, но монотонно.
— Джон?
— Номер один, отец. На табличке написано...
— Я знаю, что написано на табличке! Пять золотых бусинок. Стеатитовая фигурка дикого вепря, два кривых обожженных кирпича с именем шумерского царя и фрагменты двух раскрашенных глиняных горшков...
— И печать от кувшина с вином и именем или владельца, или виноградника, — добавил Джон, глянув на меня через плечо. — Это требует времени, мисс Стантон! Вам понадобятся стул и легкий стол. Такие, которые можно без труда переносить с места на место. Лучше всего складной стол и стул, какими пользовалась мисс Аш. — Он обратился к одному из мужчин: — Поищите их внизу, Кеннеди, если не возражаете. В углу библиотеки.
Один из помощников, крепко сложенный человек с загорелым приятным лицом, немедленно встал и быстро вышел.
— Где Рандолф? — проворчал профессор, оглядевшись.
— Боюсь, он еще не пришел, — виновато пробормотал Джон.
— Хусейн, приведи его! Он знает, какое у нас сейчас плотное расписание. Мы уже потеряли год! Скажи, что я велю ему тотчас же прийти сюда или сам пойду за ним!
Я посмотрела на профессора. Он сказал это так, словно Рандолф был школьником. И я впервые услышала, как кто-то упомянул о потерянном времени из жизни старшего Уайганда. В его обществе я забывала о том, что рассказал мне Анжело Раволи. Теперь вспомнив об этом, внимательно посмотрела на профессора. Может, он эксцентричен, но представить его безумным было невозможно!
Одно за другим сокровища распаковывали и переносили на столы. Я принесла пишущую машинку и начала печатать сделанные мной записи. Джон с Хусейном покинули нас, принявшись за такую деликатную работу, как собирание фрагментов глиняных кувшинов. Сначала их, должно быть, скрепили изнутри, чтобы они не превратились снова в пыль. Кусочки складывали, как мозаику.
Слегка расплющенные золотые бусинки тоже предстояло немного подправить. Маленькую стеатитовую фигурку — осмотреть, почистить, придать ей форму.
Ящик номер два открывали с еще большей осторожностью, потому что в нем находились залитые воском предметы, которые я видела впервые. Вместе с ними в ящик попало много земли. С невероятной аккуратностью сначала надо было спять обертку, потом растопить воск и уложить на стол маленькие вещицы в том же порядке, в каком они были обнаружены.
Я бойко писала под диктовку профессора, поражаясь его памяти и интеллекту, все больше и больше сомневаясь в правдивости рассказа Анжело Раволи. Я не могла себе представить профессора в смирительной рубашке. По моему мнению, у человека с его честолюбием, неутомимой жаждой к работе и энтузиазмом сама мысль о самоубийстве должна вызывать отвращение!
Каждый предмет из оболочки воска и муслина доставали Джон, Хусейн, но, когда задача становилась труднее, за дело принимался сам профессор, при этом продолжая спокойно мне говорить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Я представила себе большую фигуру, взламывающую панель со стороны хода, чтобы наброситься на меня в темноте. Поискала глазами какое-нибудь оружие, хоть что-нибудь, чем можно защититься, и в страхе и спешке натолкнулась на кресло, о котором забыла. Вскрикнув, я схватилась за него обеими руками, и, опять повернувшись к панели, в ужасе уставилась на нее.
Панель не двигалась. Шурупы были на месте. Но звук пропал.
С бешено колотящимся сердцем я вернулась к панели, усилием воли заставила себя схватиться за ту же розу, которой пользовался профессор, чтобы открыть дверь. Потянула ее, дернула, но она не шевельнулась. Тогда, прижав губы к панели, я гневно спросила:
— Кто вы? Что вам нужно? — И замерла, прислушиваясь.
За темным красным деревом, украшенным розами, не раздавалось ни звука. Ничего.
Дрожа, я прислонилась к панели, слишком слабая, чтобы отойти. Сердце по-прежнему колотилось, и мне вдруг захотелось с облегчением засмеяться. Потому что в пустом и звучном внутреннем ходе не раздавалось ни малейшего звука, напоминающего поспешное бегство. Ни одного звука, выдающего присутствие человека. Никакого скрипа стали о сталь. Не было вообще никаких звуков! Полная тишина!
Я неподвижно ждала, а минуты медленно проходили. Скрип не повторился.
Постепенно я начала понимать, что замерзла и смертельно устала. Это, должно быть, крысы резвились в ходе. Ничего другого и не могло быть, убеждала я себя. Крысы обычно пищат, когда играют, спариваются или дерутся из-за еды, украденной с кухни или из помойного ведpa. В таких старых домах, как этот, в укромных уголках обязательно должны быть крысы! В современных зданиях их уничтожают выкуриванием. Но разве можно извести этих тварей, если дом полон потайных ходов и даже есть тоннель длиной в полмили, ведущий к морю?
Стены Уэруолд-Хаус, наверное, просто рай для этих ужасных маленьких существ! Я осторожно оглядела комнату. Дверь плотно закрыта, кроме дымохода и окон, нет никаких вентиляционных отверстий. Окна закрыты плотными сетками от насекомых, в камине горит огонь. Нет, крысам сюда не пробраться!
И все же инстинкт заставил меня подтянуть тяжелый письменный стол к предательской панели. А страх не позволил на этом остановиться. Выбрав самые тяжелые каминные предметы, я положила их поближе к кровати. Стол, решила я, послужит препятствием для налетчика и, возможно, даст мне время, чтобы выбежать из комнаты, а медная кочерга — неплохое оружие.
Заснуть этой ночью я уже не надеялась, потому что поймала себя на том, что вслушиваюсь в малейшие звуки в доме и снаружи. Один раз услышала, как внизу тихо закрылась дверь. 3а окнами снова поднялся ветер. Внизу беспрестанно бурлило море.
Но не было никакого скрипа. Прошло много времени прежде, чем мне удалось заснуть. Во сне меня преследовали фантастические видения, призраки из античного прошлого, так что вряд ли это успокаивало. Однако запомнила я только одного. И мой страх стал еще сильнее, когда я поняла, что это лицо профессора Уайганда, искаженное гротесковой маской безумия.
И тем не менее я спала, и, вероятно, спала крепко, потому что проснулась с криком и обнаружила, что сижу на постели с сильно бьющимся сердцем, а медленные, гулкие удары гонга возвещают о начале нового дня.
Глава 4
— Найдите могилу царя нетронутой, и везение на вашей стороне, — говорил профессор Уайганд, сидя напротив меня за огромным письменным столом в его кабинете при музее. — Производя раскопки, надо мыслить категориями тысячелетней давности или более ранними. Вы должны быть готовы к тому, что можете найти коррозию металлов и внутреннее разложение или следы пожарищ во времена давно забытых войн и революций. Или что здесь, как в Месопотамии, случился великий потоп, о котором упоминается в Библии. Вам также приходится считаться с силой давления сорока или тридцати футов земли, высящейся над предметами, которые вам нужно извлечь и сохранить.
— Не говоря уж о грабителях могил, — заметила я, помахав карандашом.
Он кивнул:
— Не говоря уже о том разочаровании, которое испытываешь, когда, открыв запечатанную камеру, в которой находится саркофаг с мумией фараона и со всеми погребальными украшениями, обнаруживаешь, что многие столетия назад грабители проникли туда, вынесли из нее все, что могли унести, и снова запечатали ее! А что говорил вам Картрайт о реставрации исторических памятников?
Я пожала плечами:
— Боюсь, не очень много, профессор. В основном из теории. Рассказывал, как Вулли и другие учились покрывать воском предметы, предварительно вываляв их в земле, чтобы сохранить их в том же виде, в каком они были найдены. Он говорил, что так можно точнее воссоздать образ предметов, доставив их в музей. Разумеется, в Калифорнийском музее я видела несколько отреставрированных предметов.
— Иногда мы находим лишь отпечатки материальных предметов, раздавленных накопившимися слоями земли. От металлов, даже таких, как серебро, остаются иногда лишь маленькие пятнышки. Не более. Мы заливаем эти отпечатки воском, тщательно срезаем и упаковываем в пропитанную воском ткань. Здесь за реставрацию отвечает Джон, разумеется, под моим присмотром. Это очень долгий процесс. Иногда требуется много дней, чтобы воссоздать один лишь квадратный дюйм поверхности предмета и сохранить его! Впрочем, игра стоит свеч! Вещи, которые вы здесь увидите, бесценны! Антиквары заплатили бы миллионы, лишь бы приобрести их для своих коллекций!
— Но вы их не продаете? — испуганно спросила я.
Он засмеялся:
— Над некоторыми из этих безделушек Джон работал десять лет! Рандолф однажды целый год реставрировал статуэтку овна. Реставрация и перевод надписей, которые мы находим, может стать делом всей жизни! И это должно быть оплачено! Но предметы, которые вы здесь увидите, никогда не будут проданы! После завершения реставрации и перевода надписей все это, — он показал в сторону музея за кабинетом, который был забит корзинами и коробками, перенесенными с «Лорелеи», — отправится в другие, более крупные музеи. Здесь, конечно, будут замешаны деньги, и большие! Но никто никогда не сможет отнять у меня гордость первооткрывателя и реставратора. Это им придется признать! Археолог живет своими открытиями, Дениз! Ради них мы живем, работаем и, если надо, рискуем жизнями! Уинкельман, Лейард, Джордж Смит, Вулли, Шампольон, я сам и сотни других имен никогда не будут забыты, пока жива история!
Величавое достоинство, с которым он произносил эти слова, вызвали у меня восхищение.
— А что потом, профессор? Что вы будете делать, когда все найденные вами вещи будут выставлены в крупнейших музеях?
— После этого, — он развел руками, — займусь этим домом! Я хочу сделать его национальным памятником своего времени. Здесь собраны рукописи, имеющие огромное историческое значение, — письма, приказы, официальные сообщения. В ранние дни революции Уэруолд-Хаус был оплотом роялистов. — Он внимательно посмотрел на меня. — А вы можете мне в этом помочь, Дениз! Но об этом поговорим позже. Сейчас нас интересует более древняя история. Возьмите блокнот и карандаш! Все предметы, находящиеся в этих коробках и корзинах, занесены в картотеку в порядке их нахождения. Ваш каталог должен быть точнее и полнее. Каждая открытая корзина должна быть тщательно проверена и подготовлена к экспозиции. Идемте, я объясню на месте!
Воодушевленная, я схватила блокнот и карандаш. Еще утром я сгорала от любопытства и желания поскорее попасть в музей, но тогда профессор сразу после завтрака повел меня в свой кабинет. И вот теперь...
Музей занимал все восточное крыло дома. По одной стороне стены между комнатами были снесены, и образовался один большой зал, потолок которого поддерживали колонны, обшитые красным деревом.
По другой стороне были убраны лишь торцевые стены комнат, а боковые разделяли зал на отдельные открытые отсеки, в которых находились музейные ящики с сокровищами. Несомненно, в каждом из них были собраны предметы, относящиеся к разным эпохам и цивилизациям.
— Когда-то здесь был танцевальный зал Уэруолда. — Профессор показал подбородком на огромный зал. — Здесь могли танцевать сто пар, и еще оставалось место для оркестра, слуг, столов, цветов и пальм в горшках. Комнаты сбоку, которые сейчас превращены в отсеки, были когда-то служебными и буфетными. Огромные, не так ли?
— Да, — пробормотала я, охваченная благоговейным ужасом. — Как танцевальный зал в Версале!
Он довольно улыбнулся:
— Тут есть еще одно сходство с Версалем, Дениз! Предметы антиквариата так же уникальны!
Оглядевшись, я увидела Джона, наблюдающего за распаковкой корзины. Ему помогали Хусейн и еще двое мужчин. Все они были в рубашках с короткими рукавами.
Профессор тотчас же забыл обо мне и ринулся к ним, как боевой конь на запах битвы.
— Это номер один? — тревожно пророкотал он. — Проверьте номера!
— Номер один, сэр, — подтвердил Хусейн, быстро взглянув на него и улыбнувшись. По-английски он говорил хорошо, ясно, но монотонно.
— Джон?
— Номер один, отец. На табличке написано...
— Я знаю, что написано на табличке! Пять золотых бусинок. Стеатитовая фигурка дикого вепря, два кривых обожженных кирпича с именем шумерского царя и фрагменты двух раскрашенных глиняных горшков...
— И печать от кувшина с вином и именем или владельца, или виноградника, — добавил Джон, глянув на меня через плечо. — Это требует времени, мисс Стантон! Вам понадобятся стул и легкий стол. Такие, которые можно без труда переносить с места на место. Лучше всего складной стол и стул, какими пользовалась мисс Аш. — Он обратился к одному из мужчин: — Поищите их внизу, Кеннеди, если не возражаете. В углу библиотеки.
Один из помощников, крепко сложенный человек с загорелым приятным лицом, немедленно встал и быстро вышел.
— Где Рандолф? — проворчал профессор, оглядевшись.
— Боюсь, он еще не пришел, — виновато пробормотал Джон.
— Хусейн, приведи его! Он знает, какое у нас сейчас плотное расписание. Мы уже потеряли год! Скажи, что я велю ему тотчас же прийти сюда или сам пойду за ним!
Я посмотрела на профессора. Он сказал это так, словно Рандолф был школьником. И я впервые услышала, как кто-то упомянул о потерянном времени из жизни старшего Уайганда. В его обществе я забывала о том, что рассказал мне Анжело Раволи. Теперь вспомнив об этом, внимательно посмотрела на профессора. Может, он эксцентричен, но представить его безумным было невозможно!
Одно за другим сокровища распаковывали и переносили на столы. Я принесла пишущую машинку и начала печатать сделанные мной записи. Джон с Хусейном покинули нас, принявшись за такую деликатную работу, как собирание фрагментов глиняных кувшинов. Сначала их, должно быть, скрепили изнутри, чтобы они не превратились снова в пыль. Кусочки складывали, как мозаику.
Слегка расплющенные золотые бусинки тоже предстояло немного подправить. Маленькую стеатитовую фигурку — осмотреть, почистить, придать ей форму.
Ящик номер два открывали с еще большей осторожностью, потому что в нем находились залитые воском предметы, которые я видела впервые. Вместе с ними в ящик попало много земли. С невероятной аккуратностью сначала надо было спять обертку, потом растопить воск и уложить на стол маленькие вещицы в том же порядке, в каком они были обнаружены.
Я бойко писала под диктовку профессора, поражаясь его памяти и интеллекту, все больше и больше сомневаясь в правдивости рассказа Анжело Раволи. Я не могла себе представить профессора в смирительной рубашке. По моему мнению, у человека с его честолюбием, неутомимой жаждой к работе и энтузиазмом сама мысль о самоубийстве должна вызывать отвращение!
Каждый предмет из оболочки воска и муслина доставали Джон, Хусейн, но, когда задача становилась труднее, за дело принимался сам профессор, при этом продолжая спокойно мне говорить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23