Но Гонор ничего не мог с собой поделать, просто не мог оставаться на месте: ему необходимо было хоть на пару минут выйти из машины и немного пройтись.
Положив сигару на щиток управления, он вышел на тротуар. Холодный сырой воздух пронизывал до костей, но он не обращал на него никакого внимания. Так приятно размять ноги!..
Гонор посмотрел на здание музея — на верхнем этаже горел свет. Но пока не появилось никаких поводов для тревоги. Он направился в сторону Парк-авеню; пройдя полквартала, собрался уже было повернуть назад, когда заметил машину, стоявшую на противоположной стороне улицы. В ней — или это ему показалось? — что-то белело. Лицо белого?
Не Паркер ли это? Может быть, он вернулся, решив проверить, все ли в порядке. Но нет... быть этого не может. Это не в его стиле.
Тогда что же это может означать? Неужели кто-то хочет украсть у них бриллианты и только поджидает, когда они вынесут их из музея?
Кто-то в такой поздний час сидит в машине вблизи музея, и это не может быть простым совпадением. Наверняка этот человек знает о бриллиантах. Может быть, это Хоскинс или кто-нибудь из людей Гомы?
Гонор повернул назад, сделав вид, что ничего не заметил. Проходя мимо грузовика, он не остановился, а прошел дальше. Дойдя до угла, перешел на правую сторону улицы и почти бегом направился по Лексингтон-авеню к Тридцать седьмой улице, огибая квартал так, чтобы подойти к таинственной, заинтересовавшей его машине сзади. Он осторожно двигался по темной улице, держа в руке пистолет, который прижимал к своему боку так, чтобы тот не бросался в глаза; когда же подошел к машине, то с удивлением увидел, что в ней никого нет.
Неужто он ошибся? И ему просто показалось, что там кто-то сидел?
Гонор услышал позади себя слабый скрежещущий звук и резко повернулся; стоявший рядом человек мгновенно прижал к его животу какой-то очень твердый длинный предмет. Он увидел перекошенное лицо Хоскинса; затем что-то взорвалось у него в животе, и для него все кончилось навсегда.
Глава 9
Быстро отодвинувшись, Хоскинс наблюдал, как Гонор, внезапно прижатый им к поверхности машины, скорчился и рухнул на землю. “Без кровопролития дело не обойдется”, — подумал Хоскинс, словно решение об этом принял кто-то другой, а он всего лишь был наблюдателем, который давно предвидел, что все идет к этому.
После того как Уолкер поступил с ним так жестоко, чуть не выбросив из окна своего номера, Хоскинс решил, что пора начать играть свою собственную игру. Только вести ее следует осторожно, не горячась, если он хочет выйти из нее с деньгами в руках и с головой на плечах. Слишком уж много задействовано в ней игроков-тяжеловесов.
Да, тихо и осторожно, в этом весь секрет. Пусть другие демонстрируют свои мускулы во взаимной борьбе. Умудренный жизнью, Уилл Хоскинс, наблюдая за ней из-за угла, будет знать чуть больше, чем каждый из соперников, и дожидаться своего часа; а когда наступит подходящий момент, он сделает всего лишь один, но эффективный ход, который приведет его к победе, а остальных оставит на бобах.
Сам Хоскинс не любил участвовать в кровавых разборках, где главное не мозги, а мускулы, не умный план, а насилие. Он не любил людей, участвующих в них, не доверял им, не желал иметь с ними никакого дела. Всю жизнь он избегал их, и, если бы возможный выигрыш не был бы таким большим, он не стал бы влезать в это на сей раз.
Особенно после того, как Уолкер сыграл с ним такую злую шутку. Мартен и его команда тоже вели себя грубо и подло, но куда им до Уолкера.
Если, конечно, это его настоящее имя, в чем Хоскинс сомневался. Теперь в городе его зовут Линчем, хотя, скорее всего, это тоже псевдоним. Но как бы его ни звали и каким бы ни было его настоящее имя, Хоскинс не желал иметь с ним больше никакого дела. Даже хорошо, что с ним не придется делиться. Лучше играть в одиночку. Так он нередко поступал и прежде, правда, игроки были послабее.
Какими только махинациями не занимался Уилфред Хоскинс, чего только не перепробовал в своей жизни! Но ни разу не упускал случая обманным путем присвоить лишний доллар, поэтому, когда эта черномазая обезьяна Гонор пришел к нему со своим предложением, он сразу же понял, что о таком лакомом кусочке он прежде и мечтать не мог. Он и сейчас думал так же.
После того эпизода с окном он установил за Уолкером постоянное наблюдение, незаметно следя за каждым его шагом; увидев вчера, что тот провел с Гонором чуть ли не целый час в африканском музее, он сразу понял, что это неспроста. Вряд ли они там наслаждались искусством. Когда Уолкер вышел из музея, Хоскинс шел за ним до самого отеля. Он долго ждал, но ничего не происходило; решив, что на сегодня хватит, он уже было собрался уйти, как вдруг увидел, как Уолкер, одетый в пальто, выходит из лифта; рядом с ним шел Мартен.
Это было в девять часов. Пройдя квартала полтора, они зашли в немецкий ресторан на Сорок шестой улице, где вместе пообедали; и вот тогда-то Хоскинс понял, что знает все, что нужно.
Так вот почему Уолкер не захотел его помощи! Все дело, оказывается, в том, что он еще раньше договорился с Мартеном и его компанией. Рыбак рыбака видит издалека. Наверное, Уолкеру, самому склонному к насилию, пришлись по душе эти крутые парни.
Но самое важное заключается в том, что эта встреча могла означать лишь одно — ограбление назначено на сегодняшнюю ночь. А из того, что Уолкер и Гонор посетили сегодня музей, можно сделать только один вывод — именно там будет проведена вся эта операция. Должно быть, именно там и прячутся братья Каземпа.
Все сходится. Возникает только один вопрос — что делать ему?
Он понимал, что ему там делать нечего. Поэтому, очевидно, следовало немедленно забыть об этом, ведь там для него уже нет места. Уолкер, Мартен, Гонор, братья Каземпа — все это люди, для которых насилие — родная стихия. Его же, Хоскинса, стихия — размышление. Они все сбиты в банды, лишь он — одиночка. Разумнее всего было бы этой же ночью вернуться в Лос-Анджелес.
Но он не мог сделать этого. Слишком много денег поставлено на карту и слишком велик соблазн. Если бы ему удалось получить их, он мог бы как сыр в масле кататься всю оставшуюся жизнь.
Раз Уолкер и Мартен договорились, ему больше ни к чему было торчать у ресторана. Хоскинс поспешил на Шестую авеню, где на платной стоянке его ждал взятый напрокат “форд”; на нем он и поехал на Восточную Тридцать восьмую улицу. Медленно объезжая квартал, он заметил, что на верхнем этаже музея горит свет. Значит, все его предположения оказались верными.
Обогнув квартал, он вернулся и припарковал машину на углу Парк-авеню, на противоположной к музею стороне улицы. Выключил двигатель, уселся поудобнее и стал ждать развития событий.
Долгое время ничего не происходило, и, когда какой-то грузовичок припарковался напротив музея, Хоскинс не придал этому сначала особого значения. Тем не менее, он продолжал наблюдать — фары машины погасли, беловатая струя выхлопного газа исчезла, однако никто из него не выходил. Хотя он не понимал, что это все означает, у него появилась уверенность, что это каким-то образом связано с Гонором и бриллиантами; когда же Хоскинс увидел, что из задней двери машины вышли два молодых партнера Гонора и, взяв с собой кучу вещей, направились в соседний с музеем дом, он понял, что и на этот раз интуиция его не подвела.
Снова долго ничего не происходило, потом раздался какой-то глухой звук, похожий на “пам”. Даже не звук, а толчок; если бы он не приоткрыл перед этим окошко, чтобы выпустить дым от сигареты, то ничего бы и не услышал. Пожав плечами, продолжал нахмуренно смотреть в переднее стекло, раздумывая, что все это означает и связано ли это каким-то образом с ограблением; потом он увидел, что на верхнем этаже музея снова зажглись огни, сначала в одном окне, потом во втором, а потом и во всех. И снова он услышал это “пам”.
Может быть, выйти? Явно наверху что-то происходит. Что лучше — вмешаться или просто сидеть и наблюдать? Махнуть на все рукой и уйти или продолжать следить за их машиной, вдруг удастся узнать, куда они увезут эти бриллианты?
Пока он раздумывал, боковая дверь машины открылась. Он понял это по тому, что внутри машины загорелся свет. Хоскинс продолжал ждать; свет в машине погас, это значит, дверь закрыли, а еще через несколько секунд он увидел шагающего по тротуару Гонора.
Гонор вел себя так, словно вышел на вечернюю прогулку подышать воздухом, как если бы никаких огней на верхнем этаже музея вообще не было.
Хоскинс смотрел на него, не отрываясь, он заметил, как Гонор на мгновение запнулся, и понял, что тот его увидел, несмотря на то, что в машине не горел свет. И хотя Гонор продолжал прогулку, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло, Хоскинс с обостренным чутьем ко всему, что касалось его безопасности, не сомневался, что был обнаружен.
Глядя, как Гонор возвращается к своей машине, он думал, как ему поступить. Может быть, следует завести двигатель, погасить все огни и дать деру? Как раз в тот момент, когда на перекрестке зеленый свет вот-вот должен будет смениться на красный.
Однако Гонор почему-то не остановился у своего грузовика. Что у него на уме? Гонор дошел до угла, пересек улицу и исчез из виду, свернув на Лексингтон-авеню. “Он хочет обойти меня с фланга”, — решил Хоскинс. Он не стал терять времени — вышел из машины и спрятался у бокового входа расположенной на углу церкви; ждать пришлось недолго — через несколько минут Гонор, пройдя мимо, приблизился к его машине и заглянул в нее.
Хоскинс шел за ним по пятам, сжимая в руке пистолет, и не знал, что будет делать дальше, даже не думал об этом. Он просто двигался вперед. И когда Гонор повернулся, уставясь на него, то самым естественным движением на свете было вытянуть вперед пистолет и нажать на спуск.
Может быть, оно и к лучшему. Хоскинс запихнул лежавшее на краю тротуара тело Гонора под машину так, что его трудно было заметить постороннему человеку, и направился к грузовику. Убедившись, что там никого нет, он залез в кабину. Вот будет сюрприз для черномазых, когда они выйдут из музея!
Ждать пришлось дольше, чем он думал; прошло уже почти двадцать минут, а все оставалось по-прежнему; теперь, когда он решил сам ввязаться в конфликт, бездействие тяготило его, и это явилось причиной того, что он совершил ошибку. Увидев, как двери музея внезапно открылись и сразу же закрылись, как две черные фигуры быстро подошли к воротам, открыли их и направились к машине, он выстрелил на три секунды раньше, чем следовало.
Хоскинс выстрелил дважды, и тот, в кого он целился сначала, упал на спину и больше не двигался. Но пока он брал на прицел второго, тот перепрыгнул через металлическую ограду, которая все еще была близко от него, и спрятался за ней. Пуля рикошетом была отброшена в сторону.
Проклятие! Хоскинс толчком распахнул дверцу и выскочил из машины; он понимал, что нужно покончить с этим негром, пока тот еще не опомнился; но он не успел сделать и двух шагов, как услышал крик:
— Хоскинс!
Он повернул голову и увидел бегущего к нему Паркера. В панике он не знал, на что решиться — бежать ли, направить ли пистолет на Паркера, продолжать ли преследовать негра. И пока он так стоял в нерешительности, Паркер остановился и поднял руку.
Хоскинс вильнул в сторону, пытаясь уклониться от пули.

Часть четвертая
Глава 1
Положение было почти безвыходным. Времени у Паркера оставалось очень мало, а сделать нужно было очень много. А тут еще крутились под ногами болваны вроде Хоскинса.
Из-за ограды вышел Формутеска. Он был совершенно сбит с толку.
— Что происходит? — спросил он.
— Это еще нам предстоит выяснить, — ответил Паркер. — Где Гонор?
— Он должен был находиться в грузовике.
— Посмотрите сзади.
Паркер опустился на колено рядом с Хоскинсом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19