Каков Рой Вандервейн как муж, отец, и любовник, и тому подобное, касается только Роя Вандервейна и очень узкого круга лиц, а лет через пятьдесят об этом никто и не вспомнит. Каков Рой Вандервейн как музыкант – касается только музыки, и это будет интересно много дольше. Ради Христа, бросьте вы это дерьмо, свои «Элевации номер девять», сосредоточьтесь на Малере. Это ваша работа. Это ваше призвание.
– По-вашему, музыка важней, чем секс? Да ну вас к богу в рай, Даггерс…
– На мой взгляд, очень даже да! По мне, лучше быть монахом, но в мире музыки, чем безотказным жеребцом, но без нее. Для меня тоже секс не последнее дело, и, может быть, я не слишком точно выразился насчет монаха и жеребца, только не в этом суть. А суть в том, что музыка важней, чем сексуальная жизнь Роя Вандервейна.
– Послушайте, старина, ей-богу, я никак не могу взять в толк, что ужасного в таком крохотном пустячке, как «Элевации номер девять»! Послушать вас, так прямо…
– Куда подевались остальные восемь?
– Ах, да это выдумка! Я хочу сказать, остальных просто не существует. Есть у «битлов» одна запись – хотя вас это не интересует. В общем, это просто некий каламбур. Ну, господи, элевация, девять дюймов.
– Полагаю, вы будете объяснять это публике в день премьеры? Или же приметесь демонстрировать…
– Ну конечно! Но я по-прежнему не понимаю, чем это вас так…
– Вы оскверняете… вы, такая известная личность, столь высокочтимая, причем по заслугам, вы способствуете осквернению такого высокого искусства, как музыка! В момент, когда она переживает такие трудные для себя времена, когда творят всякие типа Кейджа и Буле. Вы наносите удар прямо с тыла. Что говорить, подобрали нужный момент, сейчас самое время и подходящая ситуация, чтобы то, что вы сочиняете, пришлось в какой-то мере по вкусу всем, чего музыке, основанной на джазе, не удавалось после множества попыток. Но если только ваше барахло придется всем по вкусу, значит, вы погубите самое музыку!
– Подумаешь, носитесь со своей мелодикой как с бесценным сокровищем! Ведь новое – это просто трюкачество, веселая возня. Ах, если бы вы хоть раз смогли увидеть все в ином ракурсе!
– Веселая возня, которая погубит музыку! Хорошо, пусть я переусердствовал насчет того, что всем по вкусу. Но вы и в самом деле помогаете превратить музыку в забаву, в какую-то пустышку, как и то, во что они все одеваются, как театр, где актеры нагишом, как «люди-цветы», как экологическое искусство и прочее. А это позор! И для такого, как вы, в первую очередь. Потому что вы знаете большее. Вы можете рассказывать о том, что именно вам так приятно в безграничном восхищении, я не сомневаюсь, теперь вы получите его в полном масштабе, только все ваши коллеги и все ваши истинные друзья станут вас презирать! И я в том числе. В первую очередь я!
Рой мрачно налил себе еще вина и взглянул на меня; я покачал головой. Потом он снова взглянул на меня с кривой ухмылкой, которую я прежде у него не замечал, однако смысл уловил без труда. Он переваривал очередную дозу горькой микстуры, с моей помощью испытав омерзение к тому, что уже безоговорочно вознамерился совершить.
– Пожалуй, я все-таки выпью вина, – сказал я.
Он налил мне, становясь все мрачней.
– Она просто так взяла и ушла?
– Нет-нет, – сказал Рой. – Просто так она никогда не уходит. Только дав совершенно ясно понять, что сейчас намерена уйти. А вот и она!
– Пошли! – сказала, появляясь, Сильвия.
– Присядь, выпей кофе! – сказал Рой.
– Пошли! – Она одарила его гримасой, адекватной в исполнении гадким почерком призыву: «В постель!»
Рой поднялся. Я заявил, что на сей раз плачу я, и вытащил бумажник, однако Рой сказал, что сегодня запишут на его счет, а в следующий раз, пожалуйста. При выходе Сильвия толкнула под локоть какого-то человека, сидевшего за столиком у прохода, и он плеснул кофе на пачку сигарет, лежащую на столике, а Рой извинился. Мы шли к Рыцарскому мосту, накрапывал легкий дождик, и Сильвия прибавила шагу. Машины еле текли сплошным потоком.
– Тут мы такси никогда не поймаем, – сказала Сильвия.
– Пойду взгляну, где остановка автобуса, – предложил я.
– Вот! – сказала Сильвия, указывая пальцем.
Это был не автобус, а свободное такси, и оно действительно медленными толчками приближалось параллельно тротуару, на котором мы стояли. Рой махнул водителю. Аналогичный жест сделал одновременно с ним маленький смуглый человечек, возможно индус, который стоял ближе к такси, чем мы. В этот момент машины двинулись с места, и такси, проигнорировав индуса (с удивлением вытаращившего глаза), проехало мимо и притормозило рядом с нами.
– Почему вы не остановились перед тем парнем? – спросил Рой водителя.
– А мало ли, – ответил тот с выговором простолюдина. – Может, он мне лучше понравился.
– Но он же цветной!
– Так вы раньше подошли. Я считал, что это твое право, мужик!
– Немедленно развернитесь и подъезжайте к нему!
– Еще чего, тут разворачиваться не положено. Ладно, садишься или нет?
– Да полезай ты, идиот паршивый! – сказала Сильвия. – Не знаю, как тебе, а мне некогда!
– Я не желаю…
Словно мы все утро репетировали, Сильвия лягнула Роя под зад, я подхватил его прямо под мышки, она рванула дверцу, я плюхнул его на сиденье, Сильвия нырнула следом, и такси отъехало.
– Пока! – выкрикнула она из окошка, махнув рукой. – Большое спасибо! Привет!
Глава 5
Как скала
Как я узнал на следующее утро, позвонив и напоровшись на Гилберта, машина Роя быстро оправилась после жестокого недуга; Гилберт же сообщил мне с легким и в то же время нескрываемым удовольствием, что ее владелец укатил на ней в Лондон и, следовательно, придется мне от метро добираться пешим ходом. На вопрос, как там обстоит дело с такси, Гилберт все в том же ключе сказал, что прямо у самого выхода из метро имеется местный пункт вызова такси, однако, как подсказывает его опыт, там всегда заперто. Опыт Гилберта сработал безупречно. Я отправился пешком через весь городок с боязнью, что вот-вот разразится ливень, однако небеса, хотя и продолжали сохранять свинцовую окраску, решили до поры попридержать свою влагу. Люди на улицах, в том числе и молодежь, выглядели вполне нормально. Расценив это как непостижимо благоприятный знак, далее путем самоанализа я выявил, что подсознательно рисовал в своем воображении страшную картину перевоплощения городка со времени моего последнего посещения в некий Ройтаун, с толпами молодежи на тротуарах и проезжей части, курящей наркотики, тренькающей на гитаре, клеймящей устаревшую мораль и окликающей друг друга: «Эй ты, христианин почтенный!» Но даже если такое и было, это не бросалось в глаза.
Я свернул у автопарка с витриной, уставленной «бентли» и «роллс-ройсами», направился мимо мрачноватой лужайки, испятнанной лужами, и пересек какую-то площадь, где в зданиях богаделен вокруг церкви размещались заведения, названия которых были изображены на отражателях, доступных освещению автомобильными фарами, и с металлическими фигурами на верхушках столбов при воротах. Это, пожалуй, было гораздо больше в стиле моего Ройтауна. Подходя к резиденции Вандервейнов, я, похоже, заметил Гилберта в окне второго этажа, однако, приглядевшись, я никого там не увидел. Ступив на двор, я, как и прежде, услышал доносившиеся из кухни рычание и лай Пышки-Кубышки; она возникла передо мной в прихожей, узнала и принялась вилять хвостом, часто фыркая, как и подобает собаке почтенного происхождения. Откуда-то появилась Китти с объятиями. После того как мы прошли в гостиную, она со свойственным ей темпераментом произнесла:
– Дуглас, дорогой, как это мило, что пришли!
– Ну, проветриться никогда не помешает! Как поживаете?
Китти изобразила мужественно-конвульсивную улыбку, вызвавшую у меня чувство раздражения и одновременно жалости.
– Ах! Знаете ли… – ответила она с наигранным надрывом беспечности. – Живем потихоньку. Надо ведь как-то жить! Может, хотите пива или чего-нибудь еще?
– Нет, благодарю! Пейте без меня.
– Я уже выпила.
В этом можно было не сомневаться: приняла солидный бокал жуткого пойла, любимого виски, разбавленного водой, и, судя по всему, не один. Ее одежда, как и вся окружающая обстановка, носила налет беспорядка, однако весьма продуманного художественно: халат или платьице-халат на Китти было старенькое, слегка поношенное, но чистое; косметика довольно небрежная, но все же в тот день она ею воспользовалась; вокруг фаянсовая посуда, наполненные доверху пепельницы, вазы с увядшими цветами и вынутые из конвертов пластинки, но вместе с тем внушительного вида часы в застекленном футляре показывали точное время, а на ковре я не заметил крупных или свежих пятен. На данный момент Китти вместе с домом переживала легкий период запустения, не более того.
Она поймала мой взгляд.
– Уборщицы перестали ходить, а я все никак не могу подобрать новых. По-моему, я здесь уже всех перепробовала. Гилберт – чудо, но не может же он делать все!
– Так они с Пенни пока еще здесь? – рискнул я спросить.
– Ну да И в данный момент. Они постоянно здесь. По-моему, это для вас не новость.
– А как Эшли?
– Он в школе.
– Да что вы? И как его успехи?
– Успехи? – Китти была явно озадачена.
– Простите, я только…
– Теперь он большую часть времени проводит там. Стал гораздо послушней, чем был. Мы придумали новую систему. Если он идет в школу, то по возвращении домой его ждет подарок.
– Какой подарок?
– Ну, разумеется, что-нибудь приятное. То, с чем ему нравится играть.
– Вы имеете в виду, скажем, миномет, или огнемет, или…
– В своем доме, Дуглас, мы не признаем никаких милитаристских игрушек!
– Простите, нечаянно вырвалось. А чья это идея насчет подарка?
– Эшли.
Из всех пришедших на ум междометий я выбрал то, которое выражало принятие мной полученной информации. Параллельно с маленьким спектаклем насчет возмущения милитаристскими игрушками Китти вошла в привычный для нее навеянный кино образ офицерской вдовы, демонстрируя при этом такое самообладание, о котором буквально никто и никогда даже мечтать не мог, и так далее. Я решил про себя, что когда-нибудь все-таки надо начать, и спросил:
– Так что у вас новенького?
Она вновь перешла на беспечный тон:
– Как, вы не слыхали? По-моему, уже знают все! Мой муж меня бросает. Он решил сбежать из дома с молоденькой.
– Возможно, у него это еще на стадии Байрейта? Ну, как бы еще не развилось до конца…
– Нет, все гораздо серьезней! Он приучил себя не жить в роскоши.
– Рой вернется! Он ее долго не вынесет. Такое человеку не под силу.
– Вернется, чтобы сорваться опять! Отыщет какую-нибудь с такими же… соблазнами. Нет, он не вернется! Это не в его правилах. Не думайте, что я так говорю от отчаянья! Я – свидетель подобного много лет назад. Господи, он – человек, и ничто человеческое ему не чуждо! А разве это не человеческая потребность – избрать себе новый путь в будущее, вместо того чтобы вновь возвращаться долгим путем назад, в то прошлое, что ты когда-то оставил? Вы не возражаете, если мы выйдем на воздух? Мне начинает казаться, что атмосфера этого дома действует на меня угнетающе.
Я и сам, в меньшей степени, чем она, но уже начал испытывать сходное чувство, потому поспешил поднять вверх раму центрального высокого окна, и мы с Китти по очереди, пригнувшись, выбрались наружу. На небе слегка развиднелось. Мы направились вперед к лужайке, и тут явилась Пышка-Кубышка, вылетев из-за угла разваленной теплицы со старым сандаликом в зубах. Бросив его неподалеку, она принялась с бешеной силой на нас кидаться, сопровождая прыжки тоненькими повизгиваниями и порыкиваниями; затем, на сей раз уже с лаем, она что есть духу припустила к зарослям рододендронов, привлеченная каким-то существом или движением листвы. В глаза бросились лысые пятна в этом месте лужайки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– По-вашему, музыка важней, чем секс? Да ну вас к богу в рай, Даггерс…
– На мой взгляд, очень даже да! По мне, лучше быть монахом, но в мире музыки, чем безотказным жеребцом, но без нее. Для меня тоже секс не последнее дело, и, может быть, я не слишком точно выразился насчет монаха и жеребца, только не в этом суть. А суть в том, что музыка важней, чем сексуальная жизнь Роя Вандервейна.
– Послушайте, старина, ей-богу, я никак не могу взять в толк, что ужасного в таком крохотном пустячке, как «Элевации номер девять»! Послушать вас, так прямо…
– Куда подевались остальные восемь?
– Ах, да это выдумка! Я хочу сказать, остальных просто не существует. Есть у «битлов» одна запись – хотя вас это не интересует. В общем, это просто некий каламбур. Ну, господи, элевация, девять дюймов.
– Полагаю, вы будете объяснять это публике в день премьеры? Или же приметесь демонстрировать…
– Ну конечно! Но я по-прежнему не понимаю, чем это вас так…
– Вы оскверняете… вы, такая известная личность, столь высокочтимая, причем по заслугам, вы способствуете осквернению такого высокого искусства, как музыка! В момент, когда она переживает такие трудные для себя времена, когда творят всякие типа Кейджа и Буле. Вы наносите удар прямо с тыла. Что говорить, подобрали нужный момент, сейчас самое время и подходящая ситуация, чтобы то, что вы сочиняете, пришлось в какой-то мере по вкусу всем, чего музыке, основанной на джазе, не удавалось после множества попыток. Но если только ваше барахло придется всем по вкусу, значит, вы погубите самое музыку!
– Подумаешь, носитесь со своей мелодикой как с бесценным сокровищем! Ведь новое – это просто трюкачество, веселая возня. Ах, если бы вы хоть раз смогли увидеть все в ином ракурсе!
– Веселая возня, которая погубит музыку! Хорошо, пусть я переусердствовал насчет того, что всем по вкусу. Но вы и в самом деле помогаете превратить музыку в забаву, в какую-то пустышку, как и то, во что они все одеваются, как театр, где актеры нагишом, как «люди-цветы», как экологическое искусство и прочее. А это позор! И для такого, как вы, в первую очередь. Потому что вы знаете большее. Вы можете рассказывать о том, что именно вам так приятно в безграничном восхищении, я не сомневаюсь, теперь вы получите его в полном масштабе, только все ваши коллеги и все ваши истинные друзья станут вас презирать! И я в том числе. В первую очередь я!
Рой мрачно налил себе еще вина и взглянул на меня; я покачал головой. Потом он снова взглянул на меня с кривой ухмылкой, которую я прежде у него не замечал, однако смысл уловил без труда. Он переваривал очередную дозу горькой микстуры, с моей помощью испытав омерзение к тому, что уже безоговорочно вознамерился совершить.
– Пожалуй, я все-таки выпью вина, – сказал я.
Он налил мне, становясь все мрачней.
– Она просто так взяла и ушла?
– Нет-нет, – сказал Рой. – Просто так она никогда не уходит. Только дав совершенно ясно понять, что сейчас намерена уйти. А вот и она!
– Пошли! – сказала, появляясь, Сильвия.
– Присядь, выпей кофе! – сказал Рой.
– Пошли! – Она одарила его гримасой, адекватной в исполнении гадким почерком призыву: «В постель!»
Рой поднялся. Я заявил, что на сей раз плачу я, и вытащил бумажник, однако Рой сказал, что сегодня запишут на его счет, а в следующий раз, пожалуйста. При выходе Сильвия толкнула под локоть какого-то человека, сидевшего за столиком у прохода, и он плеснул кофе на пачку сигарет, лежащую на столике, а Рой извинился. Мы шли к Рыцарскому мосту, накрапывал легкий дождик, и Сильвия прибавила шагу. Машины еле текли сплошным потоком.
– Тут мы такси никогда не поймаем, – сказала Сильвия.
– Пойду взгляну, где остановка автобуса, – предложил я.
– Вот! – сказала Сильвия, указывая пальцем.
Это был не автобус, а свободное такси, и оно действительно медленными толчками приближалось параллельно тротуару, на котором мы стояли. Рой махнул водителю. Аналогичный жест сделал одновременно с ним маленький смуглый человечек, возможно индус, который стоял ближе к такси, чем мы. В этот момент машины двинулись с места, и такси, проигнорировав индуса (с удивлением вытаращившего глаза), проехало мимо и притормозило рядом с нами.
– Почему вы не остановились перед тем парнем? – спросил Рой водителя.
– А мало ли, – ответил тот с выговором простолюдина. – Может, он мне лучше понравился.
– Но он же цветной!
– Так вы раньше подошли. Я считал, что это твое право, мужик!
– Немедленно развернитесь и подъезжайте к нему!
– Еще чего, тут разворачиваться не положено. Ладно, садишься или нет?
– Да полезай ты, идиот паршивый! – сказала Сильвия. – Не знаю, как тебе, а мне некогда!
– Я не желаю…
Словно мы все утро репетировали, Сильвия лягнула Роя под зад, я подхватил его прямо под мышки, она рванула дверцу, я плюхнул его на сиденье, Сильвия нырнула следом, и такси отъехало.
– Пока! – выкрикнула она из окошка, махнув рукой. – Большое спасибо! Привет!
Глава 5
Как скала
Как я узнал на следующее утро, позвонив и напоровшись на Гилберта, машина Роя быстро оправилась после жестокого недуга; Гилберт же сообщил мне с легким и в то же время нескрываемым удовольствием, что ее владелец укатил на ней в Лондон и, следовательно, придется мне от метро добираться пешим ходом. На вопрос, как там обстоит дело с такси, Гилберт все в том же ключе сказал, что прямо у самого выхода из метро имеется местный пункт вызова такси, однако, как подсказывает его опыт, там всегда заперто. Опыт Гилберта сработал безупречно. Я отправился пешком через весь городок с боязнью, что вот-вот разразится ливень, однако небеса, хотя и продолжали сохранять свинцовую окраску, решили до поры попридержать свою влагу. Люди на улицах, в том числе и молодежь, выглядели вполне нормально. Расценив это как непостижимо благоприятный знак, далее путем самоанализа я выявил, что подсознательно рисовал в своем воображении страшную картину перевоплощения городка со времени моего последнего посещения в некий Ройтаун, с толпами молодежи на тротуарах и проезжей части, курящей наркотики, тренькающей на гитаре, клеймящей устаревшую мораль и окликающей друг друга: «Эй ты, христианин почтенный!» Но даже если такое и было, это не бросалось в глаза.
Я свернул у автопарка с витриной, уставленной «бентли» и «роллс-ройсами», направился мимо мрачноватой лужайки, испятнанной лужами, и пересек какую-то площадь, где в зданиях богаделен вокруг церкви размещались заведения, названия которых были изображены на отражателях, доступных освещению автомобильными фарами, и с металлическими фигурами на верхушках столбов при воротах. Это, пожалуй, было гораздо больше в стиле моего Ройтауна. Подходя к резиденции Вандервейнов, я, похоже, заметил Гилберта в окне второго этажа, однако, приглядевшись, я никого там не увидел. Ступив на двор, я, как и прежде, услышал доносившиеся из кухни рычание и лай Пышки-Кубышки; она возникла передо мной в прихожей, узнала и принялась вилять хвостом, часто фыркая, как и подобает собаке почтенного происхождения. Откуда-то появилась Китти с объятиями. После того как мы прошли в гостиную, она со свойственным ей темпераментом произнесла:
– Дуглас, дорогой, как это мило, что пришли!
– Ну, проветриться никогда не помешает! Как поживаете?
Китти изобразила мужественно-конвульсивную улыбку, вызвавшую у меня чувство раздражения и одновременно жалости.
– Ах! Знаете ли… – ответила она с наигранным надрывом беспечности. – Живем потихоньку. Надо ведь как-то жить! Может, хотите пива или чего-нибудь еще?
– Нет, благодарю! Пейте без меня.
– Я уже выпила.
В этом можно было не сомневаться: приняла солидный бокал жуткого пойла, любимого виски, разбавленного водой, и, судя по всему, не один. Ее одежда, как и вся окружающая обстановка, носила налет беспорядка, однако весьма продуманного художественно: халат или платьице-халат на Китти было старенькое, слегка поношенное, но чистое; косметика довольно небрежная, но все же в тот день она ею воспользовалась; вокруг фаянсовая посуда, наполненные доверху пепельницы, вазы с увядшими цветами и вынутые из конвертов пластинки, но вместе с тем внушительного вида часы в застекленном футляре показывали точное время, а на ковре я не заметил крупных или свежих пятен. На данный момент Китти вместе с домом переживала легкий период запустения, не более того.
Она поймала мой взгляд.
– Уборщицы перестали ходить, а я все никак не могу подобрать новых. По-моему, я здесь уже всех перепробовала. Гилберт – чудо, но не может же он делать все!
– Так они с Пенни пока еще здесь? – рискнул я спросить.
– Ну да И в данный момент. Они постоянно здесь. По-моему, это для вас не новость.
– А как Эшли?
– Он в школе.
– Да что вы? И как его успехи?
– Успехи? – Китти была явно озадачена.
– Простите, я только…
– Теперь он большую часть времени проводит там. Стал гораздо послушней, чем был. Мы придумали новую систему. Если он идет в школу, то по возвращении домой его ждет подарок.
– Какой подарок?
– Ну, разумеется, что-нибудь приятное. То, с чем ему нравится играть.
– Вы имеете в виду, скажем, миномет, или огнемет, или…
– В своем доме, Дуглас, мы не признаем никаких милитаристских игрушек!
– Простите, нечаянно вырвалось. А чья это идея насчет подарка?
– Эшли.
Из всех пришедших на ум междометий я выбрал то, которое выражало принятие мной полученной информации. Параллельно с маленьким спектаклем насчет возмущения милитаристскими игрушками Китти вошла в привычный для нее навеянный кино образ офицерской вдовы, демонстрируя при этом такое самообладание, о котором буквально никто и никогда даже мечтать не мог, и так далее. Я решил про себя, что когда-нибудь все-таки надо начать, и спросил:
– Так что у вас новенького?
Она вновь перешла на беспечный тон:
– Как, вы не слыхали? По-моему, уже знают все! Мой муж меня бросает. Он решил сбежать из дома с молоденькой.
– Возможно, у него это еще на стадии Байрейта? Ну, как бы еще не развилось до конца…
– Нет, все гораздо серьезней! Он приучил себя не жить в роскоши.
– Рой вернется! Он ее долго не вынесет. Такое человеку не под силу.
– Вернется, чтобы сорваться опять! Отыщет какую-нибудь с такими же… соблазнами. Нет, он не вернется! Это не в его правилах. Не думайте, что я так говорю от отчаянья! Я – свидетель подобного много лет назад. Господи, он – человек, и ничто человеческое ему не чуждо! А разве это не человеческая потребность – избрать себе новый путь в будущее, вместо того чтобы вновь возвращаться долгим путем назад, в то прошлое, что ты когда-то оставил? Вы не возражаете, если мы выйдем на воздух? Мне начинает казаться, что атмосфера этого дома действует на меня угнетающе.
Я и сам, в меньшей степени, чем она, но уже начал испытывать сходное чувство, потому поспешил поднять вверх раму центрального высокого окна, и мы с Китти по очереди, пригнувшись, выбрались наружу. На небе слегка развиднелось. Мы направились вперед к лужайке, и тут явилась Пышка-Кубышка, вылетев из-за угла разваленной теплицы со старым сандаликом в зубах. Бросив его неподалеку, она принялась с бешеной силой на нас кидаться, сопровождая прыжки тоненькими повизгиваниями и порыкиваниями; затем, на сей раз уже с лаем, она что есть духу припустила к зарослям рододендронов, привлеченная каким-то существом или движением листвы. В глаза бросились лысые пятна в этом месте лужайки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40