— А что касается остального? Что касается остального…
Она стала ходить по комнате, явно сильно волнуясь и пытаясь взять себя в руки и не сказать лишнего.
— Я круглая сирота, Константин Дмитриевич. Отца своего я вообще не знала, мать от меня отказалась, когда я была совсем маленькой. Я не знала, что такое домашний уют, тепло, любовь… Я росла в детдоме… И, тем не менее, верила, что найду свое счастье… И встретила такого человека. Удивительного редкого человека — молодого талантливого журналиста Игоря Малиновского. Как нам было хорошо вдвоем… Как он умел ухаживать, как он умел любить… Мы жили в его крохотной комнатушке в коммуналке, и это был счастливейший период моей жизни. У нас родился сын, чудный мальчик Алешенька, умненький, красивенький, похожий одновременно и на Игоря, и на меня. Как мы с Игорем радовались на него! Как мы весело втроем проводили время! Потом Игорь стал неплохо зарабатывать, его много печатали, мы получили вот эту квартиру, купили дачу, машину… Алешка усиленно занимался английским. В девяносто первом году он кончил школу и поступил в ИНЯЗ. Казалось бы, наступает пора настоящего счастья. Но дьявол рассудил иначе — счастье-то оказывается, уже было в прошлом. Впереди было горе, страшное горе… И все из-за чего? Из-за кого?!!! — Глаза её покраснели, кулаки сжались… — Из-за трех мерзавцев, напившихся водки, из-за того, что красивая девушка предпочла моего сына этому крутому Григорянцу? Что они с ним сделали?!!! Они встретили его на тропинке, избивали ногами, а потом прирезали как барана… Но это ещё не все! Они подставили других людей, наивных нелепых… Этим трем гадам рода человеческого за все это время даже в голову не пришло задаться вопросом, скольким людям они загубили жизнь? Алешке, Игорю, мне, двум людям, сидевшим за их преступления, их родным и близким… Я уже не говорю о том, что теперь они загубили жизни и своим близким. Но ничего, теперь они зададут себе этот вопрос. Теперь и им самим предстоит узнать, что такое настоящее горе…
— Вы что…, — начал было Константин.
— Жить не будут!!! — констатировала Малиновская, делая угрожающий шаг по направлению к нему. — Не будут!!! Обещаю вам это! Ни один из этой тройки жить не будет!!! И вы ничем не сможете им помочь!!! И мой вам совет, не ввязывайтесь в это дело!!!
Константин промолчал, задумался.
— Дело-то этим не кончилось, Константин Дмитриевич, — мрачно улыбнулась Малиновская. — Одна пожилая женщина видела их, вернее, одного Григорянца, возвращающегося домой после убийства Алексея. И она позвонила в прокуратуру. И нам тоже позвонила. Анонимно, себя не назвала, у нас ведь народ смертельно напуган. И следователь Курбыко начал было копать в нужном направлении… Но, как говорится, чего не могут решить деньги, могут решить большие деньги… И они были у адвоката Григорянца. И он их дал следователю Курбыко. И все — Шилкин и Чугаев отправились в тюрьму, а вот Эдуард Григорянц, как вы сами знаете — в свой славный путь к богатству и процветанию, закончившийся совсем недавно покупкой виллы в Испании. Кстати, Шилкин умер в тюрьме, отсидев шесть лет из девяти и подхватив там туберкулез.
— А Чугаев? — неожиданно спросил Костя.
— А Чугаев вышел, — как-то странно усмехнулась она.
— И где он?
— А черт его знает, где он, — продолжала усмехаться Малиновская. — Хватит о нем, это его личное дело, где ему находиться. Он тоже человек, не только чета Григорянцев имеет право на существование. Я хотела сказать вам о том, что мой муж начал собственное расследование. И он нашел-таки ту женщину, которая видела Григорянца, в окровавленной куртке, возвращающегося домой именно после убийства. Но Игорька подвела неосторожность и невыдержанность. Он встретил Эдуарда и плюнул ему в лицо, сказав «убийца». И адвокат Григорянц, которому, естественно, тут же пожаловался его оплеванный сыночек, понял, что Игорь что-то замышляет. И тетка та простецкая кому-то что-то сказала, трудно так долго хранить молчание… А слухами, как известно, земля полнится… Тетке-то ничего за её длинный язык не было, пожалели, видимо её или сочли безопасной, она полгода назад только скончалась. А вот Игоря в начале девяносто второго года сбила машина прямо около нашего подъезда, вот здесь, на Фрунзенской набережной… А тетка та рассказывала мне, что тогда, после гибели Игоря, ей кто-то подбросил записочку. Там всего-то было написано: «Вчера вечером Игорь Малиновский был сбит машиной. Насмерть.» И все. Этого для неё было вполне достаточно, чтобы на долгие годы закрыть свой рот на замочек. А уж перед смертью она мне все рассказала, и как Эдуарда видела в окровавленной куртке, дрожащего и перепуганного, и как записочку получила… Вот такой замечательный папаша у вашего богатенького клиента, на все руки мастер… Для подведения итогов этой истории скажу еще, что после гибели Игоря я попала в психушку и провела там около полугода под чутким надзором крепких крутых мускулистых санитаров, хорошо умеющих обращаться с такими психами, как я… Как только выжила, ума не приложу… Да, что обо мне? — махнула рукой она. — Я-то выжила все-таки, а они… Их уже никто не вернет…
— Значит, вы решили взять правосудие в свои руки? — произнес Костя, сам ощущая нелепость своих слов.
— А как же? Кому же ещё этим заниматься, посудите сами, — развела руками Малиновская. — Спасение утопающих дело рук самих утопающих, воистину так… Должно же когда-то было прийти возмездие… Вот оно и пришло, лучше поздно, чем никогда…
— Ну и где же находятся в настоящее время Евгений Прокофьев и Андрей Левушкин? — спросил Константин.
— Некорректные вопросы задаете, Константин Дмитриевич, — вмешался, наконец, и стоящий за все время разговора около стены со скрещенными на груди руками мужчина.
— Вы полагаете? — нахмурился Костя.
— Полагаю, да. Вам, Константин Дмитриевич, надо четко расставить точки над «и». Людям порой кажется, что в жизни все очень сложно. Однако, это вовсе не так. Я, например, тоже детдомовский, и привык оперировать простыми категориями — хорошо, это когда есть дом, есть близкие люди, когда ты не голоден, когда тебя не бьют и не издеваются над тобой, когда не убивают… Все, что наоборот — это плохо. И каждый человек должен прежде всего уяснить себе — на чьей он стороне, на стороне добра или на стороне зла. Ведь на поверку-то оказывается, что большинство находится на стороне зла, потому что как правило на стороне зла сила. А на стороне силы быть гораздо проще, безопаснее…
— Вам не следовало бы учить меня добру и справедливости, — холодным тоном заметил Костя. — Я, кстати, никогда не был на стороне силы, вернее сказать, злой силы. В этом и видел свой долг, который старался выполнять безукоризненно. И когда воевал, и когда боролся с преступностью, пытаясь вытащить из тюрьмы как раз слабого и оклеветанного.
— Вы воевали в Афганистане, судя по вашему возрасту, — произнес мужчина. — Мой старший брат тоже. Он мне много рассказывал про эту войну. И зря вы так агрессивно настроены, мы вообще-то вам верим, и поэтому разговариваем с вами, пытаемся убедить, а не действуем другими методами.
— Вы полагаете, они возможны?
— Запросто, — усмехнулся собеседник. — Все это достаточно элементарно, но никто этого не хочет. Если вы, разумеется, не на стороне убийц и мерзавцев…
— Да почему я, собственно говоря, должен быть на стороне убийц и мерзавцев?! — вконец обозлился Костя и полез в карман пиджака за сигаретами. — И будьте так любезны, верните мне мое оружие.
— Да вернем, вернем, разумеется, вернем, когда убедимся, что от вас нам не грозит никакая опасность… Глупо подвергаться опасности, Константин Дмитриевич в тот момент, когда, наконец-то восстанавливается справедливость…
«Справедливость…» Костя вспомнил, как смеялся над его словами Иляс Джумабеков, а потом-таки взялся помогать ему, потому что тоже хотел справедливости, хотел отомстить за убитую сироту, хотел наказать убийц… Вспомнил, как параллельно с покойным следователем прокуратуры Паниным расследовал дело об истреблении целой семьи банкира Струкова. Тогда один человек, действуя нетрадиционными методами из мести уничтожил одного за другим всех членов этой семьи. Костя не одобрял его действий, но он не стал помогать Панину сажать мстителя на скамью подсудимых. Ему и так досталось за его деяния…
Костя откровенно пожалел, что подписал договор с Григорянцем. Интуиция не подвела его и на этот раз. Впрочем, он предупредил Григорянца о том, что если дело окажется нечистым, он расторгнет договор. Так оно и оказалось, он был готов верить Ирине Малиновской и её другу. Тем более, что сведения майора Молодцова также свидетельствовали против Григорянца и его компании. А к Ирине Малиновской и человеку со шрамом он испытывал все большую и большую симпатию и вовсе не таил на них зла за полученный им удар по голове, он отдавал себе отчет в том, что они имеют право на то, что делают. Хотя и с некоторыми оговорками.
— Как мне вас называть? — вдруг обратился он к другу Малиновской.
— Меня зовут Федор. Если по отчеству, то Федор Григорьевич. Фамилии называть не стану. А у вас я прошу извинения за тот удар, который нанес вам в парадном. Сейчас я вам расскажу, что тут происходило незадолго до вашего появления…
Он подробно рассказал Косте все, что произошло.
«Да, хорош гусь этот Григорянц», — подумал Костя. — «Отправил сюда бандитов, а сам поехал ко мне рассказывать о сумасшедшей Малиновской. Все-то он хочет охватить своими волосатыми холеными лапками…»
— А знаете почему я вам рассказываю все это? — спросил Федор.
— Знаю, — ответил Костя. — Не так уж я глуп, как вы полагаете. Вы рассказываете мне обо всем этом и вообще откровенны и лояльны со мной, потому что, ознакомившись с моим удостоверением, вы навели обо мне справки. Справки в определенных кругах, я имею в виду. И там вам сообщили, что я человек порядочный и со мной можно иметь дело и что против своей совести и справедливости я никогда не пойду. Ну что, Федор Григорьевич, угадал я?
— Угадал, — расхохотался Федор.
— То-то, — погрозил ему пальцем Константин. — Давайте теперь мою пушку…
— А как же ваш договор с Григорянцем?
— Если все, что вы говорите, правда, я расторгну договор с ним. И заключу его с вами, если вы мне это предложите, разумеется. И помогу посадить Григорянца на скамью подсудимых…
— А что, Ирка? Тоже вариант, — сказал Федор.
— Нет уж, Константин Дмитриевич, — нахмурилась Ирина. — Мы будем действовать своими методами… И каждый получит свое. Спасибо вам, конечно, за предложение, но все же вы беритесь за какое-нибудь другое дело, менее скользкое, чем это… Отдай ему пистолет, Федя, и ещё раз примите наши извинения…
Федор вышел и принес Косте пистолет.
— И все же, убийство женщины, не имеющей никакого отношения к тому преступлению, молодой женщины, матери двухлетней девочки — это злодейство, — сказал уже на выходе Костя.
— Возможно, — неожиданно согласилась Ирина. — Только мы его не совершали. Наши объекты — только Григорянц, Прокофьев, Левушкин. Только они и никто больше…
— Так что, неужели это случайность?! Ведь ваш муж погиб точно так же, как и Татьяна Григорянц!
— Это не случайность, но мы её не убивали. То есть не стояли за этим убийством. А большего я вам сказать не могу, это не моя тайна… Мы такие действия не одобряем, но не хотим, чтобы тот, кто их осуществил, за них отвечал перед законом. Понятно?
— Кстати, понятно, — широко улыбнулся Костя. — Я вообще-то паренек смышленый. Ладно, будьте здоровы… И все же, примите одно замечание опытного человека. Ирина Павловна, вашего сына убивал один человек, били, скорее всего, трое, что, кстати, тоже не доказано, но убивал только один. Потому что смерть наступила не от побоев, а от удара ножом. И поэтому не все трое должны нести равную ответственность…
— Добрый вы какой, Константин Дмитриевич, ох, какой добрый… В каком-то смысле вы, очевидно, правы, а в каком-то нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Она стала ходить по комнате, явно сильно волнуясь и пытаясь взять себя в руки и не сказать лишнего.
— Я круглая сирота, Константин Дмитриевич. Отца своего я вообще не знала, мать от меня отказалась, когда я была совсем маленькой. Я не знала, что такое домашний уют, тепло, любовь… Я росла в детдоме… И, тем не менее, верила, что найду свое счастье… И встретила такого человека. Удивительного редкого человека — молодого талантливого журналиста Игоря Малиновского. Как нам было хорошо вдвоем… Как он умел ухаживать, как он умел любить… Мы жили в его крохотной комнатушке в коммуналке, и это был счастливейший период моей жизни. У нас родился сын, чудный мальчик Алешенька, умненький, красивенький, похожий одновременно и на Игоря, и на меня. Как мы с Игорем радовались на него! Как мы весело втроем проводили время! Потом Игорь стал неплохо зарабатывать, его много печатали, мы получили вот эту квартиру, купили дачу, машину… Алешка усиленно занимался английским. В девяносто первом году он кончил школу и поступил в ИНЯЗ. Казалось бы, наступает пора настоящего счастья. Но дьявол рассудил иначе — счастье-то оказывается, уже было в прошлом. Впереди было горе, страшное горе… И все из-за чего? Из-за кого?!!! — Глаза её покраснели, кулаки сжались… — Из-за трех мерзавцев, напившихся водки, из-за того, что красивая девушка предпочла моего сына этому крутому Григорянцу? Что они с ним сделали?!!! Они встретили его на тропинке, избивали ногами, а потом прирезали как барана… Но это ещё не все! Они подставили других людей, наивных нелепых… Этим трем гадам рода человеческого за все это время даже в голову не пришло задаться вопросом, скольким людям они загубили жизнь? Алешке, Игорю, мне, двум людям, сидевшим за их преступления, их родным и близким… Я уже не говорю о том, что теперь они загубили жизни и своим близким. Но ничего, теперь они зададут себе этот вопрос. Теперь и им самим предстоит узнать, что такое настоящее горе…
— Вы что…, — начал было Константин.
— Жить не будут!!! — констатировала Малиновская, делая угрожающий шаг по направлению к нему. — Не будут!!! Обещаю вам это! Ни один из этой тройки жить не будет!!! И вы ничем не сможете им помочь!!! И мой вам совет, не ввязывайтесь в это дело!!!
Константин промолчал, задумался.
— Дело-то этим не кончилось, Константин Дмитриевич, — мрачно улыбнулась Малиновская. — Одна пожилая женщина видела их, вернее, одного Григорянца, возвращающегося домой после убийства Алексея. И она позвонила в прокуратуру. И нам тоже позвонила. Анонимно, себя не назвала, у нас ведь народ смертельно напуган. И следователь Курбыко начал было копать в нужном направлении… Но, как говорится, чего не могут решить деньги, могут решить большие деньги… И они были у адвоката Григорянца. И он их дал следователю Курбыко. И все — Шилкин и Чугаев отправились в тюрьму, а вот Эдуард Григорянц, как вы сами знаете — в свой славный путь к богатству и процветанию, закончившийся совсем недавно покупкой виллы в Испании. Кстати, Шилкин умер в тюрьме, отсидев шесть лет из девяти и подхватив там туберкулез.
— А Чугаев? — неожиданно спросил Костя.
— А Чугаев вышел, — как-то странно усмехнулась она.
— И где он?
— А черт его знает, где он, — продолжала усмехаться Малиновская. — Хватит о нем, это его личное дело, где ему находиться. Он тоже человек, не только чета Григорянцев имеет право на существование. Я хотела сказать вам о том, что мой муж начал собственное расследование. И он нашел-таки ту женщину, которая видела Григорянца, в окровавленной куртке, возвращающегося домой именно после убийства. Но Игорька подвела неосторожность и невыдержанность. Он встретил Эдуарда и плюнул ему в лицо, сказав «убийца». И адвокат Григорянц, которому, естественно, тут же пожаловался его оплеванный сыночек, понял, что Игорь что-то замышляет. И тетка та простецкая кому-то что-то сказала, трудно так долго хранить молчание… А слухами, как известно, земля полнится… Тетке-то ничего за её длинный язык не было, пожалели, видимо её или сочли безопасной, она полгода назад только скончалась. А вот Игоря в начале девяносто второго года сбила машина прямо около нашего подъезда, вот здесь, на Фрунзенской набережной… А тетка та рассказывала мне, что тогда, после гибели Игоря, ей кто-то подбросил записочку. Там всего-то было написано: «Вчера вечером Игорь Малиновский был сбит машиной. Насмерть.» И все. Этого для неё было вполне достаточно, чтобы на долгие годы закрыть свой рот на замочек. А уж перед смертью она мне все рассказала, и как Эдуарда видела в окровавленной куртке, дрожащего и перепуганного, и как записочку получила… Вот такой замечательный папаша у вашего богатенького клиента, на все руки мастер… Для подведения итогов этой истории скажу еще, что после гибели Игоря я попала в психушку и провела там около полугода под чутким надзором крепких крутых мускулистых санитаров, хорошо умеющих обращаться с такими психами, как я… Как только выжила, ума не приложу… Да, что обо мне? — махнула рукой она. — Я-то выжила все-таки, а они… Их уже никто не вернет…
— Значит, вы решили взять правосудие в свои руки? — произнес Костя, сам ощущая нелепость своих слов.
— А как же? Кому же ещё этим заниматься, посудите сами, — развела руками Малиновская. — Спасение утопающих дело рук самих утопающих, воистину так… Должно же когда-то было прийти возмездие… Вот оно и пришло, лучше поздно, чем никогда…
— Ну и где же находятся в настоящее время Евгений Прокофьев и Андрей Левушкин? — спросил Константин.
— Некорректные вопросы задаете, Константин Дмитриевич, — вмешался, наконец, и стоящий за все время разговора около стены со скрещенными на груди руками мужчина.
— Вы полагаете? — нахмурился Костя.
— Полагаю, да. Вам, Константин Дмитриевич, надо четко расставить точки над «и». Людям порой кажется, что в жизни все очень сложно. Однако, это вовсе не так. Я, например, тоже детдомовский, и привык оперировать простыми категориями — хорошо, это когда есть дом, есть близкие люди, когда ты не голоден, когда тебя не бьют и не издеваются над тобой, когда не убивают… Все, что наоборот — это плохо. И каждый человек должен прежде всего уяснить себе — на чьей он стороне, на стороне добра или на стороне зла. Ведь на поверку-то оказывается, что большинство находится на стороне зла, потому что как правило на стороне зла сила. А на стороне силы быть гораздо проще, безопаснее…
— Вам не следовало бы учить меня добру и справедливости, — холодным тоном заметил Костя. — Я, кстати, никогда не был на стороне силы, вернее сказать, злой силы. В этом и видел свой долг, который старался выполнять безукоризненно. И когда воевал, и когда боролся с преступностью, пытаясь вытащить из тюрьмы как раз слабого и оклеветанного.
— Вы воевали в Афганистане, судя по вашему возрасту, — произнес мужчина. — Мой старший брат тоже. Он мне много рассказывал про эту войну. И зря вы так агрессивно настроены, мы вообще-то вам верим, и поэтому разговариваем с вами, пытаемся убедить, а не действуем другими методами.
— Вы полагаете, они возможны?
— Запросто, — усмехнулся собеседник. — Все это достаточно элементарно, но никто этого не хочет. Если вы, разумеется, не на стороне убийц и мерзавцев…
— Да почему я, собственно говоря, должен быть на стороне убийц и мерзавцев?! — вконец обозлился Костя и полез в карман пиджака за сигаретами. — И будьте так любезны, верните мне мое оружие.
— Да вернем, вернем, разумеется, вернем, когда убедимся, что от вас нам не грозит никакая опасность… Глупо подвергаться опасности, Константин Дмитриевич в тот момент, когда, наконец-то восстанавливается справедливость…
«Справедливость…» Костя вспомнил, как смеялся над его словами Иляс Джумабеков, а потом-таки взялся помогать ему, потому что тоже хотел справедливости, хотел отомстить за убитую сироту, хотел наказать убийц… Вспомнил, как параллельно с покойным следователем прокуратуры Паниным расследовал дело об истреблении целой семьи банкира Струкова. Тогда один человек, действуя нетрадиционными методами из мести уничтожил одного за другим всех членов этой семьи. Костя не одобрял его действий, но он не стал помогать Панину сажать мстителя на скамью подсудимых. Ему и так досталось за его деяния…
Костя откровенно пожалел, что подписал договор с Григорянцем. Интуиция не подвела его и на этот раз. Впрочем, он предупредил Григорянца о том, что если дело окажется нечистым, он расторгнет договор. Так оно и оказалось, он был готов верить Ирине Малиновской и её другу. Тем более, что сведения майора Молодцова также свидетельствовали против Григорянца и его компании. А к Ирине Малиновской и человеку со шрамом он испытывал все большую и большую симпатию и вовсе не таил на них зла за полученный им удар по голове, он отдавал себе отчет в том, что они имеют право на то, что делают. Хотя и с некоторыми оговорками.
— Как мне вас называть? — вдруг обратился он к другу Малиновской.
— Меня зовут Федор. Если по отчеству, то Федор Григорьевич. Фамилии называть не стану. А у вас я прошу извинения за тот удар, который нанес вам в парадном. Сейчас я вам расскажу, что тут происходило незадолго до вашего появления…
Он подробно рассказал Косте все, что произошло.
«Да, хорош гусь этот Григорянц», — подумал Костя. — «Отправил сюда бандитов, а сам поехал ко мне рассказывать о сумасшедшей Малиновской. Все-то он хочет охватить своими волосатыми холеными лапками…»
— А знаете почему я вам рассказываю все это? — спросил Федор.
— Знаю, — ответил Костя. — Не так уж я глуп, как вы полагаете. Вы рассказываете мне обо всем этом и вообще откровенны и лояльны со мной, потому что, ознакомившись с моим удостоверением, вы навели обо мне справки. Справки в определенных кругах, я имею в виду. И там вам сообщили, что я человек порядочный и со мной можно иметь дело и что против своей совести и справедливости я никогда не пойду. Ну что, Федор Григорьевич, угадал я?
— Угадал, — расхохотался Федор.
— То-то, — погрозил ему пальцем Константин. — Давайте теперь мою пушку…
— А как же ваш договор с Григорянцем?
— Если все, что вы говорите, правда, я расторгну договор с ним. И заключу его с вами, если вы мне это предложите, разумеется. И помогу посадить Григорянца на скамью подсудимых…
— А что, Ирка? Тоже вариант, — сказал Федор.
— Нет уж, Константин Дмитриевич, — нахмурилась Ирина. — Мы будем действовать своими методами… И каждый получит свое. Спасибо вам, конечно, за предложение, но все же вы беритесь за какое-нибудь другое дело, менее скользкое, чем это… Отдай ему пистолет, Федя, и ещё раз примите наши извинения…
Федор вышел и принес Косте пистолет.
— И все же, убийство женщины, не имеющей никакого отношения к тому преступлению, молодой женщины, матери двухлетней девочки — это злодейство, — сказал уже на выходе Костя.
— Возможно, — неожиданно согласилась Ирина. — Только мы его не совершали. Наши объекты — только Григорянц, Прокофьев, Левушкин. Только они и никто больше…
— Так что, неужели это случайность?! Ведь ваш муж погиб точно так же, как и Татьяна Григорянц!
— Это не случайность, но мы её не убивали. То есть не стояли за этим убийством. А большего я вам сказать не могу, это не моя тайна… Мы такие действия не одобряем, но не хотим, чтобы тот, кто их осуществил, за них отвечал перед законом. Понятно?
— Кстати, понятно, — широко улыбнулся Костя. — Я вообще-то паренек смышленый. Ладно, будьте здоровы… И все же, примите одно замечание опытного человека. Ирина Павловна, вашего сына убивал один человек, били, скорее всего, трое, что, кстати, тоже не доказано, но убивал только один. Потому что смерть наступила не от побоев, а от удара ножом. И поэтому не все трое должны нести равную ответственность…
— Добрый вы какой, Константин Дмитриевич, ох, какой добрый… В каком-то смысле вы, очевидно, правы, а в каком-то нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24