— Если вы представляете Общество друзей бродячих собак и кошек или секту, члены которой блуждают по ночам в ночных рубашках со свечой в руке, то возвращайтесь домой и передайте своим братьям, что им у меня нечего искать.
— Я пришел по поводу ваших роз, леди Торп, — сказал Фишер, не обращая внимания на ее слова. — Если вы позволите заметить, ваши розы бывают летом в самом жалком состоянии. Говорят, что на них больше цветочной тли, нежели листьев, а клумбы с гвоздиками не отвечают, видимо, больше уровню замка Карентин.
— Короче, вы — садовник?
— С вашего позволения, да. Я прочитал ваше объявление и приезжал сюда на прошлой неделе. Это было в день смерти сэра Роберта. Если вы позволите, то я хотел бы поговорить с вами.
— Покажите мне ваши рекомендации.
Фишер церемонно достал свое портмоне и так же церемонно выложил на стол документы.
Дороти Торп взглянула на бумаги и равнодушно отодвинула их в сторону.
— Я и так знаю, что там написано: порядочный, трудолюбивый, надежный, преданный, обладающий чувством долга, готовый на жертвы, аккуратный. Ведь в противном случае вы не выложили бы передо мной эти бумажонки, не так ли?
Человек в черном не ответил.
— Ну ладно, я беру вас. Мой сад каждый год кишит насекомыми, они пожирают розы и капусту, — сказала она решительно.
— Против этого бича имеется лишь одно испытанное средство — яд для насекомых «Мгновенная смерть», — сказал садовник, причем на его лице не дрогнул ни один мускул.
Шеннон, проходивший в это время мимо стола, за которым сидела Торп, вздрогнул при упоминании средства для уничтожения насекомых. Ему на ум пришла ужасная мысль. Он испугался за свою жизнь. Предчувствие подсказало ему, что сэр Роберт не единственная жертва в этом доме и что традиция «Кровавой кузницы» возродится в замке леди Торп.
ГЛАВА ВТОРАЯ,

в которой садовник, принятый на работу скорбящей вдовой весьма уважаемого баронета Роберта Торпа и великолепно разбирающийся в ЯДАХ ДЛЯ РАСТЕНИЙ, проявляет и другие недюжинные способности. Это вновь подтверждает истину о том, что при подборе ПРИСЛУГИ никто не гарантирован от неожиданностей.
Первое время было тихо и ничто не грозило нарушить мир в замке Карентин. Резиденция Торпов — смешение по крайней мере трех-четырех архитектурных стилей — представляла собой тронутое временем, неприглядное здание, которому можно было лишь пожелать стать жертвой землетрясения. Поскольку духи уже длительное время сопротивлялись и не выполняли в нем свои обязанности наводящих ужас призраков, то и в этом отношении все было спокойно.
Даже погода, которая до этого была туманной, пасмурной и дождливой и тем самым климатически обусловливала преступления, и та одумалась. Небо прояснилось, весеннее солнце сияло как свеженачищенная латунная лампа; ночи были теплые, на кустах и деревьях лопнули клейкие почки, и желтоватая, почти прозрачная зелень появилась на ветвях.
Фишер, стремясь привести парк замка в должный порядок, работал с утра до ночи. Он так старательно выполнял свои обязанности, что даже экономка дома Патриция Хайсмит вынуждена была признать, что новому садовнику нельзя отказать в прилежании и усердии.
— С этим я согласна, — говорила она, — но со всем другим нет.
Дороти, которая сидела с ней за карточным столом в зале, сказала:
— Тебе ничего не нравится из того, что я приобретаю. Идет ли речь о таксе Аполло, или о велосипеде, который я купила на прошлой неделе, или о новом садовнике.
— Вы, как всегда, смеетесь надо мной, если я вижу все в мрачных красках. Но разве я не оказывалась всегда права, — парировала полная дама. — Велосипед стоит в гараже весь разбитый. А что сталось с Аполло? Он передушил всех кур в округе, и вы нажили себе за один месяц больше врагов, чем за последние десять лет. И в отношении Фишера, который выдает себя за садовника, я окажусь права. И если я, бедная, несостоятельная вдова, говорю, что он разбойник, головорез, убийца и поджигатель, то говорю правду, и только правду, клянусь честью. — В знак своего глубокого убеждения Патриция подняла вверх три пальца и озабоченно спросила: — Вы действительно убеждены в том, что не осталось других наследников?
— Я прожила с этим слабоумным пьяницей двадцать девять лет, семь месяцев и двенадцать дней, и, наверно, мне лучше знать, что я единственная наследница. Конечно, не исключено, что может появиться какой-нибудь проходимец вымогатель наследства, чтобы отобрать у меня часть заработанного столь тяжким трудом состояния. Но ты знаешь меня: он не получит ни единого шиллинга.
— Когда будет вскрыто завещание?
— Сразу же, как только этот Локридж, который выдает себя за адвоката и постоянно ездит в Лондон, ища там непристойных развлечений, опять вернется в Уолс. Я надеюсь, что это произойдет уже завтра.
Патриция, которой обычно даже на безоблачно-голубом небе виделись облака, на этот раз решилась защитить адвоката.
— Когда лежишь на операционном столе и тебе вскрывают живот, то я бы не назвала это развлечением. — И после некоторого раздумья она добавила: — На всякий случай я включу вас сегодня вечером в свою молитву, чтобы вы были единственной наследницей.
— В таких делах человеку не поможет никакой бог. Он должен сам знать, как себе помочь. — Дороти кивнула в сторону книжной полки. — Видишь книгу профессора Стюарда «Наиболее известные в мировой истории случаи убийств путем отравления, которые никогда не были доказаны»? Ты даже не представляешь себе, что можно натворить с помощью нескольких грибов или банки порошка для уничтожения насекомых.
Патриция посчитала христианским долгом осенить себя крестом.
— Нет, миссис Торп, это нехорошо. Такому убийце, как Фишер, можно разрешить все, потому что он по натуре преступник. Но даме вашего положения не должны приходить в голову такие мысли.
— Нам надо в ближайшие дни обязательно отремонтировать камин в моей комнате, — ответила на это Дороти Торп. — При сильном ветре из трубы в огонь падают камни. Так можно однажды ночью и сгореть заживо.
— Я видела, как он делал почтовые конверты. — Патриция не давала сбить себя с толку. — Он делал их с такой ловкостью, что я ужаснулась.
— Что он делал? — спросила Дороти удивленно.
— Он пришел ко мне на кухню и спросил, нет ли у меня нескольких конвертов. Я ответила, что нет. Он так ехидно ухмыльнулся, как будто думал, что у меня их целый ящик. После этого он пошел в свою каморку, я за ним. Что же я увидела через замочную скважину? Он взял лист бумаги и свернул его в конверт с такой быстротой, что у меня перехватило дыхание. С такой же ловкостью он склеил его. Тогда я сказала себе: «Патриция, в нашем доме появился убийца!»
— И все потому, что он так ловко сделал конверт? Мне кажется, это слишком надуманно.
— Нет, это не так, если учесть, что определенные способности приобретаются только в результате многолетних навыков.
— Ты считаешь, что он сидел в тюрьме?
— А взгляд, а выражение лица! Лицо его вдруг перекосилось, стало угрюмым, полным ненависти, как будто он хотел откусить у кого-то палец. Наверно, у тюремного надзирателя. А цвет его лица? Очищенная картофелина и та содержит в себе больше крови, чем он. Это результат, что он многие годы не видел солнца и света.
— Может быть, ты и права, — согласилась Дороти. И тут она сказала фразу, от которой лицо Патриции побелело и превратилось в очищенную картофелину: Иди и приведи его сюда. Мы должны все выяснить.
— О нет, я не могу! — сказала Патриция категорически. — Если потом я столкнусь с ним одна в темной комнате или в коридоре, он меня…
— Сейчас светит солнце, везде светло, даже в подвале.
— И все же…
— Патриция, немедленно приведи ко мне садовника!
Глубоко вздохнув, будто она идет на плаху, Патриция вышла из зала и вскоре вернулась с Фишером.
На Фишере был серый жилет и серые брюки, его черные с проседью волосы были тщательно расчесаны на прямой пробор. Вообще он больше походил на степенного дворецкого, нежели на копающегося в земле и цветочной тле садовника.
Дороги ткнула пальцем в лист бумаги, который она положила на стол:
— Сверните его в конверт!
Фишер свел на лбу свои черные брови. Патриция прижала правую руку к сердцу, когда он бросил быстрый и, как ей показалось, угрожающий взгляд в ее сторону. По его бескровным губам скользнула злобная улыбка. И действительно, не прошло и трех секунд, как лист бумаги превратился в конверт.
— Где вас этому учили? — Дороти осторожно коснулась конверта кончиком пальца, как будто она нажимала на взрыватель неразорвавшейся бомбы.
— Мой покойный отец, смею заметить, имел небольшую картонажную мастерскую. Я мог бы, если мне любезно разрешат, показать также, как в считанные секунды клеют пакеты и другие бумажные изделия.
— Вы никогда не сидели в тюрьме или другом подобном заведении? — спросила его Дороти без обиняков.
Фишер повернулся к Патриции Хайсмит и спросил в свою очередь:
— Это выдумала глупая особа, которая всегда сопит за дверью у замочной скважины?
— Я не глупая особа, — возразила возмущенная Патриция.
Фишер не удостоил ее больше вниманием.
— Позвольте мне удалиться, миледи? Перед ужином я обычно прочитываю несколько страниц Библии. — Фишер поклонился и вышел свойственной ему гордой походкой.
Патриция опустилась на стул, достала носовой платок и начала сморкаться, что было признаком того, что слезы уже дошли до кончика носа и только благодаря железной выдержке ей удавалось сдержать рыдания.
— Могу голову дать на отсечение, что мое подозрение оправданно. Я обладаю здоровым чутьем.
— Оставь свою голову в покое, а то действительно потеряешь ее. Это подсказывает мне мое здоровое чутье, — сказала Дороти, дав понять, что разговор окончен, и вышла в парк.
С заходом солнца стало так же прохладно, как было утром, и она приказала Патриции зажечь в спальне камин.
Вечером Дороти отказалась от обычной игры в карты и сразу же удалилась в свою комнату. В Уолсе она приобрела несколько книг и собиралась почитать в тишине.
Еще не было и десяти часов, когда Дороти отложила в сторону роман Фолкнера «Мошенники» и, усевшись перед туалетным зеркалом, намазала лицо ночным кремом. Настроение у нее было чудное. На что бы она ни смотрела — на свое отражение в зеркале, серебряную сигаретницу, горящий в камине огонь или светлое пятно на стене, где раньше висел портрет ее усопшего мужа, — повсюду ей казалось, что невидимая рука выводила: двести десять тысяч фунтов стерлингов, единственная наследница — Дороти Торп. Она удовлетворенно вздохнула. Ей казалось, что стоит лишь глубоко втянуть в себя воздух, чтобы сразу же стать невесомой и вылететь через окно на улицу. Так легко было у нее на душе.
Вскоре Дороти легла в постель и погрузилась в глубокий, здоровый сон человека, совесть которого не отягощена грехами, даже если он и совершил проступки, которые не согласуются с десятью заповедями и тринадцатью тысячами семьюстами восемнадцатью параграфами английского уголовного кодекса.
Ей снилось, как покойный муж щекотал в ее носу ершиком для чистки трубки. Хихикая, он говорил, что его смерть обойдется ей дорого. Несколько раз чихнув, она наконец проснулась.
В комнате стоял едкий дым. И не успела она еще прийти в себя, как в углу, где находился камин, раздался страшный грохот. В него свалились камни. Тлеющие угли глядели из темного угла, как злые глаза, язычки красного пламени разгорались, сливались и ползли все ближе к кровати Дороти.
Не понимая, что происходит, она уставилась на огонь. Наконец, придя в себя, выпрыгнула из кровати и побежала к двери, судорожно нащупывая ручку и ключ. Наконец ей удалось обнаружить ручку, но ключа на месте не было. И как она ни дергала, дверь не открывалась.
Дороти начала барабанить кулаками по двери, кричать во весь голос, но никто не откликнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19