Капитан медленно поднялся. В прищуренных глазах — неприкрытое бешенство, руки сжаты в кулаки, скулы обострились. Типичный волк! Достал из нагрудного кармана плоскую коробочку, бросил в рот две таблетки.
— Я не привык к такому обращению, — заговорил тихл, внушительно. — Несмотря на разницу в должностях и звании, вправе ответить тем же!
И ответит же, мгновенно одумался Сергей Дмитриевич, что тогда? Отправить наглеца на гауптвахту? Прежде всего, офицерской гауптвахты в таежном гарнизоне нет, в близлежашем городке — тоже самое, а везти наказанного за тридевять земель — не самый лучший вариант.
— Ладно, Королев, с тобой разберусь позже, — растерянно пробурчал отрядный. — Ты ещё пожалеешь…
— Не пожалею, товарищ подполковник! — не принял мировую капитан. — У любого человека имеется чувство собственного достоинства!…
Может быть, именно эта стычка заставила Королева пуститься в бега? Ну, и черт с ним, с напудренным интеллигентишкой, пусть себе побегает, порезвится. Надоест, заедят его таежный гнус и комарье — сам приползет с повинной.
Главное, чтобы благополучно завершилась работа комиссии.
Фактическое дезертирство командира роты ещё нужно доказать. Мало ли что случается в дикой глухомани: задрали офицера тигры, убили китайские браконьеры, заболел и сейчас отлеживается на каком-нибудь лесоучастке лиюо на старообрядческой заимке.
За что тогда наказывать командира части? А вот накопает комиссия факты нарушения дисциплины, неудовлетворительный порядок в подразделениях, низкий уровень снабжения продовольствием и обмундированием — вклеют Парамонову по первое число!
Единственное средство — принять комиссию, как говорился, на уровне. Ластиться этакой кошечкой, кормить и поить до отвала, предупреждать малейшее желанию поверяющих.
Кстати, не забыть приказать Серафиму затарить хабаровчан банками с красной икрой и балычком…
Вдали показался поезд и Парамонов, не додумав до конца, чем ещё можно ублаготворить проверяющих, каким образом отвести от многострадальной своей башки нагрянувшую беду, рысцой побежал к месту, где обычно останавливается пятый вагон.
На неровный гравий так называемого перрона сошли три офицера и один — в гражданской одежде. Впереди — полковник Виноградов. Идет, будто на параде, под подошвами хромовых сапог жалобно поскрипывают вдавливаемые в песок камушки, спина выпрямлена, голова вскинута. Чисто выбритый подбородок нацелен на встречающего офицера… Орел!
За ним — два знакомых Парамонову майора из отдела стройчастей. Позади офицеров — гражданский, такой же плотный, как Виноградов, но намного уже в плечах. Абсолютно лысая голова с лохматыми, «брежневскими», бровями, густые усы, покатый, высокий лоб. Под утепленной курткой виден поношенный коричневый костюм, клетчатая рубашка с расстегнутым воротом.
Типичный чиновник среднего ранга.
Если судить по внешнему виду представитель Главного Управления не станет вести себя новомодным барином. Дай-то Бог! Странно только, почему Москва направила для проверки Дальневосточного Строительного Управления не генерала или хотя бы полковника — обычного «шпака»?
Не доходя трех шагов до прибывших, подполковник щелкнул каблуками, привычно вскинул прямую, негнущуюся руку к козырьку фуражки. Хотел было доложить, но Виноградов перебил.
— Представляю, Тарас Викторович, — повернулся он к гражданскому. — Командир военно-строительного отряда подполковник Парамонов. Автор множества чрезвычайных происшествий. За которые имеет такое же множество взысканий. Сейчас пытается нарастить и без того немалый счет выговоров и предупреждений. Что я ему непременно организую!
Не снизойдя до непременного в подобных случаях рукопожатия, Виноградов обошел командира отряда и двинулся к выходу на привокзальную площадь. Тоже — порядочное хамство, намного грязней привычной грубости командира отряда. Не выслушать рапорта, не подать руки? Обида на незаслуженное оскорбление плеснула в лицо подполковника румянцем, руки машинально сжались в кулаки.
Гражданский дружески взял его под руку, повел вслед за грозным строевиком. Майоры, втихомолку посмеиваясь над чудачествами начальства, последовали их примеру.
— Сергей Дмитриевич, не обижайтесь на Леонида Валентиновича. У каждого из нас есть свои «пунктики». У меня, у вас, у ваших подчиненных. Приходится мириться, не лезть на рожон.
Мягкий голос расслабляет нервы, успокаивает. Москвич, будто любящая мамаша, напевает колыбельную, укачивает ревущего белугой первенца. Спи, мальчик, усни, в доме погасли огни, глазки скорее закрой… Плюнь и разотри!
Но Парамонов — не младенец, он и сам может успокоиться, без посторонней помощи.
— Приходится не обижаться, — сумрачно согласился он. — Но иногда трудно стерпеть…
— Нужно, дорогой, очень нужно! Армия есть армия, к этому не добавить и не убавить… Кстати, если верить Леониду Валентиновичу, вы со своими подчиненными тоже не особенно церемонитесь…
— Все бывает, — нехотя признался командир отряда, вспомнив недавнюю стычку с Королевым. — Но не так…
Подошли к машинам и «воспитательная» беседа погасла. Усаживаясь рядом с водителем, полковник метнул в сторону «шептунов» подозрительный взгляд. Дескать, не успев толком познакомиться, уже успели спеться?
Ефрейтор, в необмятой ещё новой форме с недавно посаженными жирными пятнами и в таких же новых кирзачах, взялся за ключ, вставленный в замок зажигания и вопросительно поглядел на сидящего рядом полковника. Дескать, сейчас вы командуете, мой командир — на заднем сидении, обычный пассажир, вот я и ожидаю решения: ещё постоять или ехать?
— Вперед! — не глядя на ефрейтора, приказал Виноградов.
«Газик» медленно отчалил от вокзальной изгороди, затрясся на булыжной мостовой. «ЗИЛ» с веселыми майорами не отставал, двигался в полусотне метрах позади.
Парамонов ожидал: выговоры посыпятся прямо по дороге, Почему не подпоясан портупеей?… Зачем посадил за руль командирской машины ефрейтора-полуидиота в грязном обмундировании?… Неужели не мог попросить в какой-нибудь местной фирме более приличный транспорт: «волгу» или на худой конец японскую «хонду»?
Но полковник молчал, скорей всего, мысленно накапливал грехи командира отряда, чтобы сполна рассчитаться с ним в штабе. Сидел с крепко сжатыми безулыбчивыми губами, смотрел строго вперед, не обращая внимание на городские улицы, не любуясь одно — двухэтажными деревянными, изукрашенными затейливой резьбой, домишками ещё дореволючионной постройки. Возвышается на переднем сидении на подобии изваяния египетского фараона.
Злость снова захлестнула Парамонова. Нестерпимо захотелось вывести председателя комиссии из себя, обругать его по черному, заставить ответить такими же матерками. Удерживал не страх нарваться на очередное дисциплинарное взыскание — оно и так ему светит, фактического бегства командира роты не простят. Беспокоил непонятный мужик, затесавшийся в офицерскую группу.
Странный тип! Сидит, искоса поглядывает на соседа, иногда улыбается, потирает раскрытой ладонью лысину. Будто уже разгадал все прегрешения командира части и придумывает, как с ним поступить. Смотрит будто бы в противоположную сторону, но Сергей Дмитриевич ощущает его ощупывающий взгляд. Можно подумать, что непонятный мужик имеет не два глаза, как все смертные, а добрый десяток. Говорит тихо, миролюбиво, а в голосе слышится недоверие и вопрос: кто ты такой, что у тебя внутри я уже разгадал, поэтому не таись, не маскируйся.
На самом деле Добято меньше всего интересовался командиром отряда — он с любопытством человека, впервые попавшего в таежный край, разглядывал городскую улицу. Правда, она меньше всего походила на городскую. По обоим сторонам проезжей части — дощатые тротуары. За ними — обширные участки, засаженые плодовыми деревьями и огороженные бревенчатыми заборами. Посреди каждого участка — добротные, срубленные из вековых листвениц, дома…
Когда-то в студенческие годы трое друзей — Тарас, Николай и Галина решили провести каникулы в родной деревушке с незатейливым названием Сидоровка. Сказано — сделано! Студенту собраться, что голому подпоясаться. Галинкин чемоданчик, два вещмешка парней — вот и все сборы. Основной багаж — подарки родным и друзьям.
Вышли студенты из поезда и задохнулись свежайшим воздухом, ароматом полей и садов. У Гальки глаза налились слезами, парни жадно глотали табачный дым, усердно терли тоже покрасневшие глаза.
Пятнадцать километров от железнодорожной станции до родной деревни проделали на попутной подводе. Возница — заросший рыжими волосами дядька распрашивал о столичных новостях, взамен одаривал гостей новостями деревенскими. Не доезжая до околицы, студенты спрыгнули, оплатили проезд десяткой и, с трудом удерживая желание побежать, пошли напрямик, полем. Шли молча, будто беседа может разрушить очарование полей и перелесков.
Конечно, приднепровкая деревенька — не чета дальневосточной. Хаты аккуратно побелены, наличники — не резные, заборы — не бревенчатые. Но сейчас, глядя на особый, таежный уклад здешней жизни, Добято подметил какое-то сходство. Может быть, бабы в длинополых платьях, несущие на коромыслах полные ведра? Или — старики, сидящие на завалинках, с любопытством провожающие взглядами приезжих? Или полуголая пацанва, играющие в вечных казаков-разбойников?
Целый месяц Николай, Тарас и Галина провели на берегу говорливой речушки. Купались, загорали, спорили до хрипоты по любому поводу и без повода. Упрямый Тарасик привез из Москвы десяток книг, в основном, по криминалистике. Пока Николай и Галька купались и гонялись друг за другом, он старательно грыз науку, на вопросы отвечал рассеянно, односложно. Да, нет, возможно. И все же его грызла ревность. Тогда он ещё не знал, что Николай и Галина решили создать семью…
И вот нет ни Храмцова, ни его жены…
Острая боль вошла в грудь сыщика, глаза повлажнели.
А Парамонов переводил испытуюий взгляд с Виноградова на московского посланца. Ох, до чего же ему хочется узнать, что станет проверять Добято, какое задание получил он в Москве? Единственная надежда на… Виноградова. Либо он более подробно представит гражданского члена комиссии, либо проговорится.
Сергей Дмитриевич не знал, что и полковник тоже не посвящен в тайну столичного «чиновника». Ту малость, которую тот рискнул открыть, лучше сохранить про себя. Ибо московский «представитель» по возвращению из командировки может настрочить такой рапорт, подготовить такой приказ — потом не оправдаешься, не очистишься…
12
Искоса оглядывая сидящего рядом москвича, Парамонов решил при удобном случае расспросить членов комиссии — майоров-чиновников. Конечно, не самого председателя — из этого сухаря, кроме приказных словечек, ничего не выдавишь. Майоры — другое дело. С ними он давно знаком, авось, не откажутся либо рассеять туманные опасения командира отряда, либо ещё больше насторожить его.
Машина, задыхаясь от перенапряжения, взобралась на перевал, пофыркала, отдохнула и покатила вниз. На под»емах и спусках дорога сносная, вода скатывается вниз, а что будет в первом же распадке, носящем многозначительное имячко «Гнилой»?
Не дай Бог, заглохнет двигатель либо забуксуют в непролазной грязи колеса! Полковник немедленно покажет дерьмовый свой нрав — повернется, изобразит на засушенной физиономии насмешливое удивление. Дескать, неужто не могли выбрать для высокой комиссии более сносной дороги? Словно Парамонов повинен в осеннем ненастьи.
Так и получилось — «газик» с»ехал в распадок и забуксовал. Колеса крутятся в полную силу, из-под них во все стороны летят ошметки грязи, фонтанирует вода, валит пар. Потный от напряжения ефрейтор то бросает машину вперед, то пытается выбраться из топкой лужи задним ходом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38