— Шушера, одна шушера. И эти калоши все туда же лезут, — раздраженно произнес Богомол, с ненавистью глядя на старушенций с авоськами, которые тащились к погранзоне.
— Жить, старые, тоже хотят, — сказал Пробитый.
— Только небо коптят. — На Богомола накатило раздражение из-за пустого, не принесшего почти никаких доходов дня.
— Граница любую тварь кормит, — усмехнулся Пробитый.
Есть старый анекдот, как один ушлый человек предложил любые деньги за то, чтобы ему дали в аренду один метр государственной границы. Сегодня эта шутка уже не вызывает в Полесской области особого смеха. Граница на самом деле кормит всех — и «новых русских», и голодранцев. Потому что где граница — там льготы, бизнес. И где граница — там контрабанда, которая появилась вместе с границей и вместе с границей отомрет.
Контрабанда бывает разная. Иногда она имеет вид солидный, когда через волшебную линию, разделяющую разные государства, идет машина за машиной с сигаретами, водкой и прочими заморскими «дарами», при этом бизнесмены обложились липовыми или полулиповыми документами, заверенными печатями, подписями, и в карманах таможенников как бы сами собой оседают пачки с долларами или марками, и все довольны, кроме государства, терпящего колоссальные убытки. Контрабанда может быть другая, мелкая, стихийная — это когда тащат по мелочам: несколько ящиков водки в легковушке, пару сумок с сигаретами или русской водкой в руках. Тут доходик небольшой, но позволяет простому человеку жить относительно безбедно. Ведь бутылка водки в России стоит один-два доллара, в Польше — в четыре-пять раз дороже. Та же картина наблюдается и с сигаретами.
И с той и с другой стороны границы образовалась своя экологическая ниша, в которой уютно сосуществует самая разношерстная публика, живущая контрабандой. Здесь и непосредственно контрабандисты, или легальные несуны, перекупщики, которым можно по дешевке без проблем сбросить товар, если лень ехать до ближайшего польского (или российского) города. Здесь и рэкет — как же без него.
В среднем, если установить добрые, взаимовыгодные отношения с таможней, с одной ездки польский пан или полесский гражданин на своей машине зарабатывает две-три сотни долларов чистой прибыли. Но больше одного или двух раз в неделю, чтобы не дразнить гусей, обычно не катаются. Естественно, с таких денег надо отстегивать подручным Корейца, которые давно обосновались здесь 1и считаются второй таможней.
Простые люди с контрабандой не связываются. Они просто каждый день покупают блок сигарет и литр водки и легально тащат через границу — столько разрешено провезти, тут же сдают перекупщикам и зарабатывают на этом доллара три-четыре — приработок при всеобщей нищете не такой плохой, если каждый день. Естественно, рэкет на них не наезжает. Рэкет наезжает на профессиональных контрабандистов.
— Ох, если норму не сделаем, — нервно произнес Сова.
— Слышь, молокосос, ты достал, — прикрикнул Пробитый, и Сова тут же заткнулся.
День выбрался на редкость не рыбный. Профессиональные «контрики» куда-то затерялись. Лишь с утра удалось ободрать парочку в общей сложности на восемьдесят долларов, но это курам на смех. В сутки с экипажа в общак команды минимум приносится триста долларов. Это правило строгое, за невыполнение плана предусмотрены наказания — в основном бьют по карману, но особенно нерадивых бьют и по морде. Самое худшее — отречение от команды. Оно означает — то, к чему ты привык, — деньги, девки, кабаки, золотая цепь до пупа, восхищенные взгляды соседской пацанвы, — все вдруг улетучится как сон. И ты снова окажешься неприкаянным, бедным и бесполезным, и придется в одиночку или с такими же неудачниками идти грабить прохожих или подламывать магазины, а это самый быстрый путь в тюрьму.
— Твою мать, твою мать, — нашептывал Богомол.
— И ты заглохни. — Пробитый прикрыл глаза и откинулся на спинке. С Богомолом у него были особые отношения, которые походили скорее не на отношения приятелей, а на связку хозяин-слуга. У них были какие-то общие темные делишки, которые они ото всех скрывали.
— Заглохнул, — буркнул Богомол, зыркнув зло на командира пятерки.
Со стороны казалось, что Пробитому вообще на все плевать, что он витает где-то в таких высотах, до которых никому никогда не подняться. На лице его была раз и навсегда приобретенная мина брезгливого высокомерия к окружающему миру. В бригаде у него положение было особое, а деньги он не очень-то и любил. У него были вообще какие-то странные интересы. Приятели дорого дали бы, чтобы узнать, какие тараканы водятся в его голове. Но этого не знал никто. Пробитый был скрытен и непредсказуем.
Несколько минут в салоне царило безмолвие. Богомол вытащил завернутый в фольгу бутерброд и с чавканьем съел его, запив минералкой из пластиковой бутылки.
— Смотри, крутая тачка! — неожиданно аж подпрыгнул на сиденье Сова.
— «Белая ночь», — кивнул Богомол. — Пробитый, вставай, клиент косяком пошел. Пробитый приоткрыл глаз.
— Где?
— Вон. — От таможенного терминала неторопливо отчалил глазастый «Мерседес».
— Добыча, — потер руки Сова.
— Поглядим. — Пробитый взял бинокль, рассматривая водителя и пассажира. — Кто такие? Почему не знаю?
— Может, новенькие? — предположил Богомол.
— Скорее всего транзитники, — покачал головой Пробитый. — С той стороны не прозвонили.
На той стороне границы свои люди прозванивают по рации, когда идет клиент в сети. Система настолько отлажена; что с этой стороны остается только подъезжать и собирать деньги. Недопонимания с «овечками», которых стригут, обычно не случается. Ни один идиот, занимающийся профессионально контрабандой, не откажется платить «на воровской общак», как оправдывали поборы рэкетиры.
Больше всего, конечно, бригада имела с профессионального цеха перегонщиков, которые постоянно работали на трассе, гоняя тачки из Польши и Германии. Тут были такие битвы в те времена, когда их ставили на положенное им место, — зубы выбитые, порой и стрельба. Со временем перегонщики поумнели и стали отстегивать или за каждую тачку, или отчислять сумму в целом за месяц, чтобы потом не возиться. Сложнее приходилось с неокультуренными гонщиками машин. Подручные Корейца с ними предпочитали обычно не связываться — публика непуганая, полагающая, что у нее есть какие-то права, бьющаяся за каждую копейку, она может спокойно и в милицию заяву отнести, и тогда дороже станет от следствия или суда откупаться. Поэтому обычно их пропускали без проблем.
— Транзитники, — покачал головой Пробитый. — Точно — дикие транзитники.
— А чего? — возбужденно воскликнул Сова. — Теперь платить не надо? За такую тачку минимум три сотни положено.
— Ну что ж, давай пробьем. Двигай, — кивнул Пробвк тый Богомолу.
— Сейчас мы их, гадов! — Воодушевленный Богомол вылез из салона «Форда» и бодрым шагом направился к своей машине — белому «Москвичу».
Они устремились за «Мерсом», выехавшим на трассу. Пробитый не был слишком уверен в том, правильно ли они поступают. Двое, которые сидели в «Мерседесе», ему сразу не понравились. Шкафы с грубыми, неотесанными мордами, плечи широкие, загривки толстые. То есть ребята не простые, а жизнью ученые и крученые. С такими хлопот не оберешься.
Взяли преследователи «Мерседес» в коробку четко. «Форд-Мондео» подрезал ему нос перед поворотом, где обычно транспорт замедлял скорость. Когда преследуемая машина затормозила, сзади ее подпер «Москвич» — все, теперь не сдвинешься. Место глуховатое, милиции здесь нет.
— Братва, поговорить надо, — крикнул Пробитый, выходя из машины. Рядом маячили Сова и Богомол. Последний выразительно держал руку под курткой, всем своим видом намекая, что он вооружен и крут.
Двое из «Мерседеса» вблизи выглядели еще внушительнее, чем в бинокль, и чувствовали себя уверенно. Один из них, в кожаной длинной куртке, небрежно сжимая в руке монтировку, вылез из машины, вопросительно посмотрел на Пробитого и сообщил:
— Кажется, братки, вы не по адресу.
— По адресу, — кивнул Пробитый. — Тачка хорошая. Платить надо.
— И сколько?
— Три сотни американских. По-божески..
— Еще одна таможня, — хмыкнул тот. — Мы из Череповца. Разбор большой хотите, шпана туземная?
Может, поговорили бы по понятиям, так бы и разошлись, но этот небрежный тон людей, которые отказываются воспринимать противника всерьез, начал пробуждать в Пробитом зверя.
— Будет разбор, — произнес он. — А пока бабки платите. За трассой Кореец присматривает, если не слышали до сих пор.
— А шел бы ты, — махнул рукой череповчанин. Пробитый вытащил пистолет Макарова.
— А вот это ты зря, — отреагировал череповчанин.
— Не боись, — улыбнулся Пробитый. — Не в тебя стрелять буду. В стекло. Дороже обойдется. Поедете без фар и стекол. Сколько они на «мере» стоят?
— Это тебе дороже обойдется, урод, — прошипел череповчанин.
Тут Пробитый с размаху ударил ногой по фаре. Череповчанин выругался и шагнул ему навстречу. Пистолет вообще не производил на него никакого впечатления, А Пробитый вдруг с какой-то радостью, поднявшейся наверх из глубин существа, посмотрел на противника и с силой рванул пальцем спусковой крючок.
Грохнуло оглушительно. Череповчанин дернулся, отброшенный назад пулей, качнулся и упал на колени, держась за живот. На его лице было написано изумление.
А Сова вдруг ощутил, как все закачалось. Мир в миг изменился. Шутки кончились. То, что недавно было легким приключением, вроде робингудовских подвигов, вдруг стало смертельно опасным предприятием. Он перешагнул черту — принял участие в перестрелке, а может быть, и в убийстве.
— Блин-н, — как обжегшись, прошипел он. Второй бугай не стал вылезать из «Мерседеса», а вцепился в рулевое колесо.
— Пацаны, берите бабки! — крикнул он.
Пробитый часто дышал, в глазах его были безумие и радость, он навел пистолет на второго. И Сова вдруг понял то, чего до сих пор не мог выразить словами и что с первой встречи пугало его в командире пятерки — тот же полный маньяк! Полный! И сейчас он счастлив тем, что расстрелял человека!
Водитель дрожащими руками достал портмоне с пачкой долларов.
— На! Только не стреляй!
Пробитый не ответил, молча приблизился и взял портмоне.
А потом начался вообще кавардак. На всех парах выскочили два «жигуля». Они тормозили со скрипом, один занесло, и он перегородил правую сторону дороги. На ходу из них выпрыгивали люди. Притом вооруженные.
— Стоять! Уголовный розыск!
Пробитый, как в любимых им боевиках, обхватил рукоятку пистолета двумя руками и стал методично опустошать магазин. Оперативник в синих джинсах и безобразного фиолетового цвета куртке споткнулся и упал, схватившись за бок.
Сова пригнулся. Грохот стоял такой, что уши заложило. Палили с двух сторон, и казалось, что спасения вообще нет, вокруг одна смерть!
Сова заметил, как Богомол, чудила грешный, тоже решил сыграть в крутого, рванул из-за пазухи «ТТ» и послал две пули. Ответа ждать ему долго не пришлось — упал, покатился по асфальту и завыл от боли и ужаса.
Что творилось дальше — Сова не видел. Он сбросил оцепенение, рухнул на землю у обочины рядом с «фордовским» грязным колесом, в углубления протектора вдавилась жухлая трава. Он с силой закрыл руками голову, будто это могло спасти. От каждого выстрела он вздрагивал так, как если бы пули били в его тело, и с облегчением понимал, что еще жив. Он был парализован ужасом, и в черепе стучалась запертой в клетку птицей одна мысль — только не меня! Только не меня! Он ощутил себя семилетним пацаном, которого застала гроза в лесу, — такая же беспомощность и обреченность. И он был уверен, что сейчас молния ударит именно в него. Она создана, чтобы ударить в него. Теперь эта главная мысль давила все, но где-то на периферии сознания жило раскаяние — он в этот момент страдал от того, что был таким идиотом и связался с бригадой, с Пробитым, и сейчас чего бы только он не отдал, чтобы все вернуть назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54