Он сказал, что сожалеет о своих резких словах, и изъявил готовность предоставить Боччетте два дня сроку для совершения платежа. Засим он попрощался.
Но едва Бехайм вышел из дома и дверь с лязгом и скрипом захлопнулась, как его охватило недовольство собой. Он уходил с пустыми руками, не получив ничего, кроме обещаний, и теперь ему казалось, что Боччетта только того и добивался - без шума выпроводить его вон. Он вдруг вспомнил, что Боччетта как-никак ссуживал деньги под залог, недаром ведь сказал: "Покажите, с чем пришли!" - и еще: "Коли вам нечего оставить в заклад, идите своей дорогой!" А заимодавец должен непременно иметь дома наличные.
Иоахим Бехайм остановился и прикусил губу. Вот досада! Ну что бы раньше-то об этом подумать, а теперь уж все, опоздал. Тихо чертыхаясь, он зашагал прочь и тут опять услышал голос Боччетты.
- Эй! Вы! Вернитесь! Хочу кое-что вам сказать!
Удивленный и обрадованный, Бехайм обернулся - но нет, дверь была закрыта. За решеткой давешнего оконца возникла физиономия Боччетты. Он и не собирался отворять, только крикнул:
- Ваш батюшка, я чай, дал вам денег на дорожные расходы. С ними-то как? Растранжирили все да прогуляли?
Бехайм даже растерялся от этакой наглости и не сразу нашелся с ответом. А Боччетта продолжал:
- Ох и вид у вас - точь-в-точь баран перед новыми воротами... Так как с денежками-то? Проиграли, пропили, на баб истратили? И надумали теперь поправить делишки за чужой счет? У отцовых друзей клянчите? И не стыдно вам? Ой, хоть бы Господь наставил вас на путь истины. Человек вы молодой, в расцвете сил, поискали бы работу, вместо того чтоб попрошайничать да обременять людей. Семнадцать дукатов?! А не мало? Семнадцать палочных ударов - вот что вам надобно!
- Сударь! - Бехайм едва совладал со своим негодованием. - Ваши бессовестные наветы меня не трогают. Но за то, что вы упорно отказываетесь вернуть долг, я отдам вас под суд, то-то будет позору, когда вам публично предъявят обвинение, а после в колодках отправят в долговую яму.
- Под суд? - расхохотался Боччетта. - Да на здоровье, отдайте меня под суд! А может, сядете голой задницей в крапиву, вон там, за колодезем, и дело с концом, а? Все целей будете! Колодки! Н-да, велико долготерпение Господне, коли Он допускает, чтоб этакий сквернавец жил и здравствовал! Ну, ступайте, ступайте в суд! - С этими словами Боччетта исчез из оконца.
Трудно, ох как трудно было Бехайму хотя бы и на миг признать свое бесславное поражение. В особенности его оскорбил намек на крапиву, который, как ему мнилось, был сделан всерьез, потому что крапивы в одичавшем саду впрямь было видимо-невидимо. Он бы с восторгом вышиб дверь и хорошенько намял Боччетте бока. Но, поступив так, он бы нарушил закон, а это претило его натуре. И потом, домишко хоть и выглядел развалюхой, однако ж именно дверь казалась вполне крепкой и прочной. Она была сбита из толстых дубовых брусьев - голыми руками не возьмешь.
Значит, до поры до времени оставалось только уйти своей дорогой, и он ушел, на ходу ругательски ругая и Боччетту, и самого себя. Боччетту он обзывал мошенником, и ворюгой, и вероломным скрягой, и разбойным обманщиком, а себя - болваном и дурнем, который ни на что не годен и заслуживает доброй взбучки. Еще он громогласно - даже прохожие оглядывались - твердил, что все отдаст, лишь бы увидеть Боччетту с веревкой на шее, уж такую-то маленькую радость Господь ему, Иоахиму Бехайму, задолжал. Включивши таким манером и Господа Бога в список своих должников, он немного успокоился, ибо, как его учили, Господь хотя иной раз и задерживал взносы, но в целом был плательщиком исправным, надежным и о процентах не забывал. После всех огорчений Бехайм решил, что самое время угоститься кувшинчиком вина, эту маленькую радость он сам себе задолжал, а поскольку относился к своим обязательствам весьма щепетильно, то прямо у ворот Порта-Верчелли зашел в трактир, и первый, кого он там заметил, был Манчино, который, сидя в углу, задумчиво глядел в окно на оживленную улицу.
На лице Манчино, когда он, подняв голову, увидал Иоахима Бехайма, отразились самые противоречивые чувства. Немец уже не раз донимал его, назойливо расспрашивая о девушке, которую упорно именовал своей Аннеттой, но сейчас он, пожалуй, явился даже кстати. И Манчино не замедлил сообщить об этом:
- Садитесь, коли уж добрый ангел послал мне вас, а не кого другого.
- Сударь! - напустился на него Бехайм. - У вас что же, заведено этак вот приглашать? Лично я привык к более дружелюбному тону и полагаю, что вправе на него рассчитывать.
- Ваша правда, - признал Манчино. - Первая заповедь: будь в ладу с тем, у кого есть деньги. Стало быть, садитесь, если вы не против моего общества. Что же касается доброго ангела, так он не больно-то и пекся обо мне всю мою жизнь, иначе бы со мною обстояло получше, и я бы мог угостить вас нынче молоденьким каплуном либо телячьей грудинкой, сдобренной кориандром.
- Не беда! - утешил Бехайм. - Я зашел всего лишь промочить горло.
- Эй! Хозяин! - крикнул Манчино. - Что слоняешься без дела? Пинту вина этому господину! В друзьях у меня, как видишь, недостатка нет. - И, поворотясь к Бехайму, продолжил: - Так вот, час назад добрый ангел, как законченный шалопай, беспардонно забыл о своем долге передо мною и допустил, чтобы я, не подозревая худого, вошел в этот трактир, где меня, судя по всему, знают, ведь, пока вас не было, этот боров, - он кивнул на хозяина, - ни на миг не спускал с меня глаз. При том что я, себе же в убыток, проявил скромность и предупредительность, которых он вовсе не заслуживает, - заказал-то я одну только брюкву, которой насытился не более чем на треть. Но от трактирщика благодарности не жди!
Он умолк, и на морщинистом его лице изобразились горечь и сожаление.
- Отчего же это хозяин дарит вас таким вниманием? - как бы невзначай спросил Бехайм, заранее зная ответ.
- Оттого, - ответил Манчино, - что чует: денег у меня нет, и вместо платы я дам ему пощупать складки моего пустого кошелька. А если он этим не удовлетворится и, скажем, затеет свару, я угощу его пинком или получу пинка от него, это уж как распорядятся удача и бог драки, а потом я попробую сбежать.
- Недурственно, можно поразвлечься! - заметил Бехайм. - А кинжальчик, часом, в ход не пойдет?
- Очень может быть, - угрюмо сказал Манчино.
- Черт меня побери, такое веселье по мне! - воскликнул Бехайм. - Но не завершить ли нам сперва наше маленькое дельце?
- О каком это дельце вы толкуете? - спросил Манчино.
- Мой добрый ангел, - пояснил немец, - не такой шалопай, как ваш, он о своем долге не забывает, вот и сделал так, что я вполне могу угостить вас жареным каплуном или пряной телячьей грудинкой, по вашему выбору. И вам от этого...
- Эгей, хозяин! - крикнул Манчино. - Подите-ка сюда и послушайте, что говорит этот господин! Как следует послушайте, ибо его устами глаголет сам Всевышний!
- ...Двойная выгода, - продолжал Бехайм. - Во-первых, польза для вашей души, ибо вы сделаете доброе дело, сказавши мне, где я могу найти мою Аннетту, а во-вторых, получите каплуна.
- Исчезни! - бросил Манчино подошедшему хозяину. - Вот оно, значит, как. По-вашему, я из тех, кто за кусок хлеба все готов продать. И вы правы, сударь. Ничтожному человеку - ничтожная плата. А что я в этом мире, как не мелочной торговец, который торгует тем, что у него аккурат есть: то стихами, то бабами. Ваша правда, сударь, я такой, ваша правда.
- Значит, если я правильно понял, вы принимаете мое предложение? подытожил Бехайм.
- Допустим, принимаю, только я не вижу, какой вам от этого прибыток.
- Скажите наконец, где она живет, - наседал Бехайм. - Остальное моя забота.
- Берегитесь! - Манчино в задумчивости глядел на улицу. - Из-за двух лучистых глаз Самсон ослеп. Из-за двух белых грудей царь Давид не убоялся Господа. А из-за двух стройных ножек Иоанн Креститель лишился головы.
- Ну что вы! - рассмеялся немец. - Я-то, пожалуй, в худшем случае ногу себе вывихну.
- Как-как? Не пойму я вас, - сказал Манчино.
- Я приеду к ее дому верхом, - объяснил Бехайм, - и заставлю коня выделывать разные штуки, танцевать и делать курбеты, а потом устрою так, чтобы он осторожненько сбросил меня наземь. Тогда я стану звать на помощь, стонать и охать так, что боже упаси, и притворюсь, будто потерял сознание, тогда меня отнесут в дом. А мне только того и надо.
- А дальше что?
- Это уж мое дело, - сказал Бехайм и разгладил свою темную, аккуратно подстриженную бородку.
- Ладно, но мне, так и лежите себе на дороге, с разбитой, вывихнутой или сломанной ногой, - посулил Манчино, - потому что в ее дом вас не отнесут, это уж точно. Будь вы француз или фламандец, может, еще и отнесли бы, они нынче в моде, миланки им благоволят. А вот немцы или, скажем, турки у женщин не в чести.
- Но-но, не зарывайтесь! - сердито буркнул Бехайм,
- Может, через некоторое время позовут лекаря, - продолжал Манчино, чтоб заштопал вашу ногу. Вот и подумайте, не лучше ли угостить меня каплуном просто из милосердия Божия. Вам от этого тоже двойная выгода. Во-первых, душе польза, а во-вторых, ноги в целости сохраните.
- Может быть, вы и правы, - признал немец. - Но это противоречит всем канонам торговли.
- Тогда бог с ним, с каплуном, - сказал Манчино. - И если вы, невзирая на все каноны торговли, вздумаете бескорыстно уплатить за мою брюкву, то не воображайте, будто осчастливите меня. За это пусть вас благодарит хозяин, ведь таким манером он получит свои деньги. А что до девушки, так я знал, что она пройдет мимо, и опасался, что вы ненароком ее увидите. Она и правда прошла мимо, а вы ее не увидали. Аккурат гарцевали возле ее дома на лошади, а потом лежали на земле со сломанной ногой и закатывали глаза. На сей раз вы, значит...
Он осекся. Девушка, та самая, о которой они препирались, стояла в трактире. Она улыбнулась и кивнула Манчино как близкому знакомцу. Потом подошла. Бехайм вскочил и воззрился на нее. А она сказала:
- Я мимоходом увидела вас, сударь, и подумала: воспользуюсь удобным случаем и поблагодарю, ведь вы нашли платочек, который я обронила, и вернули мне.
Она умолкла и вздохнула.
- Ах, Никкола! - воскликнул Манчино с гневом и печалью в голосе.
Иоахим Бехайм по-прежнему не мог произнести ни слова.
6
Наутро они встретились в церкви Сант-Эусторджо, свидание было недолгое, однако исполненное смысла. В полумраке, укрывшись за колонной, они, как водится у влюбленных, говорили друг другу и необходимое, и совершенно ненужное, но все с одинаковым жаром. Он допытывался, почему при первой встрече она ни разу не оглянулась на него, исчезла, как ветерок. Она привела множество причин. Дескать, была смущена, Не знала, как он это воспримет. И что же он сам-то за нею не уследил? Ведь это была его задача. Кстати, почему он зовет се Аннеттой, она Никкола. И надо говорить тише, вон та женщина, преклонившая колена возле деревянной статуи святого Иоанна, уже дважды на них обернулась.
- Но ты ведь заметила тогда, что я, как увидел тебя, сразу влюбился, да так, что чуть с ума не сошел, - сказал он. - Наверняка ведь заметила.
Он старательно понизил голос, поэтому она ничего не поняла и смотрела на него с вопросительной улыбкой. А он подумал, что надобно со всеми подробностями объяснить, как он тогда себя чувствовал и что произошло у него в душе, и подыскивал нужные слова.
- Меня, - шепотом говорил он, - словно стрелой пронзило. Так внезапно, так больно, так неожиданно. Вот здесь пронзило, и ужас как больно, вот здесь, внутри. Но ты ушла и оставила меня одного, очень это было несправедливо с твоей стороны.
Он ждал, что она признает его правоту. Но девушка и на сей раз ничегошеньки не поняла, потому что его слова заглушило антифонное пение двух монахов. Поскольку же он сопроводил речь выразительным жестом, указав пальцами на свое сердце, Никкола догадалась, что говорил он о своей любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Но едва Бехайм вышел из дома и дверь с лязгом и скрипом захлопнулась, как его охватило недовольство собой. Он уходил с пустыми руками, не получив ничего, кроме обещаний, и теперь ему казалось, что Боччетта только того и добивался - без шума выпроводить его вон. Он вдруг вспомнил, что Боччетта как-никак ссуживал деньги под залог, недаром ведь сказал: "Покажите, с чем пришли!" - и еще: "Коли вам нечего оставить в заклад, идите своей дорогой!" А заимодавец должен непременно иметь дома наличные.
Иоахим Бехайм остановился и прикусил губу. Вот досада! Ну что бы раньше-то об этом подумать, а теперь уж все, опоздал. Тихо чертыхаясь, он зашагал прочь и тут опять услышал голос Боччетты.
- Эй! Вы! Вернитесь! Хочу кое-что вам сказать!
Удивленный и обрадованный, Бехайм обернулся - но нет, дверь была закрыта. За решеткой давешнего оконца возникла физиономия Боччетты. Он и не собирался отворять, только крикнул:
- Ваш батюшка, я чай, дал вам денег на дорожные расходы. С ними-то как? Растранжирили все да прогуляли?
Бехайм даже растерялся от этакой наглости и не сразу нашелся с ответом. А Боччетта продолжал:
- Ох и вид у вас - точь-в-точь баран перед новыми воротами... Так как с денежками-то? Проиграли, пропили, на баб истратили? И надумали теперь поправить делишки за чужой счет? У отцовых друзей клянчите? И не стыдно вам? Ой, хоть бы Господь наставил вас на путь истины. Человек вы молодой, в расцвете сил, поискали бы работу, вместо того чтоб попрошайничать да обременять людей. Семнадцать дукатов?! А не мало? Семнадцать палочных ударов - вот что вам надобно!
- Сударь! - Бехайм едва совладал со своим негодованием. - Ваши бессовестные наветы меня не трогают. Но за то, что вы упорно отказываетесь вернуть долг, я отдам вас под суд, то-то будет позору, когда вам публично предъявят обвинение, а после в колодках отправят в долговую яму.
- Под суд? - расхохотался Боччетта. - Да на здоровье, отдайте меня под суд! А может, сядете голой задницей в крапиву, вон там, за колодезем, и дело с концом, а? Все целей будете! Колодки! Н-да, велико долготерпение Господне, коли Он допускает, чтоб этакий сквернавец жил и здравствовал! Ну, ступайте, ступайте в суд! - С этими словами Боччетта исчез из оконца.
Трудно, ох как трудно было Бехайму хотя бы и на миг признать свое бесславное поражение. В особенности его оскорбил намек на крапиву, который, как ему мнилось, был сделан всерьез, потому что крапивы в одичавшем саду впрямь было видимо-невидимо. Он бы с восторгом вышиб дверь и хорошенько намял Боччетте бока. Но, поступив так, он бы нарушил закон, а это претило его натуре. И потом, домишко хоть и выглядел развалюхой, однако ж именно дверь казалась вполне крепкой и прочной. Она была сбита из толстых дубовых брусьев - голыми руками не возьмешь.
Значит, до поры до времени оставалось только уйти своей дорогой, и он ушел, на ходу ругательски ругая и Боччетту, и самого себя. Боччетту он обзывал мошенником, и ворюгой, и вероломным скрягой, и разбойным обманщиком, а себя - болваном и дурнем, который ни на что не годен и заслуживает доброй взбучки. Еще он громогласно - даже прохожие оглядывались - твердил, что все отдаст, лишь бы увидеть Боччетту с веревкой на шее, уж такую-то маленькую радость Господь ему, Иоахиму Бехайму, задолжал. Включивши таким манером и Господа Бога в список своих должников, он немного успокоился, ибо, как его учили, Господь хотя иной раз и задерживал взносы, но в целом был плательщиком исправным, надежным и о процентах не забывал. После всех огорчений Бехайм решил, что самое время угоститься кувшинчиком вина, эту маленькую радость он сам себе задолжал, а поскольку относился к своим обязательствам весьма щепетильно, то прямо у ворот Порта-Верчелли зашел в трактир, и первый, кого он там заметил, был Манчино, который, сидя в углу, задумчиво глядел в окно на оживленную улицу.
На лице Манчино, когда он, подняв голову, увидал Иоахима Бехайма, отразились самые противоречивые чувства. Немец уже не раз донимал его, назойливо расспрашивая о девушке, которую упорно именовал своей Аннеттой, но сейчас он, пожалуй, явился даже кстати. И Манчино не замедлил сообщить об этом:
- Садитесь, коли уж добрый ангел послал мне вас, а не кого другого.
- Сударь! - напустился на него Бехайм. - У вас что же, заведено этак вот приглашать? Лично я привык к более дружелюбному тону и полагаю, что вправе на него рассчитывать.
- Ваша правда, - признал Манчино. - Первая заповедь: будь в ладу с тем, у кого есть деньги. Стало быть, садитесь, если вы не против моего общества. Что же касается доброго ангела, так он не больно-то и пекся обо мне всю мою жизнь, иначе бы со мною обстояло получше, и я бы мог угостить вас нынче молоденьким каплуном либо телячьей грудинкой, сдобренной кориандром.
- Не беда! - утешил Бехайм. - Я зашел всего лишь промочить горло.
- Эй! Хозяин! - крикнул Манчино. - Что слоняешься без дела? Пинту вина этому господину! В друзьях у меня, как видишь, недостатка нет. - И, поворотясь к Бехайму, продолжил: - Так вот, час назад добрый ангел, как законченный шалопай, беспардонно забыл о своем долге передо мною и допустил, чтобы я, не подозревая худого, вошел в этот трактир, где меня, судя по всему, знают, ведь, пока вас не было, этот боров, - он кивнул на хозяина, - ни на миг не спускал с меня глаз. При том что я, себе же в убыток, проявил скромность и предупредительность, которых он вовсе не заслуживает, - заказал-то я одну только брюкву, которой насытился не более чем на треть. Но от трактирщика благодарности не жди!
Он умолк, и на морщинистом его лице изобразились горечь и сожаление.
- Отчего же это хозяин дарит вас таким вниманием? - как бы невзначай спросил Бехайм, заранее зная ответ.
- Оттого, - ответил Манчино, - что чует: денег у меня нет, и вместо платы я дам ему пощупать складки моего пустого кошелька. А если он этим не удовлетворится и, скажем, затеет свару, я угощу его пинком или получу пинка от него, это уж как распорядятся удача и бог драки, а потом я попробую сбежать.
- Недурственно, можно поразвлечься! - заметил Бехайм. - А кинжальчик, часом, в ход не пойдет?
- Очень может быть, - угрюмо сказал Манчино.
- Черт меня побери, такое веселье по мне! - воскликнул Бехайм. - Но не завершить ли нам сперва наше маленькое дельце?
- О каком это дельце вы толкуете? - спросил Манчино.
- Мой добрый ангел, - пояснил немец, - не такой шалопай, как ваш, он о своем долге не забывает, вот и сделал так, что я вполне могу угостить вас жареным каплуном или пряной телячьей грудинкой, по вашему выбору. И вам от этого...
- Эгей, хозяин! - крикнул Манчино. - Подите-ка сюда и послушайте, что говорит этот господин! Как следует послушайте, ибо его устами глаголет сам Всевышний!
- ...Двойная выгода, - продолжал Бехайм. - Во-первых, польза для вашей души, ибо вы сделаете доброе дело, сказавши мне, где я могу найти мою Аннетту, а во-вторых, получите каплуна.
- Исчезни! - бросил Манчино подошедшему хозяину. - Вот оно, значит, как. По-вашему, я из тех, кто за кусок хлеба все готов продать. И вы правы, сударь. Ничтожному человеку - ничтожная плата. А что я в этом мире, как не мелочной торговец, который торгует тем, что у него аккурат есть: то стихами, то бабами. Ваша правда, сударь, я такой, ваша правда.
- Значит, если я правильно понял, вы принимаете мое предложение? подытожил Бехайм.
- Допустим, принимаю, только я не вижу, какой вам от этого прибыток.
- Скажите наконец, где она живет, - наседал Бехайм. - Остальное моя забота.
- Берегитесь! - Манчино в задумчивости глядел на улицу. - Из-за двух лучистых глаз Самсон ослеп. Из-за двух белых грудей царь Давид не убоялся Господа. А из-за двух стройных ножек Иоанн Креститель лишился головы.
- Ну что вы! - рассмеялся немец. - Я-то, пожалуй, в худшем случае ногу себе вывихну.
- Как-как? Не пойму я вас, - сказал Манчино.
- Я приеду к ее дому верхом, - объяснил Бехайм, - и заставлю коня выделывать разные штуки, танцевать и делать курбеты, а потом устрою так, чтобы он осторожненько сбросил меня наземь. Тогда я стану звать на помощь, стонать и охать так, что боже упаси, и притворюсь, будто потерял сознание, тогда меня отнесут в дом. А мне только того и надо.
- А дальше что?
- Это уж мое дело, - сказал Бехайм и разгладил свою темную, аккуратно подстриженную бородку.
- Ладно, но мне, так и лежите себе на дороге, с разбитой, вывихнутой или сломанной ногой, - посулил Манчино, - потому что в ее дом вас не отнесут, это уж точно. Будь вы француз или фламандец, может, еще и отнесли бы, они нынче в моде, миланки им благоволят. А вот немцы или, скажем, турки у женщин не в чести.
- Но-но, не зарывайтесь! - сердито буркнул Бехайм,
- Может, через некоторое время позовут лекаря, - продолжал Манчино, чтоб заштопал вашу ногу. Вот и подумайте, не лучше ли угостить меня каплуном просто из милосердия Божия. Вам от этого тоже двойная выгода. Во-первых, душе польза, а во-вторых, ноги в целости сохраните.
- Может быть, вы и правы, - признал немец. - Но это противоречит всем канонам торговли.
- Тогда бог с ним, с каплуном, - сказал Манчино. - И если вы, невзирая на все каноны торговли, вздумаете бескорыстно уплатить за мою брюкву, то не воображайте, будто осчастливите меня. За это пусть вас благодарит хозяин, ведь таким манером он получит свои деньги. А что до девушки, так я знал, что она пройдет мимо, и опасался, что вы ненароком ее увидите. Она и правда прошла мимо, а вы ее не увидали. Аккурат гарцевали возле ее дома на лошади, а потом лежали на земле со сломанной ногой и закатывали глаза. На сей раз вы, значит...
Он осекся. Девушка, та самая, о которой они препирались, стояла в трактире. Она улыбнулась и кивнула Манчино как близкому знакомцу. Потом подошла. Бехайм вскочил и воззрился на нее. А она сказала:
- Я мимоходом увидела вас, сударь, и подумала: воспользуюсь удобным случаем и поблагодарю, ведь вы нашли платочек, который я обронила, и вернули мне.
Она умолкла и вздохнула.
- Ах, Никкола! - воскликнул Манчино с гневом и печалью в голосе.
Иоахим Бехайм по-прежнему не мог произнести ни слова.
6
Наутро они встретились в церкви Сант-Эусторджо, свидание было недолгое, однако исполненное смысла. В полумраке, укрывшись за колонной, они, как водится у влюбленных, говорили друг другу и необходимое, и совершенно ненужное, но все с одинаковым жаром. Он допытывался, почему при первой встрече она ни разу не оглянулась на него, исчезла, как ветерок. Она привела множество причин. Дескать, была смущена, Не знала, как он это воспримет. И что же он сам-то за нею не уследил? Ведь это была его задача. Кстати, почему он зовет се Аннеттой, она Никкола. И надо говорить тише, вон та женщина, преклонившая колена возле деревянной статуи святого Иоанна, уже дважды на них обернулась.
- Но ты ведь заметила тогда, что я, как увидел тебя, сразу влюбился, да так, что чуть с ума не сошел, - сказал он. - Наверняка ведь заметила.
Он старательно понизил голос, поэтому она ничего не поняла и смотрела на него с вопросительной улыбкой. А он подумал, что надобно со всеми подробностями объяснить, как он тогда себя чувствовал и что произошло у него в душе, и подыскивал нужные слова.
- Меня, - шепотом говорил он, - словно стрелой пронзило. Так внезапно, так больно, так неожиданно. Вот здесь пронзило, и ужас как больно, вот здесь, внутри. Но ты ушла и оставила меня одного, очень это было несправедливо с твоей стороны.
Он ждал, что она признает его правоту. Но девушка и на сей раз ничегошеньки не поняла, потому что его слова заглушило антифонное пение двух монахов. Поскольку же он сопроводил речь выразительным жестом, указав пальцами на свое сердце, Никкола догадалась, что говорил он о своей любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24