— Техасский парень, — майор пожал плечами. — Проведете с ним дополнительные занятия по тактике.
— Ясно, — лейтенант вернулся к наблюдению.
Негр с пулеметом достиг нагромождения камней и скрылся в проходе между скалой и ноздреватым куском туфа в форме пирамиды. Через секунду полыхнула вспышка сигнальной мины.
— Один есть, — спокойно констатировал Александр.
Напарник «погибшего» распластался на песке и выпустил длинную очередь в сторону возможной засады. Парафиновые пули размазались о камни, оставляя на них белесые полосы.
Рядовой Рипли решил поддержать товарища и произвел навесной выстрел из своего гранатомета. Болванка с краской плюхнулась аккурат возле выщербленного утеса и забрызгала пространство в радиусе десятка метров.
На площадке у самой верхушки скалы шевельнулась темная масса, и через секунду Рипли получил удар парафиновой пули в грудь.
— Два, — майор причмокнул.
Последний оставшийся «в живых» спецназовец перекатился за каменную гряду и открыл беспорядочный огонь по затаившемуся наверху снайперу.
Но стрелок уже успел отползти назад в мертвую зону.
Из-за валуна в двадцати шагах от автоматчика приподнялась темная фигура и бросила небольшой шарик имитационной гранаты. Когда тот ударился о камень, хлопнул приглушенный взрыв и спецназовца окатило оранжевой водо-эмульсионкой.
— Черт! — вопль перепачканного с ног до го ловы «убитого» был слышен даже в бронетранспортере.
— Минута сорок восемь, — Александр остановил отсчет времени и поставил жирный крест в ведомости. — Неплохо. Капрал Гэррей подтянул своих бойцов. Теперь, лейтенант, дело за вами…

* * *
После ужина измученные дневной жарой обитатели лагеря обычно садились в кресла под навесом, потягивали сок или минеральную воду и обсуждали политические и научные вопросы. Эти ежевечерние беседы помогали снять копившееся неделями напряжение и немного скрашивали бестолковое ожидание решения чиновников из ООН.
И совершенно естественно, что сотрудники организации «Врачи без границ» не могли обойти своим вниманием известие о судебном процессе над бывшим президентом Югославии, откровенно проданным новым «демократическим» правительством республики Гаагскому трибуналу.
Мнения разделились почти поровну: профессор Мерсье, Рокотов, испанец Рауль Орейра и бельгиец Франсуа Будвиль высказывали сомнения в законности действий премьер-министра Сербии, а швейцарцы Летанкур и Готтар, поддерживаемые англичанином Майклом Атмором, итальянкой Доменикой Отис и ассистентом главы миссии Сесиль Кузу настаивали на правильности поступка Зорана Джинджича и не скрывали своей радости от «торжества международного правосудия».
Выдача Милошевича в обмен на обещания западных кредитов и лояльность со стороны Госдепартамента США Владислава не удивил. Что из себя представляла демократическая оппозиция в Сербии и Черногории, он знал хорошо: наслушался от бойцов, сражавшихся с ним плечом к плечу на границе с Косовом, и насмотрелся во время своих визитов в Белград к законной супруге Мирьяне.
Верхушка объединений, возглавляемых Куштуницей, Джинджичем и Драшковичем, являла собой кучку обычнейших корыстолюбивых подонков, столь же далеких от настоящей демократии, как, например, от передовых достижений современной астрофизики.
Единственными непреходящими желаниями сербских оппозиционеров были жажда денег и жажда власти.
Причем одно напрямую зависело от другого.
Куштуница и компания рвались наверх для того, чтобы начать без помех набивать собственные карманы. Получаемых на «борьбу с режимом» денег было немного, хватало лишь на скромный домик в Альпах и какой-нибудь задрипанный «мерседесик» Е-класса. А хотелось пошиковать, покататься на восьмиметровых «линкольнах», пожить во дворце, якобы невзначай продемонстрировать окружению бумажник с ворохом золотых кредитных карт, поручковаться с европейскими и американскими лидерами, вальяжно пройтись мимо строя почетного караула. В общем, мечты у демократов были довольно примитивные. И пути их осуществления — тоже. Самым простым способом заслужить благорасположение «цивилизованного» мира было выступление против законно избранного президента. Пустые словопрения на митингах и обвинения Милошевича во всех смертных грехах ничем оппозиционерам не грозили, принося лишь дополнительные финансовые вливания и аплодисменты западных социалистов.
«Бархатная революция», случившаяся в Югославии осенью 2000 года, стала неожиданностью как для команды Слободана, так и для псевдодемократов. Несколько дней Куштуница с Джинджичем не знали, что им делать. К реальной высшей власти в стране они не были готовы. Поэтому, получив в руки бразды правления, они принялись действовать так, как привыкли за все прошедшие годы. То есть — начали грызться между собой и проталкивать на государственные посты своих соратников, полностью игнорируя интересы не только сербского и черногорского народов, но и интересы коллег по объединенному оппозиционному фронту.
Конец междоусобице положили американцы, испугавшиеся того, что свежеизбранный глава государства не усидит в своем кресле больше двух недель. Госдепартамент в срочном порядке подготовил рекомендуемый список сербского правительства и послал в Белград своего спецпредставителя Строуба Тэлбота. Тэлбот вручил бумаги Куштунице и Джинждичу и разъяснил, что делать. Те взяли под козырек и принялись с огоньком проводить в жизнь указания своих настоящих хозяев.
Американцы не учли только двух вещей — истинных размеров рвения Зорана Джинджича и всей глубины его желания выслужиться. Куштуница был поспокойнее, но, в отличие от сербского премьера, не обладал реальными полномочиями, выступая больше как декоративная фигура.
Джинджич воспринял декларативные требования Гаагского трибунала по бывшей Югославии как руководство к действию и 28 июня 2001 преподнес западным европейцам Милошевича на блюдечке с голубой каемочкой. После чего уставился на Госдеп США и стал ждать поощрения в виде ста миллионов долларов.
Аналитики в Вашингтоне схватились за головы.
Премьер-министр Сербии сработал по известной поговорке: «заставь дурака Богу молиться, так он себе лоб расшибет» и создал очередную проблему.
Ибо одно дело — поливать грязью находящегося под домашним арестом в Белграде бывшего «диктатора», не опасаясь никакой ответственности за свои слова, и совсем другое — проводить юридические процедуры и доказывать совершение Слободаном тех или иных преступлений. Далеко не все члены международного трибунала были уверены в виновности экс-президента, а структура дознания, принятая в Голландии, предполагает подтверждение обвинения только вещественными доказательствами.
Одних слов «свидетелей» недостаточно.
Более того — за неделю до исторического полета Милошевича по маршруту Белград-Гаага международная комиссия по расследованию этнических преступлений в Косове, состоящая из признанных специалистов в области судебной медицины, вынесла окончательный вердикт об отсутствии в крае каких-либо массовых захоронений мирных жителей и всяческих следов чисток в отношении албанцев. Фактически, обвинения международного трибунала в части «зверств сербской армии в Косове» рассыпались.
— И все же нельзя отрицать, что сербы убивали боснийских мусульман в Боснии и жителей Хорватии, — Майкл Атмор говорил по-французски с твердым английским акцентом. — Есть фотоматериалы, видеозаписи…
— Я с ними знаком, — Франсуа Будвиль поднял бокал с красным вином и посмотрел сквозь него на закатное солнце. — Два года работал… К сожалению, подлинность того, что на них изображено, вызывает большие сомнения. Можно лишь констатировать, что люди, одетые в форму сербской армии, расправляются с невооруженными гражданами. Являются ли виденные мной убийцы сербами, а не переодетыми хорватами или боснийцами, неизвестно.
Британец закончил набивать длинную изогнутую трубку и аккуратно закрыл жестяную коробочку с душистым, смешанным с разными травами табаком. Он вообще все делал так, словно участвовал в спектакле о колонизаторах конца XIX века: ходил по лагерю в белоснежных брюках с бритвенно-острыми стрелками, в пробковом шлеме и со стеком, сидел прямо, будто аршин проглотил, ел исключительно серебряными вилкой и ложкой с фамильными гербами, повязывал шелковый шейный платок, ровно в пять часов пил чай с молоком, а в восемь — виски со льдом. Ему не хватало только смокинга и крахмальной манишки, хотя Владислав предполагал, что сей вечерний туалет у Атмора имеется, упакованный в один из его многочисленных кофров с вензелями.
Майкл критически осмотрел примятый табак и достал специальные длинные спички, предназначенные исключительно для раскуривания трубок.
Рокотова уже несколько раз подмывало пошутить над англичанином, подмешав тому в табачок немного галлюциногенов, дабы посмотреть, как тот будет себя вести под влиянием легких наркотиков. Зрелище могло быть крайне потешным, но каждый раз Влад брал себя в руки.
— Свидетели однозначно указывают на сербов, — безапелляционно заявила мадемуазель Кузу.
— А сербские свидетели так же однозначно указывают на хорватских усташей, — Константин Мерсье поморщился. — С обеих сторон — одни слова…
«Вас бы в Боснию на недельку, — подумал Рокотов, — в сербское село. Посмотрели бы на „кровожадных" сербов и на „несчастных" хорватов с мусульманами…»
— Трибунал поставит точку во всех спорах, — примирительно сказал Симон Летанкур. — Будет проведено нормальное расследование, и мы наконец узнаем истинное положение дел.
— Я, конечно, не специалист, — не выдержал Владислав, — но у меня есть большие сомнения по поводу легитимности Гаагского трибунала.
— Почему? — заинтересовался профессор Мерсье.
— Его образование не было утверждено Генеральной Ассамблеей ООН, — Рокотов побарабанил пальцами по подлокотнику своего шезлонга. — Я сегодня специально посмотрел документы в Интернете… По правилам, суд такого класса, как обсуждаемый нами, должен быть одобрен отдельным постановлением Ассамблеи, а трибунал был создан по договоренности между правительствами нескольких стран и получил одобрение лишь от Генсека ООН. Это нарушение процедуры. Боюсь, что решения трибунала не будут легитимными, так как объективно он представляет собой нечто вроде общественной организации. Как «Гринпис» или «Союз сексуальных меньшинств»…
— Это важно, — согласился Мерсье и повернулся к своей ассистентке. — Наш коллега говорит весьма разумные вещи.
Миниатюрная француженка бросила испепеляющий взгляд на Владислава:
— У правосудия нет границ! А мсье Турецкие пытается обелить тирана!
— Зря вы так, — «литовец» Рокотов покачал головой. — После того что Сталин сделал с моим народом, я органически не переношу никакой диктатуры… Но если мы хотим, чтобы всё было совершенно законно, следует придерживаться установленных юридических норм. Для начала — вынести вопрос о Гаагском трибунале на повторное обсуждение Ассамблеей ООН, чтобы та подтвердила или опровергла его легитимность. И только после этого начинать какие-либо судебные заседания.
— А Милошевича пока отпустить? — съязвила Доменика Отис.
— Зачем отпускать? — Влад развел руками, — Насколько мне известно, до экстрадиции он сидел в югославской тюрьме. Вернуть его обратно и всё.
— Второй раз его сербы не отдадут, — Жан-Поль Готтар промокнул носовым платком выступивший на лбу пот.
— Не отдадут, — британец поддержал швейцарца.
— Можно сделать сербский филиал трибунала, — не сдался Рокотов, — и судить Милошевича в Белграде. Технически это возможно.
— Сербы его не осудят! — фыркнула Сесиль.
1 2 3 4 5 6