А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Нет никакой мировой славы - настоящая слава у Хемингуэя, Маркеса, Пастернака. У меня же - так себе, назовем ее скромно - популярность. Повестью заинтересовались и за рубежом, нее переводят во многих странах. Дело в том, что перестройка в СССР вызывает интерес ко всему, что у нас происходит, в том числе к литературе. Я смог в прошлом году впервые поехать на Запад, для встречи со своими читателями, хотя прежде меня туда не выпускали. И вместе с тем шум вокруг повести стал серьезной помехой - появилась масса незапланированных отвлечений. Я считаю - популярность больше нужна Пугачевой, Леонтьеву, трибунным поэтам, а нам, прозаикам, хорошо бы иметь поменьше шума и побольше кабинетного уединения. Ей-богу, сейчас происходит настоящее покушение на мою свободу, совершается определенное общественное насилие. Писатель начинает принадлежать всем, кроме самого себя. О литературе речь уж не идет.
- В чем, собственно, выражается это насилие?
- Раньше я был никому не нужен, кроме своего письменного стола да самых верных своих друзей и близких. Сейчас у многих людей появилась иллюзия, что Приставкин - как, впрочем, и другие писатели - знает ответы на все случаи жизни. Журналисты в прошлом году буквально прессинговали меня. Знаете, сколько за это время я дал интервью? Наверное, свыше ста. Пришлось приехать в Дубулты инкогнито. Надеялся спокойно поработать...
- Но ведь такое покушение на вашу свободу - не самая страшная плата за признание? Помните Лев Толстой, "рисуя" свой автопортрет, сказал: я так честолюбив... что часто боюсь, я могу выбрать между славой и добродетелью первую... Не оцени народ ваш талант и гражданское мужество, не быть бы вам, наверное, и лауреатом Государственной премии СССР...
- Я думаю, что мое лауреатство (да и не только мое, весь список удивителен) кажется случайностью. Понимаете, раньше серьезная литература редко удостаивалась высоких наград. Их в первую очередь получали секретари Союза писателей. Известен случай, когда один особенно тщеславный секретарь, отчаявшись получить премию явочным путем, стал буквально засыпать письмами и телеграммами комитет по присуждению Государственных премий. Во время вручения премий режиссер Андрей Смирнов (он был в жюри) откровенно сказал, что ему впервые было не стыдно читать список награжденных. Прежде такой стыд и неловкость испытывали многие, в том числе и я.
- И у вас не было никаких осложнений с получением премии?
- Конечно, были! Бумажки все равно заполнять пришлось. Создавалось впечатление, что не тебя представляют к награде, а ты сам себя подталкиваешь к премии. И чувство неудобства было. Бюрократическая номенклатура оказалась верна себе. Но после этого прошло уже много времени и забылось, да и не верилось, честно говоря, что премию дадут. Но вдруг позвонили из комитета по премиям и сообщили, что я у них прошел единогласно. Без "особых мнений" и без признаков мышиной возни.
- Вы попали в приличную компанию лауреатов премии, и это, разумеется, обнадеживает. Позитивный намек на то, что номенклатура от искусства все же не всесильна.
Список людей, удостоенных Государственной премии, в самом деле, был очень достойный. В нем не присутствовало ни одной дежурной фамилии. Вы только посмотрите: Владимир Дудинцев, Давид Самойлов, ваш Юрис Подниекс, режиссер Алексей Герман, другие не менее серьезные представители нашей культуры. Так что в такой компании я чувствовал себя как бы даже недостойным... Но если бы премию этим людям вручали лет эдак пятнадцать назад, вот тогда бы она была особенно к месту. Правда, я выражаю сейчас не свою мысль, а Алексея Германа и полностью с ним солидарен.
- Вы, безусловно, правы, но ведь известно, что "скорость" признания таланта прямо пропорциональна готовности общества оценивать талант. Мы слишком медлительны в этом смысле... Вы сказали, Анатолий Игнатьевич, что в Дубулты вы приехали инкогнито. А с чем это связано? С новой ли работой или усталостью после принятия почестей?
- Насилие над автором заставляет его иногда скрываться от людских глаз. Мы приехали сюда всей семьей - жена Марина и дочь Маша. В Дубулты я решил наконец раз и навсегда разделаться со своим давно написанным романом "Рязанка". Вычитываю, правлю, довожу до ума написанную по "Тучке" пьесу. Времени-то упущено очень много.
В прошлом году я побывал во Франции, Западной Германии, Греции... Меня впервые выпустили "туда" и причем не за свой счет. Выпустили, правда, под давлением издательств и организаций, которые меня пригласили. В ФРГ я ездил по приглашению Баварской академии изящных искусств. Обо мне сделал доклад писатель Владимир Войнович, проживающий в Мюнхене. Побывал в Риме, потом снова - в ФРГ, на Франкфуртской ярмарке. Через две недели поеду во Францию, где выходит моя книга. Но я уже посещал эту страну - участвовал в Страсбургской встрече писателей-диссидентов. Во Франции "Тучка" прошла с успехом - идет по тиражу как бестселлер - тысяч двадцать. Это для них огромный тираж. Правда, и поработать пришлось по 8-10 часов в сутки. Встречи, теле- и радиоинтервью и т.д. Так что Парижа практически не видел. Капиталисты умеют заставить работать...Но это, разумеется, шутка. Такое внимание общественности к книге было очень приятно.
- Значит, главная причина вашего приезда в Дом творчества заключается в "Рязанке"? Насколько мне помнится из предыдущего интервью с вами ("Юрмала" от 13 августа 1987 года), эта вещь - воспоминания о юности?
- Да, вы правы: основная тема "Рязанки" - юность моего поколения. События происходят между 1945 и 1953 годом. Практически, это дорога потерь.
- Почему "Рязанка" и почему "дорога потерь"?
- По названию Рязанской железной дороги. Каждая станция на ней - это целая история, связанная с отцом, матерью, друзьями юности. И почти все они погибли - вот почему я говорю о потерях. "Рязанка" для меня - дорога потерь...
- Это произведение так же драматически накалено, что и "Тучка"?
- В общем-то "Рязанка" не имеет чистого сюжета. Как я уже говорил, каждая станция - это самостоятельный сюжет, написанный в традиционном стиле. В журнале "Огонек" был опубликован отрывок из "Рязанки" - "В гостях у дяди Коли и тети Дуси".
- По-моему, вы уже говорили, что этот роман принят одним журналом?
- Действительно, его намереваются напечатать в журнале "Знамя".
- Анатолий Игнатьевич, вы сами бывший детдомовец и часто пишите о пацанах, отбившихся от дома и семьи. И в основном отбившихся не по своей воле. А что, по-вашему, представляет сегодня проблема сиротства, детского воспитания вообще?
- Этот разговор может получиться безбрежным... Скажу вот что: детдома, как и положение в армии, отражают наше социальное нездоровье и все то, что с нами происходит. У нас в стране миллионы брошенных детей и каждый пятый из них становится преступником. Наши дети еще до рождения обречены на болезни, поскольку отечественная медицина беспомощна ставить диагноз ребенку в утробе матери. Моя дочь, например, тоже стала жертвой нашей педиатрии - ребенок родился малокровным и его едва выходили. Об этом же, на примере своего ребенка, пишет в "Московских новостях" журналистка Евгения Альбац, пережившая все муки материнства. Слава богу, сейчас организован Детский фонд, который, однако, при всей своей положительной нацеленности, не может детям заменить родителей.
В Москве уменьшается количество родильных отделений, да и есть ли в столице роддома, не зараженные стафилококком? Многие больницы находятся в буквально катастрофическом состоянии. И как результат: только каждая пятая женщина рожает без патологий. Проблема детского питания кажется вообще неразрешимой: около 40 процентов его выпускается с увеличенным количеством гербицидов. На что же мы обрекаем своих жен и детей?!
- В печати ведутся разговоры о нашей, социалистической мафии, корни которой особенно глубоки в Москве. А может, это лишь экстравагантные преувеличения и не более того?
- Чего там говорить, рашидовщина сверху донизу пронизала нашу жизнь. Корни мафии надо искать не только в Москве, они повсюду - и у вас, думаю, в Прибалтике есть и на Дальнем Востоке. Но я полагаю, что коррупция и связанные с ней преступные злоупотребления - это только следствие, но никак не причина. За 70 лет мы из своей богатейшей минеральными ресурсами и мозгами державы сделали отсталую африканскую страну. Это же надо было умудриться такое сотворить! Мы "рекордсмены" в смысле высокой смертности среди детей, в Европе мы занимаем 30-е место по количеству театров, где-то далеко отстали по картинным галереям. Простой расчет: если каждый ребенок нашей страны захочет пойти в театр, то сделать он это может лишь один раз в течение семи лет. И только каждый третий ребенок может приобрести книжку. Одну!
Мы обкрадываем нашу молодежь, обделяем настоящей полнокровной культурой. Всяческую чепуху издаем миллионными тиражами, а детям читать совершенно нечего. А иную книгу в руки взять страшно, насколько она отвратительно исполнена. Во Франкфурте на ярмарке я впервые увидел, как интересно и привлекательно можно издавать книги - иные даже с электронными играми...
К сожалению, у нас человек и его запросы ни во что не ставились. А ведь ребенок - это не просто человек, это главный человек, наше будущее. Наплевательски относились к подрастающему поколению и сейчас убеждаемся, что не случайно преступность среди несовершеннолетних неудержимо ползет вверх. Это значит - барометр социальной сферы неуклонно показывает "ненастье".
- В какой мере процессы демократизации коснулись литературы и самого Союза писателей страны?
- Дело в том, что СП, созданный при Сталине и процветающий при Брежневе, не изменился ни на йоту. В нем всегда преобладали идеологические надсмотрщики из органов. Те, кто заседает на писательских пленумах, не допускает даже мысли, что когда-нибудь наступит время и им придется уступить свои кресла другим людям. Но тенденция в общем такова: направленность Союза писателей в целом не меняется и на руководящие посты по-прежнему выбираются именно те люди, которые больше всего подходят писательской иерархии.
Сейчас принято решение о том, что главные редакторы должны меняться каждые десять лет. Вроде бы решение в духе перестройки, но... Но под видом демократических реформ номенклатурщики начинают подумывать о том, чтобы пользуясь 10-летним сроком, заменить редактора С. Баруздина из "Дружбы народов", или А. Ананьева, возглавляющего журнал "Октябрь". Об уходе со своих постов А. Иванова ("Молодая гвардия"), С.Викулова или М. Алексеева вопрос почему-то не ставится. Я не верю, что они уйдут по своей воле. Если же это произойдет, начальство из СП, имея реальную власть, постарается укрепить корпус редакторов своими людьми.
- У нас в Латвии, например, союз писателей стал главным застрельщиком перестройки, увлекшим за собой другие творческие союзы.
- Это очень хорошо. Замечательно! У нас тоже многие писатели требуют созыва чрезвычайного съезда, но те, от кого это зависит, вряд ли на это пойдут. Хотя я считаю, им особенно нечего бояться: на съезд ведь будут избираться руководители республиканских СП, которые далеко не все прогрессивны. Это у вас Петерс... А большинство делегатов, думаю, будут держать сторону тех, у кого реальная власть.
- С обществом "Память", кажется, смыкаются некоторые известные писатели... Каково ваше отношение к подобной ситуации?
- Любопытен в этом смысле материал, напечатанный в журнале "Огонек" No 3 за 1989 год, в котором рассказывается о выдвижении Виталия Коротича кандидатом в депутаты СССР. На собрание заявились около сотни молодчиков из "Памяти" и третировали зал, в котором собралось не меньше 700 человек. По-видимому, у них (у членов "Памяти") четкая военизированная организация. Лидер "Памяти" Васильев в интервью французам, которое мне показали в Париже, сказал, что таких членов этой "Памяти" только в одной Москве 20-30 тысяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28