Размахивается. И опускает ее на телефонный аппарат. Звон. Хруст. Разлетающиеся куски пластмассы. И никаких проблем. Связи с окружающим миром порваны.
Он вздохнул, поняв, что это бесполезно. Те, кому он очень нужен, достанут его в любом случае. А если расколотить телефон, то его не достанут те, кто нужен ему…
Он поднял трубку.
— Валерий Васильевич, — прозвучал в трубке знакомый голос.
— Ким Севастьянович? Здравствуйте.
— Вечер добрый. К вам не приходили представители из органов?
— Приходили.
— Предъявляли фотографии для опознания?
— Да.
— Меня возили в морг на опознание, — сообщил про фессор.
— И что?
— Я не смог опознать Наверняка. Мне кажется, это она. Но, может быть, и не она.
— Должен же быть способ установить личность, — произнес Валдаев. Этот разговор не нравился ему. Он затягивал в какой-то темный омут.
— Есть. Генетическая экспертиза. Это в какой-то мере моя епархия. И я обещал помочь следствию. Весь вопрос в том, чтобы добыть материал для сравнительного исследования. Кровь, частички кожи Эллы. Вы не можете помочь?
— Чем?! — обалдел Валдаев. — Вы думаете, у меня есть кровь или кожа Эллы?!
— Нет. Конечно же, нет. Но мог остаться пучок ее волос. Или еще что-то. Сравнительного материала нужно не очень много.
— Нет. Я ничем не могу помочь.
— Жаль… Очень жаль… Хотя по большому счету это не имеет особого значения.
— Почему?
— Ее труп или не ее — это ничего не меняет. Она мертва. Тут нет никаких сомнений. Вопрос в том, найдет ли милиция убийцу.
— Они не найдут даже газету в собственном почтовом ящике! — в сердцах воскликнул Валдаев.
— В общем-то это не имеет значения. Каждому человеку отмерен свой срок. Убийца — лишь орудие судьбы. И не больше… Но ведь и убийце отмерен свой срок. Как правило, не длинный. Зло возвращается, Валерий Васильевич. Возвращается.
— Вы слишком подвержены мистическим умонастроениям для ученого-естественника.
— Я вам уже говорил, что наука все ближе вторгается в исконные владения мистики? В этом нет ничего удивительного… Может быть, когда-нибудь мы корректно опишем формулами такие понятия, как судьба, возвращение зла… И покаяние.
— Бог ты мой.
— Впрочем, к чему о грустном… Навестили бы как-нибудь старика. Думаю, нам есть что обсудить.
— Обязательно… Когда-нибудь.
Хлоп — Валдаев швырнул трубку.
С ним все обращаются, как с маньяком, вина которого еще не доказана. Они все уверены, что он имеет какое-то отношение к убийствам, исчезновениям… И хуже всего, что их уверенность возрастает с сомнениями в его душе. И он боится того, что хранится в темной половине его сознания.
Он так и просидел минут пятнадцать. Потом включил на обратную перемотку фильм о шимпанзе. Тут телефон подал ВНОВЬ СВОЙ ГОЛОС.
— Але.
Ответом было тягучее молчание. И хриплый выдох в телефонной трубке.
— Кто говорит? Я вас слушаю! — закричал Валдаев. В трубке послышался тоненький хриплый смех. Каркающий. Неизвестно кому принадлежащий — мужчине или женщине.
— Что за идиотские шутки? Я позвоню на телефонную станцию!
Смех стал громче. В нем было какое-то торжество. — Гады! — Валдаев бросил телефонную трубку о стену. И повалился лицом в диванные подушки. Его трясло, как на вибростенде.
— Гады, гады, гады, — всхлипывал он.
И отключился — рухнул то ли в сон, то ли в обморок. Когда проснулся, то увидел, что проспал шестнадцать часов.
Новый день уже заканчивался…
Оказалось, что телефонную трубку Валдаев не расколотил. По ней проползла извилистая трещина, но на качестве работы это не сказалось. Штуковина фирмы «Сони» оказалась достаточно крепкая. И он преисполнился к аппарату сочувствием и жалостью. Ведь аппарат не виноват ни в чем. Он просто попал под горячую руку. Ему не повезло — он передал не то сообщение. Вот и получил от хозяина.
Глупо, конечно, но Валдаев порой относился к аппарату как к одушевленному предмету.
Остаток дня он провел бесполезно и бесцельно. Вечером уселся за очередной авангардный рассказ. И одолел его к середине ночи. «Матрос в бочке» — назывался он. Как будет ощущать себя человек в бочке на мачте каравеллы, если на эту бочку вдруг наденут крышку? Идея была абсурдная, как раз такая, какая и нужна для произведения подобного литературного направления.
Валдаев увлекся писаниной и отвлекся от всего остального. И стало немного полегче.
Заснул он часа в три ночи. Проснулся в десять утра.
Недобитый телефон тренькал с привычной настойчивостью.
Оказалось, что звонят из газеты, куда Валдаев закидывал удочку насчет работы. Приятный женский голос уведомил:
— Владимир Антонович ждет вас через час тридцать шесть минут. Будете?
— Да, конечно, — кивнул немного обалдевший Валдаев. Это «час тридцать шесть» смутило его. Хорошо, что не назвали еще и секунды. Ему сразу расхотелось связываться с изданием, живущим по долям минуты. Руководители, поставившие так дело, обычно без меры занудны, педантичны и капризны. Но предложение все-таки было заманчивое — и по деньгам, и по условиям. Так что через час тридцать шесть надо быть на месте.
Мысль покинуть дом отзывалась дрожью. Страх улицы, живший в нем всегда, сегодня достиг предела. Валдаев долго собирался с духом. Лет десять назад знакомые пытались заставить его прыгнуть с пятиметровой вышки в бассейн. Так и не заставили. Он не мог сделать один-единственный шаг. Сейчас у него было такое же ощущение. Ему казалось, что стоит ему ступить за порог, несчастья и неприятности обрушатся на него с новой силой.
На душевную борьбу он потратил немало энергии, пока не понял, что опаздывает. И только тогда, вздохнув, вышел из квартиры.
К назначенному времени он успел впритык. Запутался в переулках у метро «Новослободская». Запыхался. Но через час тридцать четыре минуты — на две минуты раньше — был в роскошном офисе с белыми обоями, окнами-стеклопакетами и с пятком компьютеров в каждом из многочисленных кабинетов. Для газеты, пишущей о всякой чепухе, здесь было чересчур шикарно.
В приемной его встретила секретарша — вышколенная, молодая, красивая, недоступная. Он позавидовал шефу этой газеты, для которого наверняка эта девушка была вполне доступна. Иных в подобных организациях не держат.
— Владимир Антонович занят, — уведомила она с пластмассовой улыбкой куклы Барби. — Вы будете чай? Кофе?
— Чай, если можно.
— С лимоном?
— Да.
Секретарша, вильнув аппетитным задом, закованным в тесную юбку, принялась готовить в углу приемной чай с лимоном.
Газета была из новых. Из тех, что печатаются в Финляндии на мелованной бумаге, в цвете, как журналы. И у которых себестоимость раза в два выше розничной цены.
Естественно, дохода такие печатные издания приносить не могут в принципе. Политические издания существуют благодаря щедрым вливаниям из финансово-промышленных структур, а то и из иностранных источников. Ну а издания типа этого используются чаще для отмывания денег полученных преступным путем, — для этого разработана элементарная технология, которая до сей поры срабатывала безошибочно.
Впрочем, Валдаева все эти вопросы интересовали мало.
Ему нужна была работа, чтобы печататься и получать деньги. Естественно, в такой красивой газете печататься куда приятнее, чем в мятом желтом листке.
Из кабинета главного редактора вышли двое с иголочки одетых седовласых бизнесменов, у одного на руке был «Роллекс».
— Вас ждут, — сказала секретарша.
Валдаев собрал волю в кулак. На это потребовалось немало усилий. Главное, выглядеть нормальным человеком, а не истериком, затравленным жизнью и людьми, каковым он, несомненно, являлся сейчас. Эх, если бы тут знали о нем побольше — вряд ли бы пустили на порог.
Владимир Антонович был из журналистов старой гвардии, но в глазах было куда больше адекватности и понимания, чем у шефа «Запределья».
— Сейчас мы развиваемся, — начал он. — У нас уже готовятся пробные номера еще двух газет — для женщин и криминальной. Идут переговоры о выпуске нашей передачи на российском канале телевидения — думаю, это решится положительно через два-три дня. Так что возможности для профессиональной самореализации большие. Зарплата — шестьсот долларов. Но это начальная. Будет расти соответственно заслугам.
Владимир Антонович расписывал схему типичного издательского концерна. Три газеты — аномальщина, порнуха и криминал. И для поддержки — телепрограмма. В принципе такая организация могла существовать и на самофинансировании. Но при одном условии — нужны немалые деньги на раскрутку. Такие деньги здесь, похоже, были.
— Как журналист вы нас устраиваете, — заключил главный редактор. — Единственно…
Валдаев напрягся, ожидая очередной подлости судьбы.
— Вы знаете главный порок журналиста? — Владимир Антонович снял сильные очки и протер их бархоткой.
— Думаю, не лживость.
— Это как раз порой больше достоинство… Неуемная страсть к спиртным напиткам, — главный редактор поморщился. — Если честно, у меня и так перебор алкоголиков. Так что я подумываю о сухом законе.
— Я практически не пью.
— Похвально, — с некоторым сомнением в голосе произнес главный редактор. — Когда вы сможете приступить к работе?
— Мне нужно хотя бы несколько дней на раздумье… Пока в знак сотрудничества принес вам пару статей, — Валдаев вытащил из «дипломата» скрепленные скрепкой материалы в пластмассовой прозрачной папке.
— Спасибо. Мы обязательно рассмотрим их и дадим ответ в ближайшее время, — он выразительно посмотрел на часы. Время — деньги. Валдаев раскланялся, вышел из кабинета, попрощался с секретаршей.
На улице подумал — и за каким чертом он столько лет общался с «молодым коммунистом» из «Запределья», когда давно бы мог уйти оттуда. Но когда ты инертен и не привык искать от добра добра, можно так и умереть на одном месте от старости.
Несколько дней на раздумье… Внезапно Валдаева обожгло — какое к черту раздумье в его ситуации? Какие несколько дней? Он вдруг понял, что стремится этим визитом не столько трудоустроиться, сколько зацепиться за обыденность.
А зацепиться не удавалось. Обыденность ускользала. Вокруг была одна катастрофа.
Он направился к метро. И неожиданно окружающее стало для него куда четче. На него набросились звон и грохот Улицы. Попав в толпу у входа в метро, он ощутил, что его душат закованные в костюмы, платья, куртки человеческие тела. А еще он стал болезненно различать запахи, резкие звуки. Валдаеву захотелось взвыть. Ему захотелось в тот его заветный бункер, о котором он мечтал, — в мир без людей запахов и шума…
В расстроенных чувствах, выйдя из метро на своей станции и переходя улицу, он едва не угодил под поливальную машину. И удостоился от водителя таких матюгов, которых не слышал никогда в жизни.
— Харю бы тебе размолотить! — закончил тираду водитель и, малость успокоенный, покатил дальше.
Город с каждым днем все больше высасывал силы и здоровье, будто и не Москва это была, а чернобыльская зона. Предельно допустимые дозы разлада и страхов Валдаев, кажется, давно уже схватил. Город отравлял душу, терзал ее, как терзает тело радиация.
— Чего встал, чурбан! — заорала тетка с тележкой, и Валдаев как ошпаренный отскочил.
К дому он подошел измотанный. Голова кружилась. У своего подъезда, совсем близко от желанной цели — железной двери своей квартиры, он услышал резкий, как выстрел, окрик:
— Стоять!
Он кинулся вперед. Ему хотелось одного — бежать. Исчезнуть. Припасть к земле или зарыться под нее. Не успел. Его сграбастали. Затолкали в машину.
— Больно, — прошипел Валдаев, скривившись от боли в руке.
— Переживешь, — оборвал грубый голос.
Кажется, Валдаев уже должен был привыкнуть к тому, что его постоянно заталкивают в машины, что ему все время угрожают, допрашивают, засовывают в камеры. Но привыкнуть к этому невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Он вздохнул, поняв, что это бесполезно. Те, кому он очень нужен, достанут его в любом случае. А если расколотить телефон, то его не достанут те, кто нужен ему…
Он поднял трубку.
— Валерий Васильевич, — прозвучал в трубке знакомый голос.
— Ким Севастьянович? Здравствуйте.
— Вечер добрый. К вам не приходили представители из органов?
— Приходили.
— Предъявляли фотографии для опознания?
— Да.
— Меня возили в морг на опознание, — сообщил про фессор.
— И что?
— Я не смог опознать Наверняка. Мне кажется, это она. Но, может быть, и не она.
— Должен же быть способ установить личность, — произнес Валдаев. Этот разговор не нравился ему. Он затягивал в какой-то темный омут.
— Есть. Генетическая экспертиза. Это в какой-то мере моя епархия. И я обещал помочь следствию. Весь вопрос в том, чтобы добыть материал для сравнительного исследования. Кровь, частички кожи Эллы. Вы не можете помочь?
— Чем?! — обалдел Валдаев. — Вы думаете, у меня есть кровь или кожа Эллы?!
— Нет. Конечно же, нет. Но мог остаться пучок ее волос. Или еще что-то. Сравнительного материала нужно не очень много.
— Нет. Я ничем не могу помочь.
— Жаль… Очень жаль… Хотя по большому счету это не имеет особого значения.
— Почему?
— Ее труп или не ее — это ничего не меняет. Она мертва. Тут нет никаких сомнений. Вопрос в том, найдет ли милиция убийцу.
— Они не найдут даже газету в собственном почтовом ящике! — в сердцах воскликнул Валдаев.
— В общем-то это не имеет значения. Каждому человеку отмерен свой срок. Убийца — лишь орудие судьбы. И не больше… Но ведь и убийце отмерен свой срок. Как правило, не длинный. Зло возвращается, Валерий Васильевич. Возвращается.
— Вы слишком подвержены мистическим умонастроениям для ученого-естественника.
— Я вам уже говорил, что наука все ближе вторгается в исконные владения мистики? В этом нет ничего удивительного… Может быть, когда-нибудь мы корректно опишем формулами такие понятия, как судьба, возвращение зла… И покаяние.
— Бог ты мой.
— Впрочем, к чему о грустном… Навестили бы как-нибудь старика. Думаю, нам есть что обсудить.
— Обязательно… Когда-нибудь.
Хлоп — Валдаев швырнул трубку.
С ним все обращаются, как с маньяком, вина которого еще не доказана. Они все уверены, что он имеет какое-то отношение к убийствам, исчезновениям… И хуже всего, что их уверенность возрастает с сомнениями в его душе. И он боится того, что хранится в темной половине его сознания.
Он так и просидел минут пятнадцать. Потом включил на обратную перемотку фильм о шимпанзе. Тут телефон подал ВНОВЬ СВОЙ ГОЛОС.
— Але.
Ответом было тягучее молчание. И хриплый выдох в телефонной трубке.
— Кто говорит? Я вас слушаю! — закричал Валдаев. В трубке послышался тоненький хриплый смех. Каркающий. Неизвестно кому принадлежащий — мужчине или женщине.
— Что за идиотские шутки? Я позвоню на телефонную станцию!
Смех стал громче. В нем было какое-то торжество. — Гады! — Валдаев бросил телефонную трубку о стену. И повалился лицом в диванные подушки. Его трясло, как на вибростенде.
— Гады, гады, гады, — всхлипывал он.
И отключился — рухнул то ли в сон, то ли в обморок. Когда проснулся, то увидел, что проспал шестнадцать часов.
Новый день уже заканчивался…
Оказалось, что телефонную трубку Валдаев не расколотил. По ней проползла извилистая трещина, но на качестве работы это не сказалось. Штуковина фирмы «Сони» оказалась достаточно крепкая. И он преисполнился к аппарату сочувствием и жалостью. Ведь аппарат не виноват ни в чем. Он просто попал под горячую руку. Ему не повезло — он передал не то сообщение. Вот и получил от хозяина.
Глупо, конечно, но Валдаев порой относился к аппарату как к одушевленному предмету.
Остаток дня он провел бесполезно и бесцельно. Вечером уселся за очередной авангардный рассказ. И одолел его к середине ночи. «Матрос в бочке» — назывался он. Как будет ощущать себя человек в бочке на мачте каравеллы, если на эту бочку вдруг наденут крышку? Идея была абсурдная, как раз такая, какая и нужна для произведения подобного литературного направления.
Валдаев увлекся писаниной и отвлекся от всего остального. И стало немного полегче.
Заснул он часа в три ночи. Проснулся в десять утра.
Недобитый телефон тренькал с привычной настойчивостью.
Оказалось, что звонят из газеты, куда Валдаев закидывал удочку насчет работы. Приятный женский голос уведомил:
— Владимир Антонович ждет вас через час тридцать шесть минут. Будете?
— Да, конечно, — кивнул немного обалдевший Валдаев. Это «час тридцать шесть» смутило его. Хорошо, что не назвали еще и секунды. Ему сразу расхотелось связываться с изданием, живущим по долям минуты. Руководители, поставившие так дело, обычно без меры занудны, педантичны и капризны. Но предложение все-таки было заманчивое — и по деньгам, и по условиям. Так что через час тридцать шесть надо быть на месте.
Мысль покинуть дом отзывалась дрожью. Страх улицы, живший в нем всегда, сегодня достиг предела. Валдаев долго собирался с духом. Лет десять назад знакомые пытались заставить его прыгнуть с пятиметровой вышки в бассейн. Так и не заставили. Он не мог сделать один-единственный шаг. Сейчас у него было такое же ощущение. Ему казалось, что стоит ему ступить за порог, несчастья и неприятности обрушатся на него с новой силой.
На душевную борьбу он потратил немало энергии, пока не понял, что опаздывает. И только тогда, вздохнув, вышел из квартиры.
К назначенному времени он успел впритык. Запутался в переулках у метро «Новослободская». Запыхался. Но через час тридцать четыре минуты — на две минуты раньше — был в роскошном офисе с белыми обоями, окнами-стеклопакетами и с пятком компьютеров в каждом из многочисленных кабинетов. Для газеты, пишущей о всякой чепухе, здесь было чересчур шикарно.
В приемной его встретила секретарша — вышколенная, молодая, красивая, недоступная. Он позавидовал шефу этой газеты, для которого наверняка эта девушка была вполне доступна. Иных в подобных организациях не держат.
— Владимир Антонович занят, — уведомила она с пластмассовой улыбкой куклы Барби. — Вы будете чай? Кофе?
— Чай, если можно.
— С лимоном?
— Да.
Секретарша, вильнув аппетитным задом, закованным в тесную юбку, принялась готовить в углу приемной чай с лимоном.
Газета была из новых. Из тех, что печатаются в Финляндии на мелованной бумаге, в цвете, как журналы. И у которых себестоимость раза в два выше розничной цены.
Естественно, дохода такие печатные издания приносить не могут в принципе. Политические издания существуют благодаря щедрым вливаниям из финансово-промышленных структур, а то и из иностранных источников. Ну а издания типа этого используются чаще для отмывания денег полученных преступным путем, — для этого разработана элементарная технология, которая до сей поры срабатывала безошибочно.
Впрочем, Валдаева все эти вопросы интересовали мало.
Ему нужна была работа, чтобы печататься и получать деньги. Естественно, в такой красивой газете печататься куда приятнее, чем в мятом желтом листке.
Из кабинета главного редактора вышли двое с иголочки одетых седовласых бизнесменов, у одного на руке был «Роллекс».
— Вас ждут, — сказала секретарша.
Валдаев собрал волю в кулак. На это потребовалось немало усилий. Главное, выглядеть нормальным человеком, а не истериком, затравленным жизнью и людьми, каковым он, несомненно, являлся сейчас. Эх, если бы тут знали о нем побольше — вряд ли бы пустили на порог.
Владимир Антонович был из журналистов старой гвардии, но в глазах было куда больше адекватности и понимания, чем у шефа «Запределья».
— Сейчас мы развиваемся, — начал он. — У нас уже готовятся пробные номера еще двух газет — для женщин и криминальной. Идут переговоры о выпуске нашей передачи на российском канале телевидения — думаю, это решится положительно через два-три дня. Так что возможности для профессиональной самореализации большие. Зарплата — шестьсот долларов. Но это начальная. Будет расти соответственно заслугам.
Владимир Антонович расписывал схему типичного издательского концерна. Три газеты — аномальщина, порнуха и криминал. И для поддержки — телепрограмма. В принципе такая организация могла существовать и на самофинансировании. Но при одном условии — нужны немалые деньги на раскрутку. Такие деньги здесь, похоже, были.
— Как журналист вы нас устраиваете, — заключил главный редактор. — Единственно…
Валдаев напрягся, ожидая очередной подлости судьбы.
— Вы знаете главный порок журналиста? — Владимир Антонович снял сильные очки и протер их бархоткой.
— Думаю, не лживость.
— Это как раз порой больше достоинство… Неуемная страсть к спиртным напиткам, — главный редактор поморщился. — Если честно, у меня и так перебор алкоголиков. Так что я подумываю о сухом законе.
— Я практически не пью.
— Похвально, — с некоторым сомнением в голосе произнес главный редактор. — Когда вы сможете приступить к работе?
— Мне нужно хотя бы несколько дней на раздумье… Пока в знак сотрудничества принес вам пару статей, — Валдаев вытащил из «дипломата» скрепленные скрепкой материалы в пластмассовой прозрачной папке.
— Спасибо. Мы обязательно рассмотрим их и дадим ответ в ближайшее время, — он выразительно посмотрел на часы. Время — деньги. Валдаев раскланялся, вышел из кабинета, попрощался с секретаршей.
На улице подумал — и за каким чертом он столько лет общался с «молодым коммунистом» из «Запределья», когда давно бы мог уйти оттуда. Но когда ты инертен и не привык искать от добра добра, можно так и умереть на одном месте от старости.
Несколько дней на раздумье… Внезапно Валдаева обожгло — какое к черту раздумье в его ситуации? Какие несколько дней? Он вдруг понял, что стремится этим визитом не столько трудоустроиться, сколько зацепиться за обыденность.
А зацепиться не удавалось. Обыденность ускользала. Вокруг была одна катастрофа.
Он направился к метро. И неожиданно окружающее стало для него куда четче. На него набросились звон и грохот Улицы. Попав в толпу у входа в метро, он ощутил, что его душат закованные в костюмы, платья, куртки человеческие тела. А еще он стал болезненно различать запахи, резкие звуки. Валдаеву захотелось взвыть. Ему захотелось в тот его заветный бункер, о котором он мечтал, — в мир без людей запахов и шума…
В расстроенных чувствах, выйдя из метро на своей станции и переходя улицу, он едва не угодил под поливальную машину. И удостоился от водителя таких матюгов, которых не слышал никогда в жизни.
— Харю бы тебе размолотить! — закончил тираду водитель и, малость успокоенный, покатил дальше.
Город с каждым днем все больше высасывал силы и здоровье, будто и не Москва это была, а чернобыльская зона. Предельно допустимые дозы разлада и страхов Валдаев, кажется, давно уже схватил. Город отравлял душу, терзал ее, как терзает тело радиация.
— Чего встал, чурбан! — заорала тетка с тележкой, и Валдаев как ошпаренный отскочил.
К дому он подошел измотанный. Голова кружилась. У своего подъезда, совсем близко от желанной цели — железной двери своей квартиры, он услышал резкий, как выстрел, окрик:
— Стоять!
Он кинулся вперед. Ему хотелось одного — бежать. Исчезнуть. Припасть к земле или зарыться под нее. Не успел. Его сграбастали. Затолкали в машину.
— Больно, — прошипел Валдаев, скривившись от боли в руке.
— Переживешь, — оборвал грубый голос.
Кажется, Валдаев уже должен был привыкнуть к тому, что его постоянно заталкивают в машины, что ему все время угрожают, допрашивают, засовывают в камеры. Но привыкнуть к этому невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35