В результате бумажных войн отдельные переулки и даже дома регулярно меняли «хозяина», что привносило в и без того неспокойную жизнь обитателей двух спальных районов дополнительную толику нервозности. Чем с удовольствием пользовались стражи порядка, отфутболивая заявителей к соседям и мотивируя отказы в приеме жалоб чужой территориальностью.
– Ну, что тут? – неприязненно спросил Соловец у косоглазого сержанта, присевшего на чугунный радиатор парового отопления. – Документы какие-нибудь нашли?
– Не-а. – Косоглазый перебросил вонючую «беломорину» из одного уголка рта в другой.
Единственными вещами, обнаруженными сержантами в карманах убитого, были расческа и пригоршня нерусских монет с портретом какой-то бабы.
Монеты патрульные честно поделили между собой, а расческу оставили.
– Глухарь, – резюмировал страдающий от сухости в горле Казанова. – Натуральнейший глухарь… Уже расправил крылышки.
– Сам вижу, – буркнул майор и присел на корточки возле окоченевшего тела. – Он что, из театра сбежал?
Покойный действительно был одет по моде конца девятнадцатого века – на ногах бурые гамаши, из-под сбившегося короткого сюртука высовывалась перепачканная засохшей кровью манишка, рядом валялся котелок.
– Погоди-ка… – Соловец распрямился и посмотрел на обшарпанную дверь с отсутствующим номером квартиры. – А свидетели есть?
– Не, – весело сказал круглолицый сержант, недавно прибывший в северную столицу из деревни под Брянском и пока еще опасающийся ездить на метро, из-за чего он вечно опаздывал на работу. – Надо привести?
Майор перегнулся через перила и отметил, что дознаватель Твердолобов все так же пребывает в беспамятстве.
– А тута никто не ходит, – добавил второй патрульный. – Двери заколочены, все через другой подъезд шоркаются… Тута аварийный лестничный пролет. Опасно ходить…
– Опа! – Казанова понял невысказанную мысль Соловца. – До границы нашей территории – сто шагов.
– Именно, – майор воровато заморгал. – И заявы нет…
– А Чердынцев? – засомневался капитан.
– Спокойно… Скажем, ложный вызов. – Соловец повернулся к патрульным. – Кто, кстати, сообщил?
– Старуха одна, – задумался круглолицый. – Слышала выстрелы, испужалась и нам брякнула. Видела еще, что вроде кто-то в подвал побежал… Или не побежал… Она сама неходячая, токо у окошка сидит…
– Отлично! – Начальник «убойного» отдела весело потер руки и пихнул ногой труп. – Так. Берете этого и несете вниз, под лестницу. Посмотрите там дерюжку какую-нибудь, чтобы накрыть… И мотаете отседова, – Соловец сунул старшему наряда мятый полтинник. – Сходите, пивка попейте. Если кто спрашивать будет, что и как, вы ничего не знаете и ничего не видели… Мальчишки петарды поджигали, вот старуха и ошиблась. Мы вечером решим проблемку…
– А наш чудик? – Казанова вспомнил о Твердолобове, почивавшем на пыльных ступенях.
– Его – в отдел, – решил Соловец.
– Может, в соседний дом оттащим? – предложил капитан.
– Нет, в отдел… Он все равно ничего не помнит. Бросим в дежурке, пусть дрыхнет. И Чердынцеву скажем, чтобы не будил… Ну, – майор поторопил сержантов, – что встали?
Патрульные, только что получившие наглядный урок тонкостей оперативной работы по интеллектуальному раскрытию особо тяжких преступлений, что в современной милицейской практике занимает больше половины рабочего времени, схватили труп за ноги и поволокли вниз по лестнице.
За ними двинулся Казанова, бережно несущий в руке котелок и прикидывающий, пойдет ли ему сей головной убор или нет, и если пойдет, будет ли он гармонировать с его любимым длинным красным шарфом.
Соловец окинул беглым взглядом место преступления, затер подошвой ботинка кровавое пятно на полу и щедро посыпал лестничную площадку смесью махорки и молотого черного перца, коробок с которой он всегда носил с собой.
Ибо был старым и опытным сотрудником райотдела милиции и хорошо знал, что не стоит недооценивать служебных собак. Особенно из соседнего РУВД.
* * *
С помощью очередного стакана виски Холмса после всего пережитого наконец-таки удалось привести в чувство, и он попытался реабилитироваться, заявив, что, дескать, бывают случаи, в которых даже дедукция бессильна.
– Иногда все зависит от конкретного человека, – рассуждал великий сыщик. – У Уотсона, к примеру, был сослуживец по имени Льюис. Нет-нет, настоящую фамилию, конечно, не скажу, пусть будет Кэрролл. Так вот, мистер Кэрролл и мистер Уотсон здесь, на Бейкер-стрит, однажды очень бурно отметили День Английской армии, вернее – свою встречу. Когда же наш гость собрался уходить, мы вызвали кэб. Но, как выяснилось позднее, единственное, что сумел произнести друг Уотсона, сев в экипаж, так это свое имя: Льюис, – после чего заснул. Открывает глаза через некоторое время, видит вокруг какие-то поля, ни одного домика. А кэбмен его успокаивает: спите, мол, ехать еще далеко, только Ливерпуль миновали…
У Ларина тоже была в запасе похожая история об одном его знакомом по фамилии Гагарин, съездившем как-то в Москву. Остановился этот его знакомый в гостинице «Космос» и ближе к ночи собрался навестить Белый дом, как нынче москвичи величают Ленинградский вокзал. Не зная точно дороги, решил ехать на такси. Только поездка сорвалась, потому что ни один диспетчер почему-то не соглашался принять по телефону вызов из космоса машины для Гагарина.
Но оперативник вовремя сообразил, что Холмс вряд ли поймет эту историю, и замолк на полуслове. Затем поинтересовался, как гениальный сыщик смог догадаться, что Андрей и его друг приехали именно из Америки.
Великий сыщик, как всегда сославшись на дедуктивный метод, с присущей ему скромностью объяснил, что только американцы с их полным отсутствием вкуса способны так по-идиотски одеваться («Простите, джентльмены!»). К тому же акцент жителей Нового Света никуда не скроешь.
Оперативники не стали спорить.
– А еще проще определить профессию, – заметив интерес к своему методу, изрек Холмс. – Помогает характерный отпечаток, который накладывает на человека любая работа. И этот отпечаток, надо сказать, имеет интернациональный характер. Взять, например, шахтера. Будь он хоть с Аляски, хоть из Африки – его всегда можно узнать по въевшейся в кожу угольной пыли, грязи под ногтями, черной шее…
– Так вы же бродягу описываете, – не выдержав, заметил Дукалис, – бомжа, по-нашему.
– Нет, – ничуть не смутившись, возразил Холмс, – от бродяги еще пахнет помойкой, а от шахтера только ромом или виски. В том и состоит метод дедукции, что нельзя упускать ни одной мелочи. Вот вы, например… Можно с уверенностью утверждать, что основное ваше занятие – игра на фортепиано!
– Посмотрите на пальцы господина Дюка. Их конечные фаланги слегка расплющены, как если бы человек постоянно нажимал на клавиши…
Дукалис, растопырив пальцы, недоуменно всматривался в них, будто видел впервые. Действительно, красотой они не блистали.
– Ну, знаете, – не выдержал Ларин, – это не аргумент. Представьте-ка, что, скажем, несколько часов назад мой друг пытался на практике продемонстрировать молодому коллеге, какие методы допроса, называемые незаконными, нельзя применять… Ну и сунул неудачно руку между дверью и косяком…
Щеки Дукалиса чуть порозовели, и он тяжело вздохнул, вспомнив утреннюю воспитательную беседу с Васей Роговым, после которой случайно зажатые дверью пальцы, действительно, побаливали.
– Нет-нет, – замахал руками Холмс. – Я понимаю, что вам не хочется соглашаться с очевидным – гениальное всегда сразу не воспринимают. Сначала говорят: «Этого не может быть», – потом: «В этом что-то есть», – и уж напоследок: «Кто же об этом не знает». Но я же говорил, джентльмены, что метод дедукции основан на множестве мелких штрихов, из которых складывается единая грандиозная картина. Пальцы в нашем случае – один из таких штрихов. Но есть и другие признаки. Взгляните, Энди, на сюртук своего друга – обшлага у него потерты. Это прямо подтверждает мою теорию: именно при работе с клавиатурой инструмента на одежде возникают подобные следы.
– Ой, Шерлок, – не сдавался Ларин, – тут можно попасть впросак. А вдруг у моего товарища, извините, проблемы с зарплатой или он работает машинисткой?
– Ха-ха-ха! – неожиданно громко и заливисто рассмеялся великий сыщик. – Это вы, мой друг, попали впросак. Жалование у сыщиков всегда высокое, это общеизвестно. Так что не надо прибедняться. Но третий, самый важный признак, окончательно меня убедивший, какого рода деятельностью занимается мистер Дюк, это его облик: только у человека интеллигентной профессии, а не у какой-то там простой машинистки может быть такое одухотворенное лицо! Загляните ему в глаза – это же истинный джентльмен… Ну, подтвердите же, я прав?..
Ларин задумчиво посмотрел на расплывшуюся от неожиданного комплимента физиономию товарища и поспешил заверить, что полностью согласен с гениальными выводами английского коллеги…
* * *
Приезд генерального директора «Фагота», сопровождаемого младшим лейтенантом милиции, в свою вотчину был обставлен с поистине королевским размахом.
В центральном холле издательства выстроились два десятка сотрудников, льстиво улыбающихся шествующему с каменным лицом Трубецкому.
Даже не взглянув на них, Трубецкой прошествовал в свой кабинет, плюхнулся в пятисотдолларовое кресло, провякал в интерком, чтобы ему принесли чаю, и уставился на Мартышкина, словно забыл, зачем привез милиционера с собой.
– Так что с писателями? – Стажер попытался продолжить разговор, начатый еще в черном «Запорожце» генерального директора, но прерванный телефонным звонком партнеров Трубецкого из далекого города Урюпинска.
– Да! – вспомнил издатель, полез в стол и вывалил перед младшим лейтенантом кипу рекламных плакатов серии «Закон жулья». – Вот! Смотрите.
– Очень интересно, – осторожно заметил Сысой, разглядывая кричащие заголовки типа «Народный Целитель. Путевка в Синг-синг!», «Народный целитель. Прыжок в поле!» или «Народный целитель. Месть Сары, Цили и Моисея Сигизмундовича!» – А что это тут мелко так напечатано? «Для нас пишут не только…». Кто пишет?
– Чушков и Беркасов, я ж вам говорил, – выдавил из себя генеральный директор, искренне страдающий от необходимости пользоваться всяческими уловками, дабы поддерживать реализацию своей продукции на должном уровне и не подводить своих урюпинских партнеров. – Это чтоб антимонопольный комитет не докопался… Читателей я предупредил, что на меня не только эти двое работают, но и много других. Так что заявка о мошеннической рекламе у них не пройдет… А что делать? Без рекламы, особенно такой, ничего ведь не продашь…
– Гениально! – восхитился стажер, недалеко ушедший в умственном развитии от генерального директора «Фагота». – Вы всё предусмотрели!
Трубецкой расплылся в довольной улыбке и даже соизволил заказать для Мартышкина кофе.
Предупредив, однако, секретаря, что «достаточно половины дозы».
Расточительность Василием Акакиевичем не поощрялась.
Юная блондинка внесла поднос с большой кружкой для генерального директора и с маленькой чашечкой для стажера.
Трубецкой проводил обтянутую мини-юбкой аппетитную попку секретарши отрешенным взглядом, шумно отхлебнул чаю и постучал согнутым пальцем по клавиатуре компьютера, пылившегося на рабочем столе. Машина стоимостью в три тысячи долларов, с двумя процессорами последнего поколения, жидкокристаллическим монитором с диагональю в восемнадцать дюймов и стагигабайтным жестким диском использовалась издателем исключительно для нечастой игры в «Тетрис», в которой склонный к созерцанию Василий Акакиевич перманентно терпел поражение.
Мартышкин попробовал «кофе», ощутил слабый привкус цикория и понял, что его угощают сильно разбавленным напитком «Летний».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28