Чему люди не верят средь бела дня, тому они могут поверить, идя ночью по кладбищу.
Я бесконечно долго пролежала, застыв, точно мумия, покоившаяся где-то в темноте в этой же камере. Я даже старалась дышать как можно тише, невольно опасаясь услышать дыхание еще кого-то или чего-то.
Возможно, мне было не так жутко, как какому-нибудь обычному туристу, несведущему в археологии, но выше предела степень ужаса уже не имеет значения. Я думаю, единственным, что спасло мой разум, был фонарик.
Он лежал у меня на груди, словно лилия на груди покойника (в то время мне, слава Богу, не пришло в голову такое сравнение). Я почувствовала его прохладный твердый корпус, как только смогла что-то ощущать, ибо в первое мгновение лишилась этой способности. Едва мои пальцы вцепились в него, я сразу поняла, что это, и желтый луч света оказался самым потрясающим зрелищем, которое когда-либо созерцали мои очи.
Я сидела, сжимая фонарик обеими руками, и восхищалась светом — просто светом, а не тем, что в нем стало видно. Но потом луч выхватил из темноты цвет и форму, и я, вскочив на ноги, начала лихорадочно водить фонариком, потрясенная тем, что видела перед собой.
Погребальная камера была прямоугольной, возможно около двадцати футов в длину и пятнадцать в ширину, вырубленной в каменной толще скалы. Большую часть каменных стен и потолка покрывал тонкий слой штукатурки, почти весь украшенный фресками. Синий потолок был аккуратно расписан желтыми звездами. Я направила луч фонаря на ближайшую ко мне стену, и тут в голову мне пришло столь ошеломительное предположение, что из нее мигом улетучились остатки суеверных страхов.
Краски — зеленая, красно-оранжевая, кобальтовая — были такими яркими, будто их нанесли только вчера. Однако рисунки изображали не обычные сцены погребения — ряды божеств смерти, обвивающих почившего в гробнице ритуальной охранительной пеленой. Вместо этого весь верхний левый угол стены занимал огромный желтый шар солнца. От него вниз тянулись лучи света, трогательно заканчивающиеся маленькими прелестными ладошками, которые протягивали знаки жизни и здоровья двум человеческим фигурам, купающимся в нарисованном солнечном свете. Нижняя часть стены была скрыта от моего взгляда горой предметов — шкатулок, кувшинов, сундуков, корзин. Похоронная утварь, нетронутая, не потревоженная за три тысячи лет, принадлежала какой-то царице Древнего Египта.
Царице?
Все то же невероятное предположение заставило меня направить свет на предмет в центре камеры, который занимал большую часть пространства на полу и заслонял от меня три другие стены. Это был гигантских размеров каменный прямоугольник, достававший мне почти до макушки. Крышка его была снята и лежала рядом на полу.
И крышка, и каменный саркофаг выглядели на удивление простыми, на них не было вырезано ни рисунков, ни надписей, только одна строчка иероглифических знаков бежала по стенке саркофага.
Мне ни к чему было стараться прочесть эти знаки, пытаясь узнать, что они означают. Титулы не принадлежали царице и эта гробница тоже, хотя хрупкие тонкие косточки Нефертити могли лежать в другой камере этого же захоронения. Здесь, скрытая не только от грабителей, но и от жестокой ненависти своих врагов современников, которые прокляли его как еретика, находилась мумия единственного царя Восемнадцатой династии, чье захоронение не было найдено в долине Фив. Мумия Ахнатона, того самого фараона, чья романтическая фигура всегда вызывала столько споров.
Деревянный ящик рядом с саркофагом раскололся, возможно, под воздействием сухого воздуха, и торчавший из щели кусочек ткани сказочно блестел в луче фонаря. Наклонившись поближе, я поднесла к нему трясущейся рукой фонарик и случайно задела краешек расшитой золотыми бусинками ткани. Она рассыпалась, превратившись в облачко серой пыли, бусинки падали на пол с мелодичным, как смех детишек-призраков, звоном. Я распрямилась, охнув от содеянного святотатства.
В камере находились также позолоченный сундук с резными цветами лотоса по бокам, шкаф из необработанного дерева, закрытый и опечатанный, и ящик из черного дерева с инкрустацией из слоновой кости, а в нем — набор круглых полупрозрачных алебастровых горшков... И в дальнем углу — я двумя руками вцепилась в фонарик, чтобы его луч не дрожал, — да, это был короб, в котором могли находиться только свитки папирусов, десятки свитков.
Гробница Тутанхамона — безделица, пустяк, никчемная дыра по сравнению с этой гробницей. Один только факт, что она существует на самом деле, да еще в Фивах, перевернет все общепризнанные теории ученых. Неудивительно, что никто никогда не искал гробницу Ахнатона. Все считали само собой разумеющимся, что он похоронен в основанной им Амарне, далеко к северу от Фив. Может быть, он умер там, поскольку это, несомненно, перезахоронение. Мальчик-царь Тутанхамон решил, возможно, после смерти Нефертити перенести тело своего отца из заброшенного гнезда ереси назад в покойную, охраняемую долину Фив. Но к тому времени вернулась старая религия, и разъяренные жрецы предали анафеме фараона-вероотступника, отвергшего их богов. Перезахоронение должно было быть тайным и быстрым, а место надежно спрятанным от обычных грабителей гробниц и жрецов, которые ненавидели фараона-еретика. Сведения о расположении гробницы оказались, вероятно, утраченными с самого начала. Скорее всего, она даже не была занесена в свитки захоронений, поскольку они находились под надзором тех же самых жрецов, от которых надо было спрятать тело фараона.
Луч фонарика метался, точно пьяный светлячок, так тряслись у меня руки, но не от страха, а от искреннего восторга. На какое-то короткое, но очень счастливое мгновение я испытала всю силу той же страсти, которая владела Джоном. Теперь я точно знала, что чувствовал мистер Блоч в тот день, когда скакал по камере и вопил: «Вот это да!» Я бы и сама завопила, если бы не знала, что громкие крики могут разрушить хрупкие сокровища, грудой лежавшие на полу.
— Вот это да! — уняв свой восторг, сказала я тихо и глупо осклабилась, чувствуя себя так, словно обнаружила, что влюбилась. Постаравшись, чтобы мои руки не дрожали, я медленно обвела фонарем всю ту часть камеры, которая была в пределах моей видимости, и с горечью увидела следы воровской деятельности.
Гора запакованных в бумагу и отложенных в сторону предметов была готова для транспортировки, с сундуков и коробов сняты крышки. Грабители ничего не сломали намеренно, но некоторые предметы не выдержали бы и легкого прикосновения пальцев. Картеру потребовалось десять лет, чтобы разобрать гробницу Тутанхамона. Обчистить эту гробницу собирались точно за такое же количество дней или даже меньше. Половина содержимого будет погублена из-за неосторожного обращения, включая и огромное количество папирусов в углу, которые по ценности превосходили все другие сокровища гробницы. Джон отдал бы десять лет своей жизни, чтобы найти ее, и с радостью пожертвовал бы правой рукой, чтобы сохранить эти папирусы нетронутыми.
Если бы я могла предупредить власти до того, как воры вернутся, большая часть этих сокровищ была бы сохранена. Но должна сознаться, гораздо больше мне хотелось сохранить в целости нечто не столь древнее — собственную персону.
Тому, кто доставил меня сюда, пришлось здорово попотеть, стало быть, убийство не входило в его намерения. Вероятно, ему больше не требовалась моя помощь в обнаружении гробницы. Я не видела никакой иной причины для того, чтобы оставлять в живых беспокойного и враждебно настроенного свидетеля, поэтому хотела выбраться до того, как этот кто-то придет и скажет мне, каковы его намерения.
Я не питала иллюзий относительно того, что у меня много шансов на спасение. Если бы выбраться отсюда было просто, меня не притащили бы в эту камеру. Значит, хватит играть в археолога, пора приступать к поискам выхода отсюда.
Я в общих чертах знала, что мне нужно искать. Погребальная камера с саркофагом обычно последнее помещение всего комплекса гробницы, ей предшествуют камеры с жертвенниками и похоронной утварью и длинный коридор, который ведет к наружному выходу в скале. Итак, в одной из разрисованных стен камеры должен быть проем.
Стена позади меня и та, что была справа, оказались глухими. Я осторожно, на цыпочках обошла саркофаг, застонав, когда торчавший из него еще один кусок древнего одеяния рассыпался в прах от колебания воздуха, вызванного моими шагами, и в левой стене обнаружила выход.
Это было квадратное, грубо вырубленное отверстие высотой, достаточной только для того, чтобы пролезть через него по-пластунски. Когда я встала на колени и сунула свой фонарик в отверстие, сияние, полыхнувшее оттуда, едва не ослепило меня.
Профессиональный археолог может глумиться над золотом, но есть в нем нечто притягательное. Я пролезла через дыру, отлично понимая, что не найду там нужный мне выход. Я оказалась во второй погребальной камере, меньшей по размеру, чем первая. Ее занимало почти целиком странное сооружение, совсем не похожее на саркофаг в соседней камере. Я знала, что каменный гроб должен находиться внутри этого странного сооружения — огромной деревянной усыпальницы, сплошь украшенной замысловатыми узорами из сусального золота и покрытой полотнищем тонкой ткани, так щедро расшитой золотым стеклярусом, что она казалась золотой парчой. Луч моего фонаря отражался во всем этом сверкающем великолепии, словно в зеркале.
Я осторожно обогнула блестящий предмет и убедилась в том, что это был тупик, последняя камера гробницы. Если же нет, значит, выход замурован, так как никакого проема в роскошно расписанных стенах я не видела.
Я выползла из камеры задом, словно в присутствии царственной особы, и чуть не выронила фонарик, сообразив, что это так и есть в самом прямом смысле слова. Тут спала Нефертити, я была так твердо уверена в этом, как будто видела ее изящную головку на длинной шее, точно цветок лилии на тонком стебле, так хорошо знакомую по известному изображению. Только теперь ее прелестное лицо высохло, зубы обнажились, точеный нос сморщился... Неожиданно мне нестерпимо захотелось как можно скорее выбраться из гробницы.
И все же я помедлила мгновение в камере с саркофагом, поскольку меня опять охватил археологический зуд. Саркофаг Нефертити, очевидно, остался нетронутым, в то время как крышка саркофага ее мужа, по сей день остававшегося предметом споров, была сдвинута с места, явно Джейком и Абделалом. Выходит, амулет-скарабей был взят с мумии царя, а не царицы. На амулете было и его имя вместе с именем Нефертити, и мы сочли, что он принадлежал ей, потому что опознали статуэтку. Неужели это случайность, что оба предмета, взятые из гробницы, намекали на Нефертити вместо Ахнатона?
Я пожала плечами, отмахиваясь от этого вопроса и моей неспособности дать на него ответ. Сейчас нет времени для раздумий. Отверстие вело всего лишь в другую погребальную камеру, следовательно, должен быть еще один выход, который выведет меня в подземный коридор, а оттуда наружу. Ступая как можно осторожнее, словно по яичной скорлупе, я двинулась к той стене, которую еще не осматривала. Там-то и был выход. В отличие от отверстия, скорее всего вырубленного грабителями, он представлял собой достаточно широкий проем обычной прямоугольной формы. Сердце у меня забилось от радости и тут же замерло, охваченное ужасом. Длинный коридор, видневшийся в проеме, не был темным. В конце его блеснул желтоватый свет и начал приближаться, становясь все ярче.
Вскоре он превратился в ровное желтое сияние, которое затмило луч моего фонарика. Появилась рука, несущая электрическую лампу, потом — тело, а за ним — лицо. У меня было достаточно времени, чтобы успеть подумать, кем может оказаться приближающийся человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Я бесконечно долго пролежала, застыв, точно мумия, покоившаяся где-то в темноте в этой же камере. Я даже старалась дышать как можно тише, невольно опасаясь услышать дыхание еще кого-то или чего-то.
Возможно, мне было не так жутко, как какому-нибудь обычному туристу, несведущему в археологии, но выше предела степень ужаса уже не имеет значения. Я думаю, единственным, что спасло мой разум, был фонарик.
Он лежал у меня на груди, словно лилия на груди покойника (в то время мне, слава Богу, не пришло в голову такое сравнение). Я почувствовала его прохладный твердый корпус, как только смогла что-то ощущать, ибо в первое мгновение лишилась этой способности. Едва мои пальцы вцепились в него, я сразу поняла, что это, и желтый луч света оказался самым потрясающим зрелищем, которое когда-либо созерцали мои очи.
Я сидела, сжимая фонарик обеими руками, и восхищалась светом — просто светом, а не тем, что в нем стало видно. Но потом луч выхватил из темноты цвет и форму, и я, вскочив на ноги, начала лихорадочно водить фонариком, потрясенная тем, что видела перед собой.
Погребальная камера была прямоугольной, возможно около двадцати футов в длину и пятнадцать в ширину, вырубленной в каменной толще скалы. Большую часть каменных стен и потолка покрывал тонкий слой штукатурки, почти весь украшенный фресками. Синий потолок был аккуратно расписан желтыми звездами. Я направила луч фонаря на ближайшую ко мне стену, и тут в голову мне пришло столь ошеломительное предположение, что из нее мигом улетучились остатки суеверных страхов.
Краски — зеленая, красно-оранжевая, кобальтовая — были такими яркими, будто их нанесли только вчера. Однако рисунки изображали не обычные сцены погребения — ряды божеств смерти, обвивающих почившего в гробнице ритуальной охранительной пеленой. Вместо этого весь верхний левый угол стены занимал огромный желтый шар солнца. От него вниз тянулись лучи света, трогательно заканчивающиеся маленькими прелестными ладошками, которые протягивали знаки жизни и здоровья двум человеческим фигурам, купающимся в нарисованном солнечном свете. Нижняя часть стены была скрыта от моего взгляда горой предметов — шкатулок, кувшинов, сундуков, корзин. Похоронная утварь, нетронутая, не потревоженная за три тысячи лет, принадлежала какой-то царице Древнего Египта.
Царице?
Все то же невероятное предположение заставило меня направить свет на предмет в центре камеры, который занимал большую часть пространства на полу и заслонял от меня три другие стены. Это был гигантских размеров каменный прямоугольник, достававший мне почти до макушки. Крышка его была снята и лежала рядом на полу.
И крышка, и каменный саркофаг выглядели на удивление простыми, на них не было вырезано ни рисунков, ни надписей, только одна строчка иероглифических знаков бежала по стенке саркофага.
Мне ни к чему было стараться прочесть эти знаки, пытаясь узнать, что они означают. Титулы не принадлежали царице и эта гробница тоже, хотя хрупкие тонкие косточки Нефертити могли лежать в другой камере этого же захоронения. Здесь, скрытая не только от грабителей, но и от жестокой ненависти своих врагов современников, которые прокляли его как еретика, находилась мумия единственного царя Восемнадцатой династии, чье захоронение не было найдено в долине Фив. Мумия Ахнатона, того самого фараона, чья романтическая фигура всегда вызывала столько споров.
Деревянный ящик рядом с саркофагом раскололся, возможно, под воздействием сухого воздуха, и торчавший из щели кусочек ткани сказочно блестел в луче фонаря. Наклонившись поближе, я поднесла к нему трясущейся рукой фонарик и случайно задела краешек расшитой золотыми бусинками ткани. Она рассыпалась, превратившись в облачко серой пыли, бусинки падали на пол с мелодичным, как смех детишек-призраков, звоном. Я распрямилась, охнув от содеянного святотатства.
В камере находились также позолоченный сундук с резными цветами лотоса по бокам, шкаф из необработанного дерева, закрытый и опечатанный, и ящик из черного дерева с инкрустацией из слоновой кости, а в нем — набор круглых полупрозрачных алебастровых горшков... И в дальнем углу — я двумя руками вцепилась в фонарик, чтобы его луч не дрожал, — да, это был короб, в котором могли находиться только свитки папирусов, десятки свитков.
Гробница Тутанхамона — безделица, пустяк, никчемная дыра по сравнению с этой гробницей. Один только факт, что она существует на самом деле, да еще в Фивах, перевернет все общепризнанные теории ученых. Неудивительно, что никто никогда не искал гробницу Ахнатона. Все считали само собой разумеющимся, что он похоронен в основанной им Амарне, далеко к северу от Фив. Может быть, он умер там, поскольку это, несомненно, перезахоронение. Мальчик-царь Тутанхамон решил, возможно, после смерти Нефертити перенести тело своего отца из заброшенного гнезда ереси назад в покойную, охраняемую долину Фив. Но к тому времени вернулась старая религия, и разъяренные жрецы предали анафеме фараона-вероотступника, отвергшего их богов. Перезахоронение должно было быть тайным и быстрым, а место надежно спрятанным от обычных грабителей гробниц и жрецов, которые ненавидели фараона-еретика. Сведения о расположении гробницы оказались, вероятно, утраченными с самого начала. Скорее всего, она даже не была занесена в свитки захоронений, поскольку они находились под надзором тех же самых жрецов, от которых надо было спрятать тело фараона.
Луч фонарика метался, точно пьяный светлячок, так тряслись у меня руки, но не от страха, а от искреннего восторга. На какое-то короткое, но очень счастливое мгновение я испытала всю силу той же страсти, которая владела Джоном. Теперь я точно знала, что чувствовал мистер Блоч в тот день, когда скакал по камере и вопил: «Вот это да!» Я бы и сама завопила, если бы не знала, что громкие крики могут разрушить хрупкие сокровища, грудой лежавшие на полу.
— Вот это да! — уняв свой восторг, сказала я тихо и глупо осклабилась, чувствуя себя так, словно обнаружила, что влюбилась. Постаравшись, чтобы мои руки не дрожали, я медленно обвела фонарем всю ту часть камеры, которая была в пределах моей видимости, и с горечью увидела следы воровской деятельности.
Гора запакованных в бумагу и отложенных в сторону предметов была готова для транспортировки, с сундуков и коробов сняты крышки. Грабители ничего не сломали намеренно, но некоторые предметы не выдержали бы и легкого прикосновения пальцев. Картеру потребовалось десять лет, чтобы разобрать гробницу Тутанхамона. Обчистить эту гробницу собирались точно за такое же количество дней или даже меньше. Половина содержимого будет погублена из-за неосторожного обращения, включая и огромное количество папирусов в углу, которые по ценности превосходили все другие сокровища гробницы. Джон отдал бы десять лет своей жизни, чтобы найти ее, и с радостью пожертвовал бы правой рукой, чтобы сохранить эти папирусы нетронутыми.
Если бы я могла предупредить власти до того, как воры вернутся, большая часть этих сокровищ была бы сохранена. Но должна сознаться, гораздо больше мне хотелось сохранить в целости нечто не столь древнее — собственную персону.
Тому, кто доставил меня сюда, пришлось здорово попотеть, стало быть, убийство не входило в его намерения. Вероятно, ему больше не требовалась моя помощь в обнаружении гробницы. Я не видела никакой иной причины для того, чтобы оставлять в живых беспокойного и враждебно настроенного свидетеля, поэтому хотела выбраться до того, как этот кто-то придет и скажет мне, каковы его намерения.
Я не питала иллюзий относительно того, что у меня много шансов на спасение. Если бы выбраться отсюда было просто, меня не притащили бы в эту камеру. Значит, хватит играть в археолога, пора приступать к поискам выхода отсюда.
Я в общих чертах знала, что мне нужно искать. Погребальная камера с саркофагом обычно последнее помещение всего комплекса гробницы, ей предшествуют камеры с жертвенниками и похоронной утварью и длинный коридор, который ведет к наружному выходу в скале. Итак, в одной из разрисованных стен камеры должен быть проем.
Стена позади меня и та, что была справа, оказались глухими. Я осторожно, на цыпочках обошла саркофаг, застонав, когда торчавший из него еще один кусок древнего одеяния рассыпался в прах от колебания воздуха, вызванного моими шагами, и в левой стене обнаружила выход.
Это было квадратное, грубо вырубленное отверстие высотой, достаточной только для того, чтобы пролезть через него по-пластунски. Когда я встала на колени и сунула свой фонарик в отверстие, сияние, полыхнувшее оттуда, едва не ослепило меня.
Профессиональный археолог может глумиться над золотом, но есть в нем нечто притягательное. Я пролезла через дыру, отлично понимая, что не найду там нужный мне выход. Я оказалась во второй погребальной камере, меньшей по размеру, чем первая. Ее занимало почти целиком странное сооружение, совсем не похожее на саркофаг в соседней камере. Я знала, что каменный гроб должен находиться внутри этого странного сооружения — огромной деревянной усыпальницы, сплошь украшенной замысловатыми узорами из сусального золота и покрытой полотнищем тонкой ткани, так щедро расшитой золотым стеклярусом, что она казалась золотой парчой. Луч моего фонаря отражался во всем этом сверкающем великолепии, словно в зеркале.
Я осторожно обогнула блестящий предмет и убедилась в том, что это был тупик, последняя камера гробницы. Если же нет, значит, выход замурован, так как никакого проема в роскошно расписанных стенах я не видела.
Я выползла из камеры задом, словно в присутствии царственной особы, и чуть не выронила фонарик, сообразив, что это так и есть в самом прямом смысле слова. Тут спала Нефертити, я была так твердо уверена в этом, как будто видела ее изящную головку на длинной шее, точно цветок лилии на тонком стебле, так хорошо знакомую по известному изображению. Только теперь ее прелестное лицо высохло, зубы обнажились, точеный нос сморщился... Неожиданно мне нестерпимо захотелось как можно скорее выбраться из гробницы.
И все же я помедлила мгновение в камере с саркофагом, поскольку меня опять охватил археологический зуд. Саркофаг Нефертити, очевидно, остался нетронутым, в то время как крышка саркофага ее мужа, по сей день остававшегося предметом споров, была сдвинута с места, явно Джейком и Абделалом. Выходит, амулет-скарабей был взят с мумии царя, а не царицы. На амулете было и его имя вместе с именем Нефертити, и мы сочли, что он принадлежал ей, потому что опознали статуэтку. Неужели это случайность, что оба предмета, взятые из гробницы, намекали на Нефертити вместо Ахнатона?
Я пожала плечами, отмахиваясь от этого вопроса и моей неспособности дать на него ответ. Сейчас нет времени для раздумий. Отверстие вело всего лишь в другую погребальную камеру, следовательно, должен быть еще один выход, который выведет меня в подземный коридор, а оттуда наружу. Ступая как можно осторожнее, словно по яичной скорлупе, я двинулась к той стене, которую еще не осматривала. Там-то и был выход. В отличие от отверстия, скорее всего вырубленного грабителями, он представлял собой достаточно широкий проем обычной прямоугольной формы. Сердце у меня забилось от радости и тут же замерло, охваченное ужасом. Длинный коридор, видневшийся в проеме, не был темным. В конце его блеснул желтоватый свет и начал приближаться, становясь все ярче.
Вскоре он превратился в ровное желтое сияние, которое затмило луч моего фонарика. Появилась рука, несущая электрическую лампу, потом — тело, а за ним — лицо. У меня было достаточно времени, чтобы успеть подумать, кем может оказаться приближающийся человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34