Самое главное, по крайней мере, в моей области, не позволить переживаниям совсем захватить твое существо. Иначе это очень плохо заканчивается.
Я жестом заказал еще пива. Взглянул на бокал Сьюзен. Она покачала головой.
На другом берегу бухты в воздух как-то неловко поднялся «Боинг-747». Оторвавшись от взлетной полосы в Логане, он с ревом устремился ввысь, прежде чем взять курс на запад. Лос-Анджелес? Сан-Франциско?
— Сьюз, — сказал я, — наши с тобой места на нем.
— На чем? — не поняла она.
— На самолете. Летящем на запад. Разрывающем мрачные оковы земли.
— Мне не нравится летать.
— Неужели?! — воскликнул я. — Значит, я наступил на больной палец?
— С чего ты взял?
— Тон, милая, тон разговора. Длина предложений, положение головы. Вспомни, я опытный сыщик. Разгадывать головоломки — мое ремесло. Что тебя разозлило?
— Не знаю.
— Это начало.
— Не смейся надо мной, Спенсер. Я не могу понять, на что я злюсь, на тебя или на происходящее. Может, из-за того, что я читала журнал «Мисс», может, из-за того, что слишком часто смотрела программы Марло Томаса. Я была замужем и развелась, наверно, я лучше тебя понимаю, с чем могла столкнуться жена этого человека.
— Быть может, все так и есть, — сказал я. Метрдотель сообщил, что наш столик свободен, и мы молча последовали за ним. Меню было огромным, напечатанным стильным шрифтом. Цена порции омара предусмотрительно не указывалась.
— Пусть ты лучше понимаешь, — продолжил я, — лучше можешь вникнуть в ее проблемы. Но почему ты злишься?
— Чопорность, — сказала Сьюзен. — Именно это слово я пыталась подобрать. Чопорность по отношению к маленьким шалостям женщины.
Появилась официантка. Я посмотрел на Сьюзен.
— Эскарготы, — сказала она, — и холодное мясо краба.
Я заказал разнообразные горячие закуски и бифштекс. Официантка удалилась.
— Не согласен с чопорностью, — возразил я. — Возможно, я бы назвал это непочтительностью.
— Решил проявить снисходительность, — усмехнулась Сьюзен.
— Нет. Возможно, я испытываю легкое беспокойство, если хочешь. Но не по отношению к ней, не по отношению к глупости всего мира. Тошнит от всевозможных движений. Меня тошнит от людей, которые считают, что новая система обо всем позаботится. Тошнит от людей, которые ставят дело впереди человека. Меня тошнит от людей любого пола, которые бросают детей и убегают. Ради работы, ради выпивки, ради секса, ради успеха. Это безответственно.
Официантка подала первые блюда. Мои закуски включали в себя моллюска «Казино», устрицу «Рокфеллер», жареную креветку, маринованную креветку и фаршированную шляпку гриба.
— Меняю шляпку гриба на улитку, — предложил я Сьюзен.
Она взяла щипчиками улитку и положила на мою тарелку.
— Гриб мне не нужен.
— Сьюзен, нет необходимости объявлять голодовку только потому, что тебя что-то разозлило. — Я вытащил улитку из ракушки и съел. — Последний шанс получить гриб.
Она покачала головой, я съел шляпку.
— Ты же не знаешь, почему она сбежала, — сказала Сьюзен.
— Никто из нас не знает.
— Но ты сразу предположил феминистские причины.
— Ты права, не нужно было этого делать.
— Я съем маринованную креветку, — сказала Сьюзен. Я переложил креветку на ее тарелку. Своей вилкой.
— Знаешь ведь, что это мои любимые, — сказал я.
— А также то, что ты равнодушен к фаршированным грибам.
— Стерва.
Сьюзен улыбнулась:
— Путь к раскаянию мужчины лежит через его желудок.
Все решила, как всегда, улыбка. Улыбка Сьюзен была цветной, объемной и со стереофоническим звучанием. Я почувствовал, как напряглись мышцы живота, что всегда происходило, когда я смотрел на нее, а она вот так вот улыбалась.
— Где ты была, черт возьми, двадцать лет назад? — спросил я.
— Замужем не за тем мужчиной. — Она протянула правую руку и погладила указательным пальцем суставы моей левой кисти, лежащей на столе. Она продолжала улыбаться, но лицо стало серьезным. — Лучше поздно, чем никогда.
Официантка подала салат.
3
На следующее утро я встал и отправился в Хайаннис, прежде чем в Бостоне воцарился утренний час пик на улицах. На Кейп, через Сагамор-Бридж, вела суперавтострада № 3. Двадцать лет назад никакой автострады не было, и на Кейп приходилось добираться по шоссе № 2, мимо маленьких массачусетских городков типа Рандольфа. Дорога была мед ленной, но интересной, можно было смотреть на людей, рыжих дворовых собак, лужайки перед домами, можно было останавливаться у закусочных и есть гамбургеры, которые готовили на ваших глазах. В тот день на автостраде № 3 мне встретился один-единственный парень, менявший колесо недалеко от указателя «Плимут».
Когда я пересек канал Кейп-Код по Сагамор-Бридж, дорога № 3 смешалась с дорогой № 6, а затем перешла в шоссе Мид-Кейп. Вместо центральной разделительной полосы и по обочинам были посажены карликовые белые сосны, кое-где попадались клены и дубы. Когда дорога чуть поднималась, был виден океан — залив Баззард на юге, Кейп-Код на севере. Весь полуостров был буквально пропитан духом океана; даже когда вы не видели его, вы продолжали слышать и чувствовать его характерный запах. Иногда возникало ощущение безграничного пространства вокруг. Яркость открытого пространства уходила вдаль вместе с солнцем.
Шоссе № 132 привело меня в центр Хайанниса. Умиротворяющее волнение от карликовых сосен и бескрайнего моря сменилось «Макдональдсами» и «Холлидей Инн», прочими компаниями, отгородившимися от мира фабричными оградами, торговыми рядами, мотелями «Шератон Моторс» и массой других менее привлекательных заведений, где можно поесть, поспать, выпить в обстановке, мало чем отличающейся от домашней. За исключением разве что рыболовной сети на стенке. Если бы тот самый Бартоломью Госнолд приблизился к Кейп-Коду с этого направления, он, не задерживаясь ни на миг, отправился бы дальше.
От площади аэропорта я покатил на восток по Мейн-стрит. Хайаннис, если в него въезжать на машине, кажется удивительно перенаселенным. Мейн-стрит переполнена магазинами, большая часть которых является филиалами бостонских или нью-йоркских торговых компаний. Нужный мне мотель находился в восточной оконечности города. Крупное курортное заведение с клубом здоровья и хорошим рестораном, обставленным в викторианском стиле. На большой зеленой вывеске перед домом было написано «Дафнис». Я останавливался здесь два месяца назад с Брендой Лоринг и очень неплохо провел время.
К восьми тридцати я уже был в номере и даже распаковал вещи. Позвонил Шепарду. Он ждал меня. Оушен-стрит находилась в пяти минутах ходьбы от мотеля. Она являлась продолжением Си-стрит, и главной ее примечательностью было огромное количество выгоревших панелей на стенах и синих ставен. Дом Шепарда не являлся исключением. Большой, в колониальном стиле, панели из белого кедра, выгоревшие до цвета серебра, синие ставни на всех окнах. Он расположился на пригорке, на океанской стороне Оушен-стрит. Перед домом стоял белый «кадиллак» с опущенным верхом. Плавно изгибающаяся, мощенная кирпичом дорога вела к центральному входу, дом обрамляли маленькие вечнозеленые кустики. Входная дверь была синяя. Я нажал на кнопку и услышал, как внутри раздался звонок. Дверь открыла светловолосая девушка в крошечном сочно-зеленом купальнике. На вид ей было лет семнадцать. Я попытался не пялить на нее глаза и произнес:
— Меня зовут Спенсер, и я хотел бы повидаться с мистером Шепардом.
— Входите, — сказала девушка.
Я вошел в переднюю, и она оставила меня там, а сама отправилась за отцом. Я закрыл за собой дверь. Пол в передней был выложен камнем, а стены производили впечатление изготовленных из кедров панелей. По обе стороны располагались двери, еще одна была на задней стене, на второй этаж вела лестница. Потолок был белым и равномерно грубым, на такой потолок штукатурка наносилась струёй, и не было видно следов рук человека.
Вернулась дочь Шепарда. Я незаметно поедал ее глазами из-за солнечных очков. Совсем иное дело, нежели открыто пялиться. Быть может, она была слишком молода, но возраст подчас трудно определить точно.
— У моего отца сейчас посетитель, он просил вас подождать немного.
— Хорошо.
Она ушла, оставив меня стоять в передней. Я не претендовал на бокал портвейна в гостиной, но такой прием показался мне чересчур холодным. Быть может, она находилась в смятении из-за исчезновения матери. Но она не выглядела такой. Она выглядела сердитой. Возможно, из-за того, что пришлось открывать дверь. Вероятно, хотела заняться педикюром, а я оторвал ее. Бедра, однако, сногсшибательные. Для такой маленькой девочки.
Из двери за лестницей появился Шепард. Вместе с ним высокий негр с бритой головой и крутыми скулами. Он был одет в свободный зеленовато-голубой костюм покроя «Ливайс» и розовую рубашку с большим воротником. Рубашка расстегнута до пояса, видимая часть груди и живота производит впечатление твердого, необработанного черного дерева. Он достал из нагрудного кармана небольшие солнечные очки, нацепил, долго смотрел на меня поверх них, затем стекла медленно упрятали его глаза, и он уставился на меня. Я глядел на него.
— Хоук, — сказал я.
— Спенсер.
— Вы знаете друг друга? — спросил Шепард.
Хоук кивнул.
— Да, — сказал я.
— Я попросил Спенсера разыскать мою жену, — сказал Шепард Хоуку.
— Готов поспорить, у него это получится, — сказал Хоук. — Он просто огнем горит, когда нужно что-нибудь найти. Все готов разыскать. Правда, Спенсер?
— Ты тоже всегда был одним из моих самых любимых героев, Хоук. Где остановился?
— Я постоялец «Холлидей Инн», маса Спенсер.
— Мы так больше не говорим, Хоук. Кстати, тебе удается говорить на этом идиотском диалекте не лучше, чем всегда.
— Возможно, но тебе стоило бы послушать «Рассыпчатый хлеб» в моем исполнении.
— Не сомневаюсь.
Хоук повернулся к Шепарду:
— Еще увидимся, мистер Шепард.
Они пожали друг другу руки, и Хоук ушел. Шепард и я наблюдали через дверь, как он идет к «кадиллаку». Его походка была грациозной и легкой, крепкие мышцы — будто дольки тугого мяча, отчего казалось, что он вот-вот взлетит в воздух.
Хоук посмотрел на мой «шеви» шестьдесят восьмого года, обернулся, и лицо его расплылось в довольной улыбке.
— Как всегда, самая крутая тачка, а?
Я пропустил это мимо ушей. Хоук сел в «кадиллак» и уехал. Хвастливо.
— Откуда ты его знаешь? — спросил Шепард.
— Двадцать лет назад выступали за одну команду, иногда тренируемся в одних и тех же залах.
— Разве неудивительно, что через двадцать лет ты встречаешь его именно здесь?
— А я не однажды встречался с ним с тех пор. По роду наших занятий.
— Правда?
— Да.
— Понимаю. По-моему, вы совсем неплохо знаете друг друга. Привычка торговца оценивать людей, я думаю. Входи. Выпьешь кофе или еще что-нибудь? Мне кажется, для выпивки слишком рано...
Мы прошли на кухню.
— Растворимый сойдет? — спросил Шепард.
— Конечно, — ответил я, и Шепард поставил воду в красном фарфоровом чайнике разогреваться.
Кухня была длинной, разделенной надвое: в одной ее части готовили пищу, в другой — ели. В столовой грубый стол — с лавками по четырем сторонам — цвета топляка, что приятно контрастировало с голубым полом и голубой же стойкой.
— Значит, ты был боксером?
Я кивнул.
— Значит, нос тебе еще тогда сломали?
— Ага.
— А шрам под глазом тоже с тех времен, готов поспорить.
— Ага.
— Черт, неплохо выглядишь, готов поспорить, даже сегодня ты смог бы выдержать несколько раундов, правильно?
— В зависимости против кого.
— Ты выступал в тяжелом весе?
Я снова кивнул. Вода закипела. Шепард разложил кофе из большой банки «Тестерс Чойс» по чашкам.
— Сливки, сахар?
— Нет, спасибо.
Он поставил кофе на стол и сел напротив меня. Я надеялся получить к кофе пончик или сладкую булочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Я жестом заказал еще пива. Взглянул на бокал Сьюзен. Она покачала головой.
На другом берегу бухты в воздух как-то неловко поднялся «Боинг-747». Оторвавшись от взлетной полосы в Логане, он с ревом устремился ввысь, прежде чем взять курс на запад. Лос-Анджелес? Сан-Франциско?
— Сьюз, — сказал я, — наши с тобой места на нем.
— На чем? — не поняла она.
— На самолете. Летящем на запад. Разрывающем мрачные оковы земли.
— Мне не нравится летать.
— Неужели?! — воскликнул я. — Значит, я наступил на больной палец?
— С чего ты взял?
— Тон, милая, тон разговора. Длина предложений, положение головы. Вспомни, я опытный сыщик. Разгадывать головоломки — мое ремесло. Что тебя разозлило?
— Не знаю.
— Это начало.
— Не смейся надо мной, Спенсер. Я не могу понять, на что я злюсь, на тебя или на происходящее. Может, из-за того, что я читала журнал «Мисс», может, из-за того, что слишком часто смотрела программы Марло Томаса. Я была замужем и развелась, наверно, я лучше тебя понимаю, с чем могла столкнуться жена этого человека.
— Быть может, все так и есть, — сказал я. Метрдотель сообщил, что наш столик свободен, и мы молча последовали за ним. Меню было огромным, напечатанным стильным шрифтом. Цена порции омара предусмотрительно не указывалась.
— Пусть ты лучше понимаешь, — продолжил я, — лучше можешь вникнуть в ее проблемы. Но почему ты злишься?
— Чопорность, — сказала Сьюзен. — Именно это слово я пыталась подобрать. Чопорность по отношению к маленьким шалостям женщины.
Появилась официантка. Я посмотрел на Сьюзен.
— Эскарготы, — сказала она, — и холодное мясо краба.
Я заказал разнообразные горячие закуски и бифштекс. Официантка удалилась.
— Не согласен с чопорностью, — возразил я. — Возможно, я бы назвал это непочтительностью.
— Решил проявить снисходительность, — усмехнулась Сьюзен.
— Нет. Возможно, я испытываю легкое беспокойство, если хочешь. Но не по отношению к ней, не по отношению к глупости всего мира. Тошнит от всевозможных движений. Меня тошнит от людей, которые считают, что новая система обо всем позаботится. Тошнит от людей, которые ставят дело впереди человека. Меня тошнит от людей любого пола, которые бросают детей и убегают. Ради работы, ради выпивки, ради секса, ради успеха. Это безответственно.
Официантка подала первые блюда. Мои закуски включали в себя моллюска «Казино», устрицу «Рокфеллер», жареную креветку, маринованную креветку и фаршированную шляпку гриба.
— Меняю шляпку гриба на улитку, — предложил я Сьюзен.
Она взяла щипчиками улитку и положила на мою тарелку.
— Гриб мне не нужен.
— Сьюзен, нет необходимости объявлять голодовку только потому, что тебя что-то разозлило. — Я вытащил улитку из ракушки и съел. — Последний шанс получить гриб.
Она покачала головой, я съел шляпку.
— Ты же не знаешь, почему она сбежала, — сказала Сьюзен.
— Никто из нас не знает.
— Но ты сразу предположил феминистские причины.
— Ты права, не нужно было этого делать.
— Я съем маринованную креветку, — сказала Сьюзен. Я переложил креветку на ее тарелку. Своей вилкой.
— Знаешь ведь, что это мои любимые, — сказал я.
— А также то, что ты равнодушен к фаршированным грибам.
— Стерва.
Сьюзен улыбнулась:
— Путь к раскаянию мужчины лежит через его желудок.
Все решила, как всегда, улыбка. Улыбка Сьюзен была цветной, объемной и со стереофоническим звучанием. Я почувствовал, как напряглись мышцы живота, что всегда происходило, когда я смотрел на нее, а она вот так вот улыбалась.
— Где ты была, черт возьми, двадцать лет назад? — спросил я.
— Замужем не за тем мужчиной. — Она протянула правую руку и погладила указательным пальцем суставы моей левой кисти, лежащей на столе. Она продолжала улыбаться, но лицо стало серьезным. — Лучше поздно, чем никогда.
Официантка подала салат.
3
На следующее утро я встал и отправился в Хайаннис, прежде чем в Бостоне воцарился утренний час пик на улицах. На Кейп, через Сагамор-Бридж, вела суперавтострада № 3. Двадцать лет назад никакой автострады не было, и на Кейп приходилось добираться по шоссе № 2, мимо маленьких массачусетских городков типа Рандольфа. Дорога была мед ленной, но интересной, можно было смотреть на людей, рыжих дворовых собак, лужайки перед домами, можно было останавливаться у закусочных и есть гамбургеры, которые готовили на ваших глазах. В тот день на автостраде № 3 мне встретился один-единственный парень, менявший колесо недалеко от указателя «Плимут».
Когда я пересек канал Кейп-Код по Сагамор-Бридж, дорога № 3 смешалась с дорогой № 6, а затем перешла в шоссе Мид-Кейп. Вместо центральной разделительной полосы и по обочинам были посажены карликовые белые сосны, кое-где попадались клены и дубы. Когда дорога чуть поднималась, был виден океан — залив Баззард на юге, Кейп-Код на севере. Весь полуостров был буквально пропитан духом океана; даже когда вы не видели его, вы продолжали слышать и чувствовать его характерный запах. Иногда возникало ощущение безграничного пространства вокруг. Яркость открытого пространства уходила вдаль вместе с солнцем.
Шоссе № 132 привело меня в центр Хайанниса. Умиротворяющее волнение от карликовых сосен и бескрайнего моря сменилось «Макдональдсами» и «Холлидей Инн», прочими компаниями, отгородившимися от мира фабричными оградами, торговыми рядами, мотелями «Шератон Моторс» и массой других менее привлекательных заведений, где можно поесть, поспать, выпить в обстановке, мало чем отличающейся от домашней. За исключением разве что рыболовной сети на стенке. Если бы тот самый Бартоломью Госнолд приблизился к Кейп-Коду с этого направления, он, не задерживаясь ни на миг, отправился бы дальше.
От площади аэропорта я покатил на восток по Мейн-стрит. Хайаннис, если в него въезжать на машине, кажется удивительно перенаселенным. Мейн-стрит переполнена магазинами, большая часть которых является филиалами бостонских или нью-йоркских торговых компаний. Нужный мне мотель находился в восточной оконечности города. Крупное курортное заведение с клубом здоровья и хорошим рестораном, обставленным в викторианском стиле. На большой зеленой вывеске перед домом было написано «Дафнис». Я останавливался здесь два месяца назад с Брендой Лоринг и очень неплохо провел время.
К восьми тридцати я уже был в номере и даже распаковал вещи. Позвонил Шепарду. Он ждал меня. Оушен-стрит находилась в пяти минутах ходьбы от мотеля. Она являлась продолжением Си-стрит, и главной ее примечательностью было огромное количество выгоревших панелей на стенах и синих ставен. Дом Шепарда не являлся исключением. Большой, в колониальном стиле, панели из белого кедра, выгоревшие до цвета серебра, синие ставни на всех окнах. Он расположился на пригорке, на океанской стороне Оушен-стрит. Перед домом стоял белый «кадиллак» с опущенным верхом. Плавно изгибающаяся, мощенная кирпичом дорога вела к центральному входу, дом обрамляли маленькие вечнозеленые кустики. Входная дверь была синяя. Я нажал на кнопку и услышал, как внутри раздался звонок. Дверь открыла светловолосая девушка в крошечном сочно-зеленом купальнике. На вид ей было лет семнадцать. Я попытался не пялить на нее глаза и произнес:
— Меня зовут Спенсер, и я хотел бы повидаться с мистером Шепардом.
— Входите, — сказала девушка.
Я вошел в переднюю, и она оставила меня там, а сама отправилась за отцом. Я закрыл за собой дверь. Пол в передней был выложен камнем, а стены производили впечатление изготовленных из кедров панелей. По обе стороны располагались двери, еще одна была на задней стене, на второй этаж вела лестница. Потолок был белым и равномерно грубым, на такой потолок штукатурка наносилась струёй, и не было видно следов рук человека.
Вернулась дочь Шепарда. Я незаметно поедал ее глазами из-за солнечных очков. Совсем иное дело, нежели открыто пялиться. Быть может, она была слишком молода, но возраст подчас трудно определить точно.
— У моего отца сейчас посетитель, он просил вас подождать немного.
— Хорошо.
Она ушла, оставив меня стоять в передней. Я не претендовал на бокал портвейна в гостиной, но такой прием показался мне чересчур холодным. Быть может, она находилась в смятении из-за исчезновения матери. Но она не выглядела такой. Она выглядела сердитой. Возможно, из-за того, что пришлось открывать дверь. Вероятно, хотела заняться педикюром, а я оторвал ее. Бедра, однако, сногсшибательные. Для такой маленькой девочки.
Из двери за лестницей появился Шепард. Вместе с ним высокий негр с бритой головой и крутыми скулами. Он был одет в свободный зеленовато-голубой костюм покроя «Ливайс» и розовую рубашку с большим воротником. Рубашка расстегнута до пояса, видимая часть груди и живота производит впечатление твердого, необработанного черного дерева. Он достал из нагрудного кармана небольшие солнечные очки, нацепил, долго смотрел на меня поверх них, затем стекла медленно упрятали его глаза, и он уставился на меня. Я глядел на него.
— Хоук, — сказал я.
— Спенсер.
— Вы знаете друг друга? — спросил Шепард.
Хоук кивнул.
— Да, — сказал я.
— Я попросил Спенсера разыскать мою жену, — сказал Шепард Хоуку.
— Готов поспорить, у него это получится, — сказал Хоук. — Он просто огнем горит, когда нужно что-нибудь найти. Все готов разыскать. Правда, Спенсер?
— Ты тоже всегда был одним из моих самых любимых героев, Хоук. Где остановился?
— Я постоялец «Холлидей Инн», маса Спенсер.
— Мы так больше не говорим, Хоук. Кстати, тебе удается говорить на этом идиотском диалекте не лучше, чем всегда.
— Возможно, но тебе стоило бы послушать «Рассыпчатый хлеб» в моем исполнении.
— Не сомневаюсь.
Хоук повернулся к Шепарду:
— Еще увидимся, мистер Шепард.
Они пожали друг другу руки, и Хоук ушел. Шепард и я наблюдали через дверь, как он идет к «кадиллаку». Его походка была грациозной и легкой, крепкие мышцы — будто дольки тугого мяча, отчего казалось, что он вот-вот взлетит в воздух.
Хоук посмотрел на мой «шеви» шестьдесят восьмого года, обернулся, и лицо его расплылось в довольной улыбке.
— Как всегда, самая крутая тачка, а?
Я пропустил это мимо ушей. Хоук сел в «кадиллак» и уехал. Хвастливо.
— Откуда ты его знаешь? — спросил Шепард.
— Двадцать лет назад выступали за одну команду, иногда тренируемся в одних и тех же залах.
— Разве неудивительно, что через двадцать лет ты встречаешь его именно здесь?
— А я не однажды встречался с ним с тех пор. По роду наших занятий.
— Правда?
— Да.
— Понимаю. По-моему, вы совсем неплохо знаете друг друга. Привычка торговца оценивать людей, я думаю. Входи. Выпьешь кофе или еще что-нибудь? Мне кажется, для выпивки слишком рано...
Мы прошли на кухню.
— Растворимый сойдет? — спросил Шепард.
— Конечно, — ответил я, и Шепард поставил воду в красном фарфоровом чайнике разогреваться.
Кухня была длинной, разделенной надвое: в одной ее части готовили пищу, в другой — ели. В столовой грубый стол — с лавками по четырем сторонам — цвета топляка, что приятно контрастировало с голубым полом и голубой же стойкой.
— Значит, ты был боксером?
Я кивнул.
— Значит, нос тебе еще тогда сломали?
— Ага.
— А шрам под глазом тоже с тех времен, готов поспорить.
— Ага.
— Черт, неплохо выглядишь, готов поспорить, даже сегодня ты смог бы выдержать несколько раундов, правильно?
— В зависимости против кого.
— Ты выступал в тяжелом весе?
Я снова кивнул. Вода закипела. Шепард разложил кофе из большой банки «Тестерс Чойс» по чашкам.
— Сливки, сахар?
— Нет, спасибо.
Он поставил кофе на стол и сел напротив меня. Я надеялся получить к кофе пончик или сладкую булочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28