Все мыслимые сигналы тревоги сработали в голове Сент-Джеймса, и он твердо произнес:
— Это все меняет. Она в опасности. Мы должны…
— Чепуха. Деннис Лаксфорд хочет, чтобы я думала, что она в опасности.
— Мисс Боуэн, вы ошибаетесь. И мы звоним в полицию. Немедленно.
Она снова подошла к стойке. Налила себе еще воды из термоса. Выпила, посмотрела на него и с полнейшим спокойствием проговорила:
— Измените свое решение, мистер Сент-Джеймс. Хотела бы заметить, что я с легкостью смогу помешать ненужному полицейскому вмешательству в это дело. Достаточно одного телефонного звонка. И если вы думаете, что мое положение в Министерстве внутренних дел не позволит мне это сделать, значит, вы не понимаете, у кого в руках власть.
Сент-Джеймс изумился. Ему трудно было поверить в такое глупое упорство в подобной ситуации. Но когда Ив Боуэн продолжила разглагольствовать в том же духе, он не только увидел ситуацию без прикрас, но и осознал, что для него самого открыт только один путь. И выругал себя за то, что ввязался в эту гнусную историю.
Словно прочитав его мысли, Ив Боуэн продолжала:
— Представьте, как публикация этого материала повлияет на тиражи Лаксфордовой газетенки и на доходы от рекламы. Тот факт, что он сам вовлечен в эту историю, вряд ли уменьшит популярность «Осведомителя». Скорее всего, напротив, увеличит, и он это знает. О, ему будет несколько неловко, но, в конце концов, Шарлотта — живое свидетельство мужской потенции мистера Лаксфорда, и, думаю, вы согласитесь, что мужчины любят по-мальчишески посмущаться — всего лишь минутку посмущаться, — когда выплывают наружу их мужские подвиги. В нашем обществе более высокую цену за публичное клеймо грешницы платят женщины.
— Но незаконное происхождение Шарлотты не тайна.
— Да. В самом деле. Тайна — имя ее отца. И открытие этой тайны для меня гибель. Политическая гибель, мистер Сент-Джеймс. Пока я не являюсь политиком столь высокого ранга, как премьер-министр, министр внутренних дел или министр финансов, обнародование этой истории — следом за историей Синклера Ларнси с его съемным мальчишкой—будет стоить мне карьеры. Возможно, меня не уберут сразу, но сто к одному — на следующих всеобщих выборах мой избирательный комитет снимет мою кандидатуру. И даже если и этого не случится, и даже если правительству удастся устоять после такого удара, на какую ступеньку власти, по-вашему, я смогу подняться после того, как моя связь с Деннисом Лаксфордом станет достоянием гласности? Ведь это не был длительный роман с мужчиной, к которому тянулось мое глупое женское сердчишко и которому я наконец отдалась, как Тэсс из этого проклятого рода д'Эрбервиллей. Это был секс, жестокий и потный секс. И из всех возможных партнеров именно с врагом номер один консервативной партии. Вы действительно думаете, мистер Сент-Джеймс, что премьер-министр наградит меня за это? А какой это материал для первой полосы, вам, полагаю, ясно.
Сент-Джеймс заметил, что теперь ее наконец затрясло. Когда она поправляла очки, руки у нее дрожали.
— Он чудовище, — проговорила Ив Боуэн. — Он потому не разгласил эту историю раньше, что не было подходящего момента. А в тандеме с Ларнси и его мальчиком она пойдет на ура.
— В последние десять лет было достаточно скандалов, — заметил Сент-Джеймс. — Трудно поверить, что Лаксфорд ждал именно этого.
— Посмотрите на результаты опросов, мистер Сент-Джеймс. Доверие к парламенту никогда еще не падало так низко. Лейбористской газете еще не представлялось более удачного случая нанести по тори удар, который с большой долей вероятности свалит все правительство. И этот удар, уверяю вас, будет нанесен через меня.
— Но если за этим стоит Лаксфорд, — сказал Сент-Джеймс, — он сам очень рискует. Ему придется сесть в тюрьму за похищение, если нам удастся выстроить ведущую к нему цепочку доказательств.
— Он газетчик, — напомнила она. — А они спокойно идут на любой риск ради сенсационного материала.
Мелькнувший в дверях лаборатории желтый халат привлек внимание Сент-Джеймса, и он поднял глаза. На фоне темного коридора стояла и смотрела на мужа Дебора.
— Идешь спать? — спросила она. — Вчера вечером ты ужасно задержался. Опять будешь сидеть допоздна?
Положив лупу на пластиковую желтую папку, в которой лежала записка о похищении, присланная Деннису Лаксфорду, Сент-Джеймс выпрямился и поморщился от боли в мышцах, одеревеневших от чересчур долгого пребывания в одной позе. Дебора нахмурилась, когда он принялся массировать шею, подошла и ласково отвела его руки. Смахнула с шеи длинные волосы мужа, с любовью поцеловала его в затылок и занялась массажем. Откинувшись назад, он отдался ее манипуляциям.
— Лилии, — пробормотал он, когда мышцы, над которыми трудилась Дебора, начали согреваться.
— Что лилии?
— Твой аромат. Мне нравится.
— Это хорошо, особенно если он заманит тебя в постель в подходящий час.
Сент-Джеймс поцеловал ладонь Деборы.
— Заманит, и в любой час.
— Во всяком случае, массаж удобнее делать в спальне.
— В спальне удобнее делать очень многое, — ответил Сент-Джеймс. — Перечислить?
Она рассмеялась.
— Ты замечательный.
— Сегодня вечером я не чувствую себя таким уж замечательным.
— Да, я вижу. Тебя что-то мучает, да? Что такое?
— Растущее чувство тревоги.
— За Шарлотту Боуэн?
Он пересказал Деборе беседу с матерью девочки. Сообщил, что жизнь Шарлотты в опасности. Увидел, как она заволновалась — прижала пальцы к губам.
— Я попался, — объяснил он. — Если ребенка еще можно найти, это моя задача.
— А что, если позвонить Томми?
— Бесполезно. С высоты своего положения в министерстве Ив Боуэн остановит полицейское расследование. На сей счет она высказалась недвусмысленно.
— Тогда что нам делать?
— Надеяться, что Боуэн права, и действовать.
— Но ты не думаешь, что она права?
— Я не знаю, что думать. Плечи Деборы поникли.
— О, боже, Саймон, — проговорила она. — Это все из-за меня, да?
Сент-Джеймс не мог отрицать, что взялся за дело по ее просьбе, но он понимал, как мало толку и как много вреда бывает от выяснений, кто в чем виноват. Поэтому он сказал:
— Теоретически мы добились некоторого прогресса. Нам известен маршрут Шарлотты домой из школы и с урока музыки. Мы знаем, в какие магазины она заходила. Мы нашли одну из ее подружек и имеем хорошую ниточку к другой. Но я не совсем уверен, что мы движемся в нужном направлении.
— И поэтому снова изучаешь эти письма?
— Я изучаю эти письма, потому что не знаю, что еще придумать. А это грызет меня еще больше, чем сомнения по поводу того, на что я угробил целый день.
Дотянувшись через Дебору, он выключил две лампы высокой яркости, заливавшие светом лабораторный стол. Осталось верхнее, более мягкое освещение.
— Должно быть, подобные чувства испытывает Томми в разгар расследования, — заметила Дебора.
— Ему-то что, он детектив-полицейский. Он обладает терпением, необходимым для того, чтобы собрать факты, соотнести их и прийти к очевидному выводу. У меня такого терпения нет. И сомневаюсь, чтобы в столь позднем возрасте оно у меня развилось. — Сент-Джеймс сложил вместе пластиковые файлы и образчик почерка Ив Боуэн и кинул на картотечный шкаф у двери. — Если это настоящее похищение, а не трюк, каковым склонна его считать Ив Боуэн, тогда нужно как можно скорее добираться до сути, чего, кроме меня, похоже, никто не понимает.
— Деннис Лаксфорд как будто понимает.
— Но он так же категорически против привлечения полиции. — Сент-Джеймс вернулся к лабораторному столу, к Деборе. — Вот что больше всего меня беспокоит. А я не люблю, когда меня что-то беспокоит. Это отвлекающий фактор. Он мутит мне воду, так что я перестаю ориентироваться. Я привык плавать в водах прозрачных, как швейцарский воздух.
— Конечно, ведь твои пули, волосы и отпечатки пальцев не могут с тобой спорить, — вставила Дебора. — у них нет точки зрения, которую им надо выразить.
— Я привык работать с предметами, а не с людьми. Предметы сотрудничают, неподвижно лежа под микроскопом или в хроматографе. Люди не станут этого делать.
— Но на данном этапе путь ясен, не так ли?
— Путь?
— Дальнейший. Нам нужно наведаться в школу Шенклинга. И в те трущобы на Джордж-стрит.
— В трущобы? Какие еще трущобы?
— Саймон, мы с Хелен говорили тебе о них сегодня днем. Ты забыл?
Теперь он вспомнил. Ряд пустых домов неподалеку как от школы Св. Бернадетты, так и от жилища Дэмьена Чэмберса. Хелен и Дебора с энтузиазмом рассказывали о них за чаем. Дома стояли близко от возможного места похищения и в то же время имели вид слишком ветхий и неприветливый, чтобы случайный прохожий пожелал туда заглянуть. Они идеально вписывались в головоломку, связанную с исчезновением Шарлотты. В повестку первого дня поисков они не входили, поэтому Хелен и Дебора отложили их обследование на завтра, когда джинсы, кроссовки, свитера и фонари облегчат задачу. Сент-Джеймс с досадой вздохнул, осознав, что напрочь забыл об этих трущобах.
— Вот еще одна причина, по которой я просто не смогу добиться успеха как частный детектив, — проговорил он.
— Значит, следующие шаги определены.
— Это не прибавляет мне хорошего настроения. Дебора взяла его за руку.
— Я верю в тебя.
Но в ее голосе слышалась тревога.
Шарлотта выплыла из сна, как выплывала к лодке, с которой ныряла, когда они ездили отдыхать на остров Гернси. Но на Гернси ее встречал свет, а здесь — тьма.
В рот словно кошачья шерсть набилась. Глаза никак не продирались. Голова была тяжелее мешка, из которого брала муку миссис Магуайр, когда затевала печь лепешки. Едва шевелящимися пальцами Шарлотта с трудом ухватила вонючее шерстяное одеяло, чтобы натянуть его на свое сотрясаемое ознобом тельце.
Сначала у нее закружилась голова. Потом стали дрожать ноги. Ей не хотелось сидеть на кирпичном полу, и она решила вернуться к ящикам, чтобы сесть на них. Но потеряла в темноте ориентацию и споткнулась об одеяло, про которое совсем забыла. Его углы намокли в воде, выплеснутой Шарлоттой из ведра, которым она воспользовалась как унитазом.
При мысли о воде Лотти попыталась сглотнуть. Если бы она не вылила воду, сейчас у нее было бы питье. Теперь нечего и надеяться, что ей дадут воды, или апельсинового сока, или хотя бы супа, чтобы перебить привкус кошачьей шерсти.
Все Брета виновата. Разум Лотти пытался держаться за эту мысль, а не соскальзывать назад во тьму. Во всем виновата Брета. Вылить воду — проделка как раз в ее духе.
Шарлотте всегда казалось, что она все знает — в смысле, Брета. Она всегда спрашивала: «Ты же хочешь быть моей лучшей подругой, да?»
Поэтому когда Брета говорила: «Сделай это, Лотти Боуэн» или «Сделай это сейчас же», Лотти повиновалась. Потому что это так здорово — быть чьей-то лучшей подругой. Лучшую подругу приглашают на дни рождения, с ней играют «в понарошку», хихикают по ночам, когда разрешают остаться переночевать, обмениваются открытками в каникулы, секретничают. Лотти хотелось иметь лучшую подругу больше всего на свете. Поэтому она всегда старалась ее заиметь.
Но, возможно, Брета и не вылила бы воду. Возможно, она пописала бы прямо при этом дядьке, пописала бы в пасть осьминога, которую он поставил на пол, писала бы и смеялась ему в лицо. Или поискала бы еще какую-нибудь емкость, когда дядька ушел бы. А может, просто присела бы рядом с деревянными ящиками и налила бы там лужу. Если бы Лотти так поступила, сейчас у нее была бы вода. Это могла быть грязная вода. Противная на вкус. Но по крайней мере она смыла бы с языка вкус кошачьей шерсти.
— Холодно, — пробормотала девочка. — Пить хочется.
Брета решительно спросила бы, почему она лежит на полу, если ей холодно и хочется пить. Брета сказала бы: «Это тебе не поход, Лотти. Тогда почему ты ведешь себя как в походе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81