Когда холодно спросила "Зачем?" - ответа он не нашел.
- Бридж меня развлекает, занимает ум. Я играла ещё в университете. Ты не знал?
- Нет. Помню, мы когда-то играли вместе, но не знал, что ты воспринимаешь это так всерьез.
- Видел бы ты меня до нашего знакомства! Я играла часто, и весьма неплохо, - зло фыркнула она. - Я тебе готовлю - чего ты ещё хочешь?
- Не будем ругаться. Играй ты в свой бридж...
Его не удивило, когда вечером, после разговора с Бобом Лоусоном, Элис не оказалось дома. В духовке ему была оставлена запеканка. Поев немного, он собрался опять заняться стеллажом в подвале, как кто-то позвонил в дверь.
- Добрый вечер, мистер Вэйн, - сказал Плендер. Поль отступил, чтобы сержант мог войти, но тот только покачал головой.
- Мистер Хэзлтон просил узнать, не могли бы вы прийти в полицию?
- В полицию?
- Нужно выяснить некоторые вопросы. Полагает, что в участке это сделать проще. Я с машиной.
Плендер наблюдал за Вэйном, который поднял руку к горлу, словно его душил воротник, но не возмутился и не протестовал.
Поль Вэйн был в полиции только раз, когда у него из машины украли приемник. Его удивило, как непринужденно там все себя ведут, мужчины болтали и шутили, словно в клубе. Когда он входил, дежурный сержант обратился к старухе с кошелкой:
- Ты опять здесь, бабка? За что на этот раз? Ответ старухи перекрыл всеобщий хохот, к которому присоединилась и она сама.
- За что ее?
- За кражу в супермаркете. Одна из наших постоянных клиенток.
Свернули направо. "Точно как у нас в конторе", - мельком подумал Поль. Потом Плендер постучал в какую-то дверь, и они вошли в комнату, где стоял стол, зеленые шкафы с картотеками, а на серых стенах - фото полицейских спортсменов. Хэзлтон поднялся из-за стола. Лицо его лоснилось, рука была твердой и теплой.
- Мило с вашей стороны, что пришли. Мы подумали, будет лучше, если кое-что выясним в участке.
Поль, оглядев голую, неуютную комнату, подумал, что же можно выяснить в таком месте. Как могут люди, работающие здесь, понять мотивы своих ближних?
- Это суперинтендант Полинг.
Седовласый мужчина с тонкими чертами лица, надув губы, не подал Полю руки, только кивнул. Он сидел в стороне, почти за спиной Хэзлтона, и казался нейтральным наблюдателем. Оба выжидательно взглянули на Поля. Тот чувствовал, что ему нужно что-то сказать.
- Полагаю, речь пойдет о той пишущей машинке.
- Машинка... да, с неё начнем, - охотно согласился Хэзлтон. - Мы хотели бы услышать от вас все, что знаете. Будьте добры повторить то, что рассказали мне вчера вечером, и добавьте все, что помните. Не спешите.
Плендер, сидевший у дверей, достал блокнот. Поль Вэйн говорил спокойно. Когда он закончил, Хэзлтон покачал головой.
- Все это мы уже слышали.
- Больше мне нечего сказать.
- Вот фотокопия письма, отпечатанного на вашей машинке. Вам это ни о чем не говорит?
Поль начал читать.
- Это адресовано не Луизе Олбрайт.
- Я не говорил, что ей. Это письмо, адресованное исчезнувшей француженке.
- Возможно, это вообще не связано с тем случаем.
- Я и не говорил, что связано. Только спросил: ни о чем вам это не говорит?
- Совершенно ни о чем.
- А имя Абель? Вы знаете кого-нибудь по имени Абель? Вам оно никого не напоминает?
- Только что это скорее французское имя, чем английское. И эта девушка была француженкой. Помню одного французского киноактера, которого звали Абель Ганс.
- Но как же Абель, француз он или англичанин, добрался до вашей машинки?
- Я же сказал вам, что не имею понятия. Могу только предположить, что это случилось, когда машинка оставалась в доме без надзора, до того, как мы переехали.
- Но, мистер Вэйн... - Хэзлтон резко сменил тон, теперь в нем звучало насмешливое недоверие. Он выглядел как бульдог, готовый наброситься на жертву. - Вы хотите нас убедить, что кто-то, осматривая дом, чисто случайно увидел вашу машинку и подумал - вот счастливый случай, сяду-ка я и напечатаю письмо на том листе бумаги, который чисто случайно оказался у меня в кармане? Вы в этом хотите нас убедить? Для меня это звучит как нонсенс.
Вэйн казался потрясенным, но не испуганным.
- Я ни в чем не хочу вас убедить. Говорю же, я не могу объяснить.
Старший инспектор ткнул в него длинным костлявым пальцем.
- Вместо этой ерунды попробуйте вот как. Это ваша машинка. Письмо напечатали вы. Хотели избавиться от машинки, воспользовались случаем и отдали её дочери...
- Приемной дочери.
- Не перебивайте меня! - Казалось, полицейский понемногу закипает. Потом вы познакомились с этой девушкой, и что дальше? Ведь это не первое письмо от Абеля, не так ли? Что, если я сообщу вам, что у нас есть ещё письма, отпечатанные на той же вашей машинке, что бы вы на это сказали?
Голос Вэйна остался спокойным. Ему даже удалось улыбнуться.
- Сказал бы, что вашу француженку я никогда в жизни не видел и что, будь у вас ещё письма, вы показали бы мне их фотокопии. И помните, инспектор, что я привык говорить с людьми. Вижу, когда кто-то блефует и пытается меня испугать. Это глупо. И, если позволите, старомодно.
Хэзлтон откинулся на спинку кресла так, что оно затрещало. Полинг своим тихим голосом перенял инициативу:
- Мистер Вэйн, когда вас посетил сержант Плендер... вы помните?
- Разумеется.
- Ваша жена сказала, что вы интересуетесь молоденькими девушками. Что она имела в виду?
- Ничего. - По лицу его скользнула усмешка, и тут же погасла, как огонь маяка.
- Она сказала это, потому что знала о Монике Фаулер? - Полинг ждал реакции на свой вопрос. Вэйну он был неприятен, но он был информирован и готов к нему.
- Да, она знает о Монике Фаулер.
- Ей было тринадцать.
- Ну и что?
- У вас были половые отношения?
- Нет. Я любил её как... вроде как дядюшка.
Хэзлтон фыркнул. Полинг укоризненно покосился на него.
- Меня обвинили во всевозможных непристойностях. Я ничего не совершил, но был настолько глуп, что дал им какие-то деньги.
- Двести фунтов за молчание. Знаю, вы не согласны, но это было за молчание.
- Ну, если вы так называете...
- А как это называете вы? - холодно спросил Полинг. - Вас хотели обвинить в аморальном поведении. Но вы заплатили, и все было забыто.
- Меня никогда бы не обвинили. - Вэйн побледнел.
- Так почему вы платили?
Поль не ответил.
- Потом они написали вашей жене.
- Да.
- Но это был не единственный случай. Расскажите нам о других.
- Был... было это всего один раз.
- Расскажите нам.
- Речь о Шейле Винтертон. Было это семь лет назад. Мы знакомы были с её семьей. Шейла брала у меня уроки французского. Я владею иностранными языками, так что я давал ей уроки.
- И что произошло? - Вэйн что-то пробормотал. - Я не слышал.
- Элис тогда работала по полдня. Однажды она вернулась и застала нас.
- Сколько лет было Шейле?
- Двенадцать. - И едва слышно добавил: - Это был единственный случай, клянусь, единственный. - Голова его упала на стол, плечи содрогались от рыданий.
Полинг поморщился. Эти неприятные сцены приходится терпеть. Весьма деликатно он продолжал:
- А как насчет Луизы? Расскажите нам о ней.
Вэйн поднял залитое слезами лицо. Щеки у него дергались в тике.
- О Луизе Олбрайт мне нечего сказать, я едва её знал, только раз поцеловал её на прощание, сколько раз я могу повторять?!
Полинг встал, зайдя Вэйну за спину. Плендер тоже встал, зайдя ему за спину с другой стороны. Хэзлтон снова нацелил палец, но на этот раз шутливо-укоризненно:
- Нервы, нервы.
Тут Плендер нагнулся прямо к уху Вэйна.
- А родителям она рассказала совсем другое. Вы хотели заняться с ней любовью, но она не согласилась.
Хэзлтон тоже склонился к нему.
- Вы целоваться не любите, не так ли? Вы хотели ей показать, чем вас наградила природа, хотя это не Бог весть что. Это её напугало, да?
- Вы позвали жену на помощь, - продолжал Плендер. - Думали, втроем будет лучше, чем вдвоем, что вас это расшевелит. Но все обернулось худо...
Вэйн, развернувшись на стуле, крикнул своим мучителям:
- Нет, нет, не было этого!
- Хорошо, расскажите нам, как это было, как все произошло.
- Я хочу сказать совсем другое. Я не могу, уже годами не могу, ни за что бы не смог, даже если б хотел.
Полинг вышел, тихонько прикрыв двери. Он никогда не любил допросы, походившие на игру кошки с мышкой, хотя понимал, что иногда это нужно. Но когда почти через час он вернулся, Вэйн все ещё не сознался. Галстук у него сбился набок, элегантный костюм утратил форму, хоть никто его не касался, на лице следы высохших слез. Полинг поблагодарил его за сотрудничество и отправил в патрульной машине домой.
- Нюхом чую, Вэйн не убийца, - сокрушенно сказал Хэзлтон. - Что-то за ним есть, но не убийство. Господи, ну и духота... - Он снял пиджак, рубашка на спине и подмышками была мокрая от пота.
- Но пишущая машинка...
- М-да... Что будем делать?
- Будем приглядывать за ним. Непрерывно. Если тут замешана какая-то девушка или женщина, должны же они где-то встретиться. И потрепите ему нервы, пусть знает, что за ним следят.
Когда Поль вернулся домой, Элис играла в бридж сама с собой по учебнику. Курила одну из своих тонких сигар, и в пепельнице были уже три окурка. Поль сообщил, что с понедельника его направляют на специальный курс, и что он был в полиции на допросе.
- Я не хочу об этом ничего знать. Когда-то это могло меня интересовать, но не теперь...
- Говорю тебе, я могу потерять место.
- Найдешь другое.
- В полиции меня обвинили, что я убил ту девушку. И служанку Сервисов тоже. Обвинили впрямую.
- Какой душный вечер. - Сбросив платье, Элис осталась лишь в бюстгальтере и трусиках. - И что ты переживаешь?
- Знаешь ведь, что я их пальцем не тронул, ты же должна это знать.
Пожав плечами, она снова села.
- Полагаю, "большой шлем" можно разыграть, если будет заходить партнер.
- Элис...
- Почему ты считаешь, что я должна это знать? Я не знаю ничего о тебе, ты не знаешь ничего обо мне. Если идешь в кухню, можешь принести мне бокал лимонада. Я хочу пить.
Было это в четверг вечером.
ГЛАВА XVIII
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Июль.
Перечитывая последние записи, снова задаюсь вопросом: для кого я это пишу? Ответ: для себя. Да, но и для всех остальных тоже. Обращаясь к кому-то, не знаю к кому. Мой Идеальный читатель все поймет и все простит. Да, не сомневаюсь, ему будет что прощать.
Но прежде всего Идеальный читатель оценит мой талант. "Здорово сыграно", - скажет он, и я вижу, как восторженно он мне аплодирует. Люди и не знают, как я талантлив. Это моя тайна. Мэтр говорил: "Славы, за которой так гонится весь свет, я не коснусь рукою, а презрительно отшвырну ногой".
Но и Фридрих Ницше жаждал признания друга, единственного друга. Вспомните названия глав в "Эссе Хомо": "Почему я такой умный", "Почему я такой талантливый", "Почему я пишу такие мудрые книги". Как и Мэтр, я пишу для человека, который меня поймет. Это не Бонни. Она глупа, она мое орудие, не больше. Она во власти страстей. А я их использую, я выше их.
В ту ночь ко мне явился Клейтон, чего не было уже многие годы. Мы вместе шли купаться, вода была ярко-ярко-синей (я знал, что она синяя, хотя и не видел этого, во сне я никогда не вижу красок). Я плыл под водой и видел ноги Клейтона, они шевелились, как бледные листья. Потом исчезли. Что-то сжало мне горло. Я знал, что это руки Клейтона, и заметался, чтобы вырваться. И тут проснулся, весь дрожа, в мокрой пижаме.
И вспомнил Клейтона, моего любимого брата. Такого умного... Дома у нас, наверху в мансарде, где постель была втиснута в угол под скатом крыши, так что я всегда стукался головой, когда садился, Клейтон вечно мучил меня загадками.
Вопрос: Ты хотел бы быть глупее, чем выглядишь, или выглядеть глупее, чем есть?
Ответ: Ито, и другое невозможно.
Клейтон знал десятки и сотни загадок. Я выбивался из сил, пытаясь их разгадать. Но в школе и перед посторонними он меня защищал и любил. Нужно заботиться о младшем брате, говорили ему, и Клейтон соглашался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29