Может, хотят припугнуть, но на самом деле ничего не будет. Может, обсмеют просто и отвяжутся. Пока ведь они, если по большому счету, ничего особо плохого ему не сделали. Ну, пуговицы срезали, ну, в сапоги написали, ну, подушку хотели гуталином измазать… Это все неприятно, на уровне грубой шутки. Но даже не ударили ни разу. А он их то ножом, то даже автоматом мочить собирается… Нет, может, и правда, шутка? В конце концов, какой интерес им в том, чтоб Валерка в Чечню поехал? Навряд ли они с этого навар поимеют…
Наверно, логика тут была, и будь Русаков домашним, не знавшим бед парнишкой — если теперь таковые встречаются, конечно! — то он, наверно, не смог бы до конца поверить в серьезность угрозы. Но он-то таковым не был. Он и на улице побывал, и в детдоме два года прожил, и вообще много об жизни знал. Знал, например, что встречаются такие люди на Руси, которым на практическую выгоду и материальный интерес начхать — лишь бы была возможность над кем-то, слабее себя, поиздеваться. И еще знал, что это дело им дороже всего, даже свободы иной раз. Уговорить их или разжалобить нельзя — они только силу понимают.
Нет, не шутил Бизон. Он упертый, это Валерка знал. То, как он сказал тогда: «Пойми, козел, не шутят с тобой!», Русакову хорошо запомнилось. Решающую роль, можно сказать, сыграло.
Из ленкомнаты долетали все такие же ритмические бабские стоны из порнофильма, неясный гомон и смешки зрителей. И тут из этого не очень громкого шума прорвался низкий бас Бизона:
— Ну, блин, по-моему, я сегодня трахну кого-то!
Неизвестно, к чему он эту фразу сказал. Может, вовсе и не насчет Русакова, а просто из-за того, что у фильма было слишком много комментаторов, которые ему мешали созерцать и наслаждаться. Но вот Валерке эта фраза нe понравилась, она его завела, разъярила и сыграла роль той последней капли, которая чашу переполняет.
Русаков подошел к двери ружпарка и повернул ключ, торчащий в замке. Щелчок был, но его если и слышали, то не обратили на него внимания.
Валерка проскользнул в дверь и тихо прикрыл ее за собой, не лязгнув. Осторожно отпер висячий замок на пирамиде. Той, где рядком стояли автоматы и его родной, хорошо пристрелянный, из которого он на стрельбище все упражнения на «отлично» бил. Вот он стоит под наизусть известной биркой с номером. Правда, пока он не более опасен, чем простая железная палка. Русаков подошел к ящику с патронами, сорвал печать… Теперь уже нельзя было идти назад. Такой печати, как на ящике, ни у него, ни у дежурного по роте не было. Ключ — в замок, два оборота, крышку вверх… Вот они, магазины. Их много — штук сорок или больше. Так!
Один к автомату, три в один подсумок, три в другой, два в карманы штанов. Хватал так, как вор золото берет — с жадностью. А зачем? Сам не понимал. Словно прорвалось что-то, дурное, сумасшедшее, безумное… Зачем-то еще автомат схватил, чужой чей-то, прицепил к нему десятый магазин, повесил за спину. Только после этого выглянул в коридор.
Все тихо, рота спит. «Деды» видик смотрят. Балдеют. Никто ничего не учуял. А он-то что наделал?! Теперь, даже если все убрать, как было, сорванную печать не вернешь… Посадят! Или уж точно в Чечню загонят. Не хочет он туда — ни в тюрьму, ни в Чечню! Не хочет! Что ж делать-то, а? Отчаяние налетело было, но ненадолго. Теперь все — бежать надо!
Валерка схватил с вешалки первый попавшийся бушлат, снял висевший за спиной автомат, положил на тумбочку, прислонил к стене тот, что держал в руках. Затем торопливо надел бушлат на себя, опоясался ремнем с подсумками, вновь повесил один автомат за спину, но тут второй автомат, прислоненный к стене, неожиданно грохнулся.
— Э, чего там? — пробасил Бизон из ленкомнаты. — Дежурный, глянь! А то, блин, этот козел весь кайф сломает…
Упавший автомат был уже в руках у Валерки, когда дежурный вышел из ленкомнаты. Вышел — и выпучил глаза.
— Ты… — Он выговорил только это. Валерка тоже обалдел и попятился назад.
Но тут из двери, с шумом распахнув ее, вышел поддатый, а потому очень уверенный в себе Бизон. Будь он потрезвее, может, и сообразил бы, что с вооруженным человеком надо бы поосторожней себя вести. Однако те двести граммов без закуски, которые он выхлебал, не дали ему этого сообразить. Ему было море по колено, и к тому же он не уловил, в отличие от трезвого дежурного, что Русаков присоединил к автомату снаряженные магазины.
— Та-ак… — протянул Бизон, — ты офигел, салабон? Отдай машинку. Я тоже хочу в Рэмбо поиграть!
Он попер прямо на Валерку. Не спеша, вразвалочку, видя себя суперменом, одного вида которого все страшатся. Валерка еще дальше попятился к двери, ведущей на двор.
— Не подходи! — хрипло прорычал он. — Не подходи, Бизон!
— Ты это мне? — осклабился Бизон.
Валерка царапнул большим пальцем по флажку предохранителя, сбросил его вниз, дернул на себя и отпустил рукоятку затвора.
— Не лезь, Саня! — завопил дежурный. — Он психованный!
— А мне по хрену, — прогудел Бизон. — Все равно я его уделаю!
Дежурный шарахнулся назад, а Бизон неожиданно быстро ринулся на Русакова. То, что эти девяносто пьяных килограммов снесут его, как бульдозером, Валерка ощутил не мозгами, а сердцем. Но палец, лежавший на спусковом крючке, подчинялся не мозгам. Он не то от страха дернулся, не то просто зацепился…
Грохот показался ужасным. Валерка аж зажмурился на пару секунд со страху, но когда открыл глаза, то испугался еще больше.
Бизон распластался на полу, хрипя и хватая ртом воздух, но при каждом выдохе из двух маленьких дырок в груди фонтанчиками выплевывалась кровь, уже замочившая всю тельняшку. Ручейки ее уже ползли змейками по крашеному полу к Валеркиным ногам. Но это было еще не все. Чуть дальше смятой куклой у двери ленкомнаты лежал дежурный. Неподвижно, не дергаясь, не хрипя и не дыша. А по стене и покрашенной в белый цвет двери размазались какие-то красные ошметки.
Эта очередь, конечно, разбудила спящую роту. Поднялся неимоверный гвалт, который вывел Валерку из полушокового состояния. Он еще не осознал в полном объеме того, что случилось, но инстинктивно понял, что натворил нечто страшное и необратимое.
Валерка бросился бежать. Ноги сами понесли, хотя там, в казарме, все были ошарашены и перепуганы куда больше. И надо еще было решиться побежать вдогонку за тем, который только что расстрелял двоих. Но Русаков не мог ничего соображать, он очумел со страху. Ни куда бежит, ни что будет делать потом, ни зачем тащит с собой оружие, не думал. Ему просто хотелось очутиться подальше от всего того, что произошло и уже никак невозможно было изменить. Подальше от крови, которая вот-вот могла доползти до его подметок…
Он бегом выскочил из роты, не помня себя, вылетел на крыльцо казармы и помчался по тропинке в сторону клуба. Туда, к дырке в заборе, которая вела к перелеску.
За его спиной уже поднимался переполох, слышался шум голосов около казармы, поднималась возня в караульном помещении. Но тут, на задах клуба, все было пока тихо. Здесь горел только один тускловатый фонарик, и даже на фоне снега разглядеть беглеца никто не мог. Во всяком случае, пока никто не спешил за ним вдогонку. Видимо, в казарме еще не могли прийти в себя, а караул выяснял, что случилось, и подыматься в ружье не торопился.
До забора Валерка добежал по тропинке, заметенной снегом, на которой, однако, отпечаталась цепочка следов. Если б Русаков меньше волновался и меньше торопился, то, наверно, определил бы, что след совсем свежий. Ветер гнал заметную поземку, и следы такой глубины замело бы всего через полчаса, не больше. Соответственно тот, кто натоптал эти следы, прошел намного раньше, примерно минут за пятнадцать до Валерки. А это означало, что прытко убегающий от судьбы Русаков догонял помаленьку того, кто топал впереди него.
В дырку Валерка протиснулся без проблем и, не переводя дыхания, помчался все по той же тропке в перелесок. Наверно, опять-таки, если б у него было время, он сумел бы заметить, что следы на заметенной тропке заметно изменились по виду, и, возможно, определил бы, что идущий впереди него человек перешел с ускоренного шага на бег. Только, конечно, для всех этих следопытских исследований у Валерки не было ни времени, ни желания, потому что шум на территории части усилился, Послышались какие-то команды, в том числе, как показалось Русакову он услышал слово «тревога!».
В это время он находился всего в сотне метров от забора, не больше. И еще прибавил ходу. Страх перед тем, что совершил, и перед тем, что будет, если его поймают, гнал его вперед.
Перелесок кончился. Впереди светились редкие огоньки военного городка, незаметно переходящего в рабочий поселок. Однако разница между этими населенными пунктами проявилась быстро. Окна нескольких двухэтажек одно за другим начали освещаться — офицерам позвонили и подняли их по тревоге.
Как ни странно, но это Русаков понял хорошо. То есть понял, что сейчас бежит точно как тот зверь — «на ловца». И свернул с тропинки.
Однако едва он это сделал, как провалился в снег по колено. Выбрался обратно на тропу, выматерился и опять побежал прямо. Ситуация была дурацкая: свернешь с тропы — увязнешь, а продолжишь бег по тропе — угодишь прямехонько к офицерам, которые сейчас побегут по этой самой тропке в часть, чтоб сократить расстояние. Дырку они, конечно, не хуже солдат знают, сами, может быть, и проделали.
Оставалось надеяться, что удастся пробежать открытое место и спрятаться где-нибудь в городке.
Так оно и вышло — Валерка успел тютелька в тютельку. Он проскочил открытое и освещенное пространство между домами и перелеском, обежал с торца ближайший двухэтажный дом и юркнул в темный промежуток между двумя жестяными гаражами. Очень вовремя! Как раз хлопнула дверь подъезда и из двух-этажки выскочили трое в бушлатах и ушанках, один на ходу застегивал портупею.
— Чего там? — спросил тот, что застегивался, догоняя товарищей.
— Солдат сбежал, кажется, с оружием… Хрен поймешь! Позвонили мне, велели вас поднять. Хоть бы толком сказали: кто удрал, когда, из какой роты… Бардак собачий!
Валерке даже на секунду смешно стало: их из-за него с постели подняли среди ночи, а они в десяти шагах от того, кого ловить надо, прошли и побежали в часть — задание получать! И действительно, помчались они туда по той же самой тропинке. Как же ему повезло-то! Минут на пять разминулся, не больше.
Русаков рискнул высунуться из-за гаражей и осторожно перебежал до угла следующего дома, прикрываясь сарайчиками, гаражами и мусорными баками. Дальше, за углом, просматривался какой-то деревянный покосившийся забор. Валерка шмыгнул туда, к этому забору. Там было темным-темно. Не разберешь даже, есть в этом заборе дырка или нет. Русаков пощупал доски — вроде прибиты крепко. Прошел несколько метров вдоль забора все так же, ощупью. Нет пролома — не пролезть. А, метрах в пятидесяти дальше было освещенное пятно, соваться туда не хотелось.
Слава Богу, сделав еще пять шагов, Валерка нашел-таки дыру и пролез сквозь забор. Тропинка вела вниз в овражек, между каких-то голых кустов и сухих замерзших дудок, торчавших из-под снега. А дальше, за овражком, начиналась извилистая, путаная улица рабочего поселка, тянувшаяся куда-то в гору.
Поселок этот был составлен из грязноватых, деревенского образца избушек и двухэтажных рубленых домов, таких же по планировке, как и офицерские, только те были оштукатурены и выкрашены в грязно-желтый цвет, а эти обшиты тесом и никак не покрашены.
Здесь окна почти нигде не светились и на улице ни души не было. Фонари, может, и были когда-то, но их поразбивала местная шпана.
Когда Валерка подумал о шпане, то с удивлением почувствовал, что ее совсем не боится. Он даже хотел, чтоб они ему попались на дороге. Теперь Русаков уже знал точно, что бывает, когда расстреливаешь кого-то из автомата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84