А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Ведь дом принадлежал ему, правда, половину снимали квартиранты. Бывшая жена жила отдельно, сын тоже перебивался где-то на стороне.
Далее опознали женщину, умершую в больнице. Ею оказалась квартирантка Жигунова — Елена Антоновна Дергачева. На квартире у Жигунова она жила со своим мужем, Дергачевым Анатолием. Так был установлен третий участник пьянки.
Сложнее оказалось с четвертым. Это был человек средних лет, невысокого роста, светловолосый. Нашли его в той же комнате. И все тот же безжалостный удар по голове. Расспрашивали соседей, уточняли круг знакомых Жигунова и Дергачевых, запрашивали предприятия городка и, наконец, возникло предположение, что погибший — Свирин Владимир Николаевич, плотник местного ремонтно-строительного управления.
В связи с чрезвычайными обстоятельствами Галина Анатольевна Засыпкина попросила руководство РСУ уточнить — работал ли Свирин девятого марта, до которого часа, работает ли он в настоящее время. Приходит ответ: Свирин весь день девятого марта находился на своем рабочем месте. Другими словами, в РСУ полный порядок, никаких прогулов и вообще дисциплина на должном уровне.
— Где же Свирин в настоящее время? — спрашивает Засыпкина.
Руководство мнется, опускает глаза, потом поднимает их к потолку, изображает задумчивость и наконец признает, что сегодня, к сожалению, Свирин на работу не вышел.
— Но вчера, вчера работал с полной самоотдачей! К тому времени следствию уже было известно, что накануне Свирин с полной самоотдачей проводил время у Жигунова. Вопрос заключался только в одном: ушел он из дома до совершения преступления, или же не ушел и погиб. Окончательную ясность внесла тетка Свирина. Она узнала носки, которые связала собственноручно — оказывается, особую нитку в носках для красоты пустила, заветный клубочек тетка не пожалела. Принесла остатки клубочка. Только после этого отпали сомнения — четвертым был Свирин. И для него день оказался козырным.
Место происшествия
При расследовании неожиданно важное значение вдруг приобрело расположение комнат в доме, размер двора и построек. Дом состоял из двух половин, в каждой был отдельный вход с сенями и крыльцом. Внутри дома можно было свободно пройти из одной половины в другую.
При осмотре после пожара обнаружилось, что один вход в дом заперт изнутри, а второй — снаружи, на дверях висел замок. Это настораживало. Погибшие не стали бы запираться изнутри, гораздо естественнее предположить, что они рвались наружу. Следовательно, кто-то, уходя, запер дом.
Правда, можно допустить, что замок повешен раньше, а собравшиеся в доме просто заперлись изнутри, чтобы без помех насладиться обществом друг друга. Тогда, для объяснения происшедшего, пришлось бы принять версию, что крепко выпив, все перессорились, передрались. Но это соображение отмели медицинские эксперты — характер ранений таков, что полностью исключалось взаимное нанесение ударов подобной силы. Следовательно, последней дверь была заперта снаружи.
Обращали на себя внимание и ворота, их так и хотелось назвать купеческими. Почерневшие от времени, плотно подогнанные доски, двухскатный козырек над ними, вделанная калитка, кованые фигурные петли, щеколды, ручки — во всем чувствовалась добротность, рассчитанная на годы. Благодаря этим воротам с улицы не видно, что происходит во дворе. Поэтому единственное, чем могли помочь соседи, это подтвердить: к Жигунову приходили люди, слышались возбужденные голоса. И только.
К интересному выводу пришли пожарники, которые не только тщательно осмотрели дом, но и обошли всех соседей, задав им свои вопросы. Так вот, они уверенно заявили — поджог. Некоторые свидетели твердо говорили о том, что свет в доме горел и во время пожара, а погас, когда огонь набрал силу, когда действительно могло произойти замыкание, поскольку обгорела изоляция.
С самого начала в оперативной работе участвовал заместитель начальника Управления внутренних дел Калужской области Виктор Харитонович Гурьев.
Почему-то всегда в подобных случаях срабатывает некий штамп — ожидаешь увидеть человека если и не угрюмого, то весьма удрученного всевозможными происшествиями, которые, конечно же, случаются каждый день — не в деревне, так в городе, не на заводе, так в учреждении, и обо всем ему положено знать, иметь свое мнение и личным участием способствовать скорейшему раскрытию преступления.
При знакомстве с Гурьевым первое, что обращает внимание — добродушие. Возможно, в деле он другой, даже наверняка другой, но в общении это спокойный, уверенный в себе человек. Рассказывая о том или ином деле, он всегда находит что-то смешное, несуразное. И за этим видится не просто желание посмеяться, или некое очерствение, когда ни слезы, ни кровь людская уже не трогают, нет, скорее наоборот — стремление уйти от обстоятельств больных, связанных со страданиями человека, нежелание выкладывать душещипательные подробности. Уклоняется он от этого. И, наверно, правильно делает. Если работа сопряжена с нервными перегрузками, с предельными проявлениями человеческой натуры, с опасностью, то выполнять ее вряд ли сможет человек раздражительный, неспособный справляться с собственными чувствами, человек подавленный отрицательными впечатлениями, которые он в изобилии получает каждый день. И надежной защитой может быть только собственное душевное здоровье. Рассказывая об этом деле, он признает — подобного не было. Случай интересен той крайней чертой, до которой может дойти человек в поисках, так называемой, красивой жизни, в стремлении получить эту жизнь как можно раньше, прямо-таки сегодня и лучше до обеда. Интересным оказалось дело и с точки зрения оперативной работы, неоднозначности улик, поступков, характеров. Да и скоростью работы — через сутки после пожара стало известно имя преступника. Это при том, что вначале никто не знал даже был ли он вообще.
Осмотр места происшествия. Успех оперативной работы начался на этом этапе. Многое зависело от того, насколько внимательно будет осмотрен двор, дом, прилегающая улица.
Двор дома оказался совсем небольшим, его как бы огораживали со всех сторон сарай, ворота, двери самого дома. Через занесенный снегом сад, петляя между голыми яблонями, шла тропинка к выходу на соседнюю улицу. Следы на тропинке большого внимания не привлекли — стоит ли на них надеяться после той суматохи, которая была здесь в ночь пожара? И тем не менее у самого забора, в стороне от тропинки обратили внимание на следы, вдавленные в плотный мартовский снег. Это были даже не следы в полном смысле слова — кто-то торопясь или по неосторожности сошел с тропинки и провалился в снег.
След залили гипсом, сняли оттиск, не столько для того, чтобы как-то использовать эту находку, сколько для очистки совести. Единственное, что удалось установить экспертам — размер обуви. Он оказался достаточно большим, сорок третий. Вид обуви, отпечаток подошвы, стертости, набойки — все это никак не проявилось. Только крайние оттиски каблука и носка в снегу позволили достаточно уверенно установить размер, а, следовательно, и приблизительный рост человека, оставившего след — наверняка выше ста восьмидесяти сантиметров.
И еще одна находка — две ворсинки зеленого цвета. Они зацепились за шершавую, занозистую доску забора. Там, где кончалась тропинка, нескольких планок в заборе не хватало — через эту щель хозяева для сокращения дороги выбирались на другую улицу. Осматривая доски, и увидели ворсинки. Их осторожно вынули, поместили в целлофановый пакет и отправили на экспертизу для установления родовой принадлежности, как выражаются специалисты.
Оперативные работники буквально с лупой обследовали двор, сад, забор, сарай. И не нашли ничего, кроме ворсинок да следа в снегу. Но именно эти находки придали следствию законченность и даже некоторую изысканность, замкнули цепь доказательств. Без них можно было обойтись, но с ними следствие стало красивее.
Прокурором в городке работает Павел Михайлович Кокухин, молодой, энергичный, атлетического сложения. На пожар он прибыл одним из первых. Павел Михайлович рассказывает, что только в первый день было допрошено около пятидесяти человек, так или иначе связанных с погибшими — их друзья, знакомые, родственники, проведено четыре судебно-медицинских экспертизы, биологические экспертизы, трассологические. Допросы проводились сразу в нескольких кабинетах. Наиболее интересные, имеющие прямое отношение к делу показания тут же попадали к Белоусову, Засыпкиной, к начальнику уголовного розыска района Зобову, который знает едва ли не всех жителей городка, кто на что способен и кто с кем в какой родственной связи состоит.
Самый значительный результат утренних поисков: вчера, девятого марта в доме отца был сын — Михаил Жигунов. Ушел, когда стемнело. Эти сведения имели тем большее значение, что отец и сын Жигуновы жили порознь, общались мало, многие знали об их взаимной неприязни.
Отец и сын
В кабинет Засыпкиной доставили Михаила Жигунова. Невысокий, с редкими прямыми волосами, человек, о котором единственно, что можно было сказать с полной уверенностью — выпивающий человек. Привезли на машине в сопровождении оперативных работников, которые и нашли его дома спящим. Вошел в кабинет настороженно, по всему видно — чувствовал себя неважно. На графин посмотрел так жалостливо, что Засыпкина сама налила ему воды.
Выпил жадно, в три-четыре глотка, облегченно перевел дыхание. Вытер рукавом губы. Похмельная испарина покрывала лоб младшего Жигунова, штаны смяты, он в них и спал, туфли после вчерашних похождений еще не успели просохнуть. Ни одной зеленой вещи. Шарф, свитер, пальто… Нет, и близко ничего зеленого. Может быть, вязаные перчатки?
— У вас есть перчатки? — неожиданно спросила Галина Анатольевна.
— Есть… А что?
— Где они?
— Дома…
— Какие у вас перчатки?
— Обыкновенные. Кожаные.
Но с окончательными выводами Засыпкина решила не торопиться, тем более, что в квартире Жигунова предстоял обыск.
— Михаил Александрович, вы знаете, что произошло в доме отца?
— Да уж знаю… Рассказали люди добрые.
— Какие у вас были отношения с отцом?
— Нормальные. Хорошие отношения, — неуверенно добавил Жигунов, вспомнив, видимо, поговорку, что о мертвых говорят или хорошее или ничего. — Были хорошие.
— Почему же вы не жили вместе? Отец сдавал полдома чужим людям, а вы, родной сын, живете на стороне… Почему?
— Так уж получилось. К родителям лучше ходить в гости… А жить вместе… Слишком много точек соприкосновения. Да и выпивал он, откровенно говоря. Не дом, а проходной двор. Кто с бутылкой придет — свой человек, желанный гость.
— Но квартиранты не жаловались?
— Дергачевы? Да они сами такие же.
— Значит, не любили вы отца?
— Я такого не говорил.
— Любили?
— И этого не говорил. Отец — он и есть отец.
— Вы — прямой наследник, следовательно, дом теперь ваш?
— Что осталось от дома — мое.
— Были ссоры с отцом из-за дома?
— Как вам сказать… Не то чтобы ссоры… Мне, в общем-то, есть где жить… Но разговоры о доме были. Он сам затевал. Оно понятно — один остался, мать тоже ушла, жила отдельно, не могла с ним. Вот он и заговаривал время от времени об этом доме. Как я понимаю, пытался нас привлечь к себе. Дескать, помру — вам останется… Собутыльников у него всегда хватало, а близких людей не осталось.
— Вы были вчера у отца?
— Заходил.
— По какой надобности? Родственной привязанности нет, говорить не о чем, праздники кончились, день рабочий, а вы у отца?
— А что, нельзя? — усмехнулся Жигунов.
— Почему же нельзя, можно. Даже нужно посещать отца. Я спрашиваю о вчерашнем дне, когда произошло преступление, когда кто-то поджег дом, тот самый, который отец вам не отдавал, да и не собирался делать это до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13