— Впрочем, не в тюрьму, — добавил Шмидт. — Для всех, кому пришлось заниматься этим делом, вышла большая неприятность. Ведь Лэрри не просто американский подданный, он очень влиятельный человек и у него масса друзей. Не знаю, что с ним сделают.
— Ничего, — цинично заявил Джон. — В худшем случае он попадет в дорогой частный санаторий, где будет какое-то время приходить в себя после внезапного приступа безумия. Тот факт, что «приступ» длился десять лет, деликатно проигнорируют. Что с остальными?
— Вот это мы и должны обсудить, — лицо Шмидта стало необычно серьезным, — потому что вы, мой друг, и есть один из «остальных», и даже опасность, которой вы себя подвергли, чтобы искупить свою... э-э-э... изначальную ошибку, не спасет вас, если правда выйдет наружу. С Фейсала тоже еще предстоит снять обвинения. Мы все трое — разумные люди и, думаю, сможем придумать сценарий, который позволит нам выйти сухими из воды.
Если бы ситуация не была настолько серьезной, я бы получила удовольствие, наблюдая, как эти двое плетут заговор. Даже великие сочинители литературных сюжетов не могли бы придумать лучше. Годы чтения приключенческой литературы обогатили и без того изобретательное воображение Шмидта, а Джон всегда был величайшим в мире лжецом.
Легче всего оказалось снять с крючка Фейсала. Он не участвовал в реставрации гробницы и имел все основания утверждать, что ни о чем не догадывался вплоть до смерти Жана Луи. А его дальнейшие действия заслуживали не тюрьмы, а медали. Если мы все вчетвером будем говорить одно и то же и твердо стоять на своем, будет трудно доказать, что мы лжем.
— А Лэрри?
— Посмотрим, что будет стоить его слово против наших четырех, — сказал Шмидт.
Джон покачал головой:
— Забудьте о Бленкайроне. Самое мудрое, что он может предпринять в этой ситуации, это ничего не говорить и ни в чем не признаваться. Он разовьет закулисную деятельность, чтобы уладить собственные неприятности. Египет получит обратно свои сокровища и с должной благодарностью примет в дар Институт археологических исследований, а вину взвалят на Макса, его команду и на меня.
— Нет, нет, — энергично запротестовал Шмидт, — я все обдумал, вот увидите.
Макс со своими мальчиками улизнул. Трех мужчин, по описанию напоминавших эту компанию, видели садящимися на цюрихский самолет незадолго до полуночи. Теперь они уже где-нибудь в Европе, а это весьма обширная территория.
— На сей раз их не схватят, — сказал Шмидт, — и это к лучшему: они ничего не сообщат о вас, Джон. А Бленкайрон не может обвинить вас, не признав и собственной вины, чего он делать, разумеется, не собирается. Вы с Вики, как всем известно, познакомились только в этом круизе. Ни у одного из вас не было оснований сомневаться в добрых намерениях мистера Бленкайрона до тех пор, пока я не поведал вам о своих подозрениях...
— Ах, значит, вы хотите присвоить себе лавры разоблачителя? — догадалась я.
— Но я действительно разоблачил заговор, — не моргнув глазом ответил Шмидт.
— Неужели? — Я перехватила взгляд Джона и снисходительно улыбнулась Шмидту. — Кстати, Шмидт, я так и не спросила у вас, что же вы знали на самом деле. Я считала...
— Вы считали, что я глупый старик, — спокойно перебил меня Шмидт. — А не спрашивали потому, что безумно боялись за человека, которого вы...
— Думаю, этот вопрос уже достаточно освещен, — сказала я. — Ну расскажите хотя бы теперь, ладно?
— Это результат одного из самых блестящих логических рассуждений, — скромно начал Шмидт, подкручивая ус. — Хотя, должен признать, вся картина не была для меня ясна до тех пор, пока Джон не сообщил, что Бленкайрон преступник и мне следует поскорее убраться из его дома. Обратите внимание, он сказал мне только это. В отеле за обедом я сложил мозаику воедино. Преступление, заключил я, скорее всего — кража, ибо чего ради стал бы Бленкайрон нанимать человека вроде... э-э-э... Макса. И что же это такое, чего не может купить и вынужден поэтому красть столь богатый господин, как мистер Бленкайрон? Последнюю ниточку дала мне смерть Мазарэна, который умер, как я догадался, не от взрыва, а от пули. Совпадение ли, что единственным погибшим оказался человек, который руководил реставрационными работами в гробнице? Не похоже. А когда я вспомнил, как велась реставрация, как внезапно прервалось наше путешествие на теплоходе и другие подозрительные обстоятельства... Вуаля! Эврика! Как видите, получается рождественская сказка: мы — герои, и все станут жить долго и счастливо и умрут в один день. Frohliche Weihnachten!
Выдохшись от этого творческого усилия, Шмидт сделал паузу, чтобы съесть круассан.
— Отлично, Шмидт, — похвалил Джон, — но вы забыли одну маленькую деталь. Вики добросовестно проинформировала своих загадочных боссов — а следовательно, не сомневаюсь, это известно уже и Интерполу, и каждому полицейскому департаменту в Европе, — что я тот самый удалой Робин Гуд преступного мира, за которым они так долго и тщетно охотятся.
Шмидт подавился и закашлялся, обсыпав нас вылетевшими изо рта крошками:
— Вики! Неужели вы это сделали?! Как вы могли?! Джон покровительственно улыбнулся мне:
— Я не держу на тебя зла, дорогая. Ты ведь дождешься меня? От семи до десяти лет, если будет принято решение о поглощении одного срока наказания другим, в противном случае тебе придется встречать меня у ворот тюрьмы с инвалидной коляской наготове.
— Нет, я найму Макса и Ханса, чтобы устроить тебе побег. Всегда мечтала стать любовницей гангстера.
— Кем? — удивился Шмидт.
— Любовницей гангстера, — рассеянно повторила я, — как в «Бонни и Клайде».
— Это не смешно, — проворчал Шмидт, — как вы можете шутить по поводу таких несчастий, таких трагедий...
— Заткнитесь, Шмидт. Дайте подумать. Я сказала... Да, я сказала о Джоне Свиту и Брайту. Они и так знали, но они — члены банды, им никто не поверит... И Лэрри Бленкайрону.
— И? — Джон замер.
— И все. О черт! Пленки. У них мои пленки. Но ты не сказал там ничего такого, что...
— У них нет пленок. Фейсал вынул их из сейфа и передал Лэрри. Я сам видел, как тот их уничтожил. Ты уверена, что больше никому обо мне не говорила?
— Элис я ничего не сказала. Она была единственной, кто открылся мне. Я по сей день не знаю, кто был вторым агентом на борту, если он вообще существовал. Я что, великий шпион, что ли?
— В это трудно поверить, — заметил Джон. — Получается слишком просто. Должно быть что-то еще, что мы упустили.
— Очень хорошо, — сказал Шмидт и улыбнулся, показывая, что прощает меня. — Я знал, что в борьбе между любовью и долгом победу одержит ваше сердце, а не...
— Заткнитесь, Шмидт.
— Итак, что мы имеем? — Шмидт вгрызся в пирожное и в раздумье принялся жевать. — Я вижу еще только одну трудность. Джон, вы готовы исполнить роль безутешного вдовца? Ибо если станет известна роль Мэри, это будет ниточкой, потянув за которую, можно распутать весь клубок истины.
— Очень книжно, Шмидт, — сказала я. — Не знаю, что означает эта витиеватая фраза, но звучит красиво.
— Смысл ее очевиден, — возмутился Шмидт. — Брак по принуждению, осведомленность Джона в заговоре, а равно и ваше знакомство с Джоном. Пострадает ваша репутация, моя дорогая Вики.
— Думаете, я дорожу своей репутацией?
— Я дорожу, — твердо сказал Джон. — Честно говоря, Вики, я начинаю за тебя беспокоиться. Так или иначе, Шмидт прав: вся наша невероятная история держится на ее невиновности. Разве что... Может быть, сказать, что, женясь, я не знал о ее преступных связях? Их ведь не афишируют.
— Но как вы могли не узнать о них после свадьбы? — Шмидту эта версия явно не нравилась, он видел, куда она ведет, но никому не желал уступать лавры человека, раскрывшего громкое преступление.
Джон весело ему улыбнулся:
— Так вот в чем дело, Шмидт, я правильно вас понял? Не волнуйтесь, все награды и почести оставляю вам. Уверен к тому же, что Макс и его компания оценят наше благородство, если мы не станем вытаскивать на поверхность ее имя. Это еще один аргумент в вашу пользу. Значит, прошлым вечером, придя в тот дом, я надеялся освободить не только Вики, но и ее?
— Да, да, именно, — радостно подхватил Шмидт. — Но негодяи подло убили ее. Вы оба это видели.
— Нет, — возразил Джон. — Когда я пришел, она уже была мертва. И Вики ничего не видела.
— Да, так лучше, — согласился Шмидт. — Чем меньше ты якобы знаешь, тем легче запомнить, как надо врать. Вы видите еще какие-нибудь изъяны в нашем плане?
— Пока нет, — сказала я. Мне тоже трудно было поверить, что их нет.
— Отлично. Тогда пойдем по магазинам. — Шмидт стряхнул крошки с усов и вскочил. — Вы идти не можете, Вики, — не завернутой же в простыню появляться на улице. Значит, я сам подберу для вас гардероб.
— О Господи. Послушайте, Шмидт...
— Я тоже пойду, — вызвался Джон. — И буду контролировать Шмидта. Правда, не уверен, что имею адекватное представление о твоих размерах.
Он улыбался так, словно у него в жизни не было никаких забот. Но он почти не ел и ни разу не произнес ее имени.
Глава пятнадцатая
I
Последующие дни прошли словно в тумане. Большую часть времени мы провели, спасаясь от прессы, а остальное — в беседах со всякими официальными лицами. Порой я мельком видела то мечеть, то базар, а однажды наш лимузин проехал даже мимо ворот Каирского музея.
Пока Джон со Шмидтом ходили по магазинам, я позвонила маме и отцу и сказала, что сообщения о моем нервном срыве сильно преувеличены, но все же не настолько, насколько преувеличены рассказы о моем похищении и обручении. Несмотря на общее облегчение, которое при этом испытала мама, она была немного разочарована тем, что я, как оказалось, не помолвлена с миллионером. Однако она проявила такт и ничего не сказала вслух. Мне удалось отговорить отца от поездки в Каир. Мой звонок застал его почти в дверях: он собирался в аэропорт.
Эти дни оказались также весьма нервозными. И не только потому, что приходилось постоянно отбиваться от вурдалаков с фотоаппаратами и микрофонами, которые повсюду преследовали нас, выкрикивая разные вопросы. Худшими вопросами были те, что касались тяжелой утраты Джона. Если бы он действительно страдал, они казались бы жестокими и неуместными. В сложившихся же обстоятельствах они действовали ему на нервы, казались оскорбительными, и я удивлялась, что ему удавалось сохранять самообладание. Сама я была на грани срыва.
Но еще более нервозной процедурой оказалась серия официальных опросов. Кто только, казалось, не желал побеседовать с нами: от агентов ЦРУ до представителей Интерпола, Агентства по исследованию Солнечной системы и Армии спасения. Это напоминало хождение даже не по канату, а по паутине, натянутой над бассейном, кишащим пираньями. У меня голова раскалывалась от необходимости держать в ней все детали придуманного сюжета.
Одна такая встреча стоит у меня перед глазами до сих пор.
По совету Шмидта я согласилась, чтобы меня опрашивали только в помещении посольства и только в его присутствии. В тот день Джон тоже оказался там. Всем было понятно наше желание держаться вместе — во всяком случае, им казалось, они это понимают. Клише, старые, добрые клише — мы вместе страдали, вместе выжили и так далее в том же духе.
Этой встречи я ждала с особым чувством и заранее готовилась держать себя в руках, поэтому, когда Буркхардт встал мне навстречу, я не ударила его, не плюнула ему в лицо и даже ничем в него не запустила.
— Вы сукин сын, — сказала я, сильно ударив по его протянутой ладони. — У вас еще хватает наглости смотреть мне в глаза после того, что вы заварили...
Джон и Шмидт, тихо мурлыча что-то успокаивающее, усадили меня в кресло.
— Нет, не буду молчать! — заорала я. — Я еще только начала! Будьте вы прокляты, Буркхардт, если это ваше настоящее имя, в чем я сильно сомневаюсь, вместе с вашими мерами предосторожности, и вашим самодовольным высокомерием, и вашим абсолютным пренебрежением элементарными нормами порядочности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63