– Генерала в данный момент нет на месте. – Прапорщик действовал по инструкции, предусматривающей общение с душевнобольными, наплыв которых в здание на Литейном, 4 возрастал осенью и весной, в периоды регулярных обострений у пациентов ПНД. – Но вы можете переговорить с его заместителем. Я его сейчас сюда приглашу. – Охранник встретился глазами с Мальковым, едва заметно кивнул и обратился к старшему лейтенанту: – Товарищ подполковник, вы к себе?
– Да, товарищ прапорщик, – мгновенно поддержал игру Егор.
Визитер обернулся и с уважением посмотрел на такого молодого «подполковника».
– Не могли бы вы передать полковнику Шинкареву, чтобы он подошел на пост номер два-бис? – Прапорщик назвал совершенно произвольный «номер поста».
– Конечно, он сейчас спустится, – с деловым видом ответил Егор, предъявил удостоверение второму прапорщику, прошел вверх по лестнице до полуоткрытой двери комнаты охраны, скрывшись из поля зрения посетителя, и сунул голову в проем. – Ребята, там внизу полковника Шинкарева просят.
– Уже иду. – Грузный старший прапорщик Шинкарев, многократный победитель ведомственных соревнований по боевому самбо и открытых турниров по джиу-джитсу, которому, не зная о его принадлежности к российской спецслужбе, восхищенные японцы присвоили седьмой дан, застегивал последние пуговицы на форменной рубашке с полковничьими погонами. – Спасибо, Егор.
– Чем-нибудь помочь? – осведомился старший лейтенант.
– Не, справимся, – улыбнулся один из вооруженных «Каштанами»[135] бойцов. – Не впервой…
Как и во времена КГБ, так и в новой России центральное здание питерского Управления регулярно осаждали люди с различными психическими отклонениями. Несли куски «разбившихся летающих тарелок», фотографии следов «снежного человека», чертежи «вечных двигателей», многостраничные отчеты о своей и не своей работе на иностранные разведки, нарисованные вручную карты «закладки подслушивающих устройств» и «тайников», схемы «психотронных излучателей» и многое, многое другое.
И со всеми сотрудники охраны вынуждены были общаться, вызывая бригады медиков только в самом крайнем случае.
Однако в потоке откровенной ерунды иногда встречались и золотые зерна.
Пару раз наблюдательные больные действительно засекали места закладки контейнеров агентами европейских спецслужб, четырежды благодаря им удавалось пресечь проникновения на секретные объекты, а однажды сотрудники УФСБ, используя информацию добровольного, но немного неадекватного помощника, помогли «убойному» отделу ГУВД в считанные часы раскрыть двойное убийство.
Правда, последний случай был немного анекдотичен.
Пациент с диагнозом «шизофрения мозаичного типа» был сначала всерьез завербован тогда еще старшим лейтенантом из Службы ЗКСиБТ по фамилии Иванидзе. Старлей «поднял кекса»[136] по собственной инициативе, встретив сверкающего восемью передними железными зубами психа в кафе близ ворот НИИ, имеющего прямое отношение к созданию систем наведения зенитно-ракетных комплексов, и приняв того за инженера с закрытого предприятия.
Больной говорил убедительно и на тот момент выглядел совершенно здоровым.
Иванидзе получил с ненормального подписку о сотрудничестве, выбрал вместе с ним кодовое имя, коим тот был должен подписывать свои сообщения, и пребывал в счастливом неведении о том, кого вербанул, вплоть до восьми пятнадцати утра следующего дня, когда столкнулся с одетым в черный плащ, хромовые сапоги и шляпу «борсалино» агентом по кличке Пион прямо у входа в здание.
Стоит также отметить, что свежезавербованный гражданин был к тому же эксгибиционистом со стажем, так что под плащом у него никакой одежды не наблюдалось.
Радостный Пион на секунду распахнул плащ, заставив взвизгнуть от неожиданности проходящих мимо сотрудниц ГРАФа[137], широко осклабился и доложил Иванидзе о своей готовности приступить к обязанностям секретного агента.
Старлея чуть не хватил удар.
Но шутки шутками, а исправлять положение надо было самому Иванидзе. Конечно, он мог обратиться к старшим товарищам и ему обязаны были помочь, однако опер сначала решил попробовать самостоятельно решить вопрос.
Иванидзе сделал каменное лицо, поблагодарил агента за проявленное рвение и отволок к водосточной трубе, где стал выяснять степень его помешательства, регулярно пресекая попытки Пиона раздвинуть полы плаща, когда в непосредственной близости появлялось существо женского пола.
Информатор оказался сильно «ку-ку»…
Старший лейтенант подавил в себе приступ паники, провел с Пионом получасовую беседу и определил тому первое «задание»: каждый день с четырнадцати до пятнадцати часов тот должен был стоять у арки проходного двора на улице Петра Лаврова, где располагается консульство США в Петербурге, и записывать, кто прошел. Отчеты требовалось подавать раз в месяц, причем не на Литейном, 4, а в Катькином садике[138] на третьей лавочке слева от входа.
Каждое последнее воскресенье месяца ровно в полдень.
Пион взял под козырек и убыл, а выжатый как лимон Иванидзе поплелся на службу, размышляя, как поаккуратнее доложить о происшедшем начальнику отдела.
Майор Евневич смеялся недолго, всего минуту.
Потом похлопал старшего лейтенанта по плечу и предложил не переживать.
Мол, чего в жизни не бывает…
На первую встречу с «агентом», в процессе которой Пион был должен передать свой отчет, Иванидзе шел, как на плаху.
Отбившись от стайки престарелых гомосексуалистов, осадивших молодого и симпатичного старлея у ворот садика[139], и проклиная неудачно выбранное место рандеву, Иванидзе подсел к пунктуальному Пиону и получил из его рук толстый альбом, открыв который оперативник на время лишился дара речи.
Правильно говорят, что «если где-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет». Душевнобольной оказался совершенно гениальным художником-портретистом, работавшим в стиле классической графики. На семидесяти девяти страницах альбома Пион изобразил триста пять лиц, под каждым из которых стояло точное время и дата прохода через арку проходного двора. Причем зарисовки были гораздо лучше любой фотографии, ибо отражали не только внешность, но и характер человека.
Иванидзе внимательно просмотрел альбом и под номером сто девяносто два увидел лицо человека, вышедшего из двора спустя примерно полчаса после совершенного в соседнем доме убийства кооператора и его супруги, о котором вот уже две недели трубили все газеты города.
Остальное было делом техники.
Опера из Службы ЗКСиБТ предъявили портрет «убойщикам» из ГУВД, те мгновенно опознали в нем одного из третьестепенных подозреваемых, у которого якобы было алиби, по рисунку определили одежду, бывшую на убийце в момент преступления, провели обыск и нашли на свитере характерной крупной вязки застиранные следы крови жертв. Под давлением доказательств убийца сознался.
Пиону повезло не меньше.
Желая как-то отблагодарить «агента» за его работу, Иванидзе уговорил психологов Управления осмотреть пациента и придумать мягкий вариант стабилизации его состояния. Медики провели необходимые тесты, нашли существенные отклонения от классической картины заболевания, на которые наплевали врачи из районного ПНД, заинтересовались, копнули более глубоко и обнаружили, что Пион вовсе не ненормальный, а все его проблемы происходят из-за крайне неудачно установленных ему стальных зубных протезов. Протезы, как и положено сложной металлической структуре, исполняли роль антенны приемника радиоволн, отчего в голове у Пиона регулярно звучали голоса дикторов местных станций[140]. Причем в основном железная конструкция принимала передачи эротического канала, что и сподвигало реципиента на неадекватные поступки сексуальной окраски.
Стоматолог из медицинской службы Управления снял протезы, и Пиона, уже по настоянию психологов, отправили на месяц в ведомственный санаторий, где с ним поработали два доктора наук, описавшие затем его случай в толстом журнале, и откуда он вернулся совершенно другим человеком. В дальнейшем Пион взялся за иллюстрирование книг Пушкина, Крылова и Чехова в одном из питерских издательств, завоевал несколько премий на международных конкурсах иллюстраторов и почти забыл о грустном периоде своей жизни.
Иванидзе получил благодарность от начальника Управления за проявленную смекалку в деле вербовки талантливого художника. А в личной беседе генерал-лейтенант от себя похвалил оперативного сотрудника за отсутствие равнодушия к судьбе человека…
Мальков поднялся на лифте к себе на этаж, дошел до кабинета, растолкал мирно похрапывающего на раскладушке Малахова и принялся готовить утренний кофе.
Но выпить он его не успел, ибо был срочно вызван к начальнику ИАС полковнику Евдокимову.
***
– Да! – Ибрагим Мамед-оглы Арцоев схватил запиликавшую трубку мобильного телефона «Alcatel». – Какой Костя?… А-а, Коста! Ну, здравствуй, дорогой. – Скелет жестом показал Гоче и Резаному, чтобы те немного подождали. – Как съездил, удачно?… Ага… Ну, приедешь, расскажешь… Обнимаю тебя. – Лидер азербайджанской ОПГ Черноморска положил мобильник на стол. – Коста приехал. Вечером доложит.
– С людьми поговорил? – поинтересовался Сулейман Бекаев по кличке Гоча.
– Да. – Скелет довольно скривил тонкогубый рот. – Всё в норме.
Третий присутствовавший в комнате, Аслан Мирзаев, лишь молча склонил большую голову с ранними залысинами.
– Когда начинаем? – спросил Гоча.
– Перед Новым годом. – Арцоев плеснул в крохотную рюмочку коньяк и залпом выпил. – Или сразу после… Надо прикинуть, кто из чичей здесь остается, а кто отдыхать свалит.
– Леший точно здесь останется, – сказал Гоча. – Я с ним позавчера в кабаке виделся, у него сестра должна под Новый год родить. Ждет родственников, готовится… К нему дядька приедет, отец сестры.
– А сам Чечен? – Скелет упомянул кличку Баграева.
– Думаю, тоже никуда не поедет…
– Удачно. – Арцоев потер руки. – Без Чечена и Лешего вайнахи никто. Поодиночке передавим…
– Не нравится мне это, – изрек Резаный.
– Не каркай, – оборвал Скелет своего давнего сокамерника, с которым познакомился в пересыльной тюрьме Вологды, откуда оба были отправлены в одну зону. – Всегда тебе не нравится.
– Не по понятиям хотим Чечена валить, – прогудел Мирзаев.
– Ты хочешь дождаться, пока он первый нас замочит? – усмехнулся Ибрагим. – Чичики понятия вообще не соблюдают. Мы для них никто, пусть и единоверцы. Сам знаешь…
Проблема взаимоотношений чеченских диаспор с другими мусульманами стояла давно, хотя открытые столкновения возникали редко. Вайнахи не обращали внимания на религиозную принадлежность избранной жертвы и грабили всех подряд, зачастую убивая всех свидетелей. С выросшими в горных кишлаках отморозками разговаривать было сложно, ибо они считали оружие основным аргументом в любом споре, а годы войны приучили их к этой мысли еще больше.
Мирное сосуществование нескольких, включая чеченскую, ОПГ в одном городе было лишь периодом временного перемирия.
Об этом все знали, но старались не говорить вслух.
– В общем, так. – Арцоев подождал полминуты, понял, что Резаному крыть нечем, и перешел к инструктажу. – Начинайте готовить людей. Группы по три – пять человек. На Чечена, Лешего и Беноева – по две группы. Десяток бойцов пусть покумекают, как они возьмут дом Цагароевых. Там у них склад оружия, надо его быстро захватить. Без стволов чичики не дернутся, по квартирам они его не хранят, боятся…
– А что менты? – сощурился Гоча.
– С ментами я решу. – Скелет прочистил горло. – Не полезут. Типа, не успели…
***
Капитан Сомов с позывным «Брунс» положил перед майором Коробовым два скрепленных между собой листика, на которых неизвестный референт из ИАС изложил всё, что в ФСБ знали о братке по кличке Стоматолог, и сел на диван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31