Члены группы сидели бледные, но подтянутые, царила строгая тишина.
Мысль о вчерашних событиях никого не располагала к веселью. А Гюнвальда Ларссона меньше всех.
В кино, может быть, и уморительно, когда человек вываливается из окна и болтается над землей на высоте пятого этажа. В жизни это отнюдь не смешно. Изрезанные руки и порванный костюм тоже не потеха.
Пожалуй, больше всего Гюнвальд Ларссон расстраивался из-за костюма. Он был очень разборчив, и на одежду уходила немалая часть его жалованья. И вот опять, в который раз, один из лучших костюмов, можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей.
Эйнар Рённ тоже пригорюнился, и даже Колльберг не мог и не желал оценить очевидный комизм ситуации. Слишком хорошо он помнил, как у него сосало под ложечкой, когда ему казалось, что всего пять секунд отделяют его и Гюнвальда Ларссона от верной смерти. К тому же он не верил в Бога и не представлял себе на небесах полицейского управления с крылатыми сыщиками.
Битва на Данвиксклиппан подверглась придирчивому разбору Тем не менее объяснительная записка была весьма туманна и пестрила уклончивыми оборотами. Составлял ее Колльберг
Но потери нельзя было скрыть.
Троих пришлось отвезти в больницу. Правда, ни смерть, ни инвалидность им не грозила. У «газовщика» — ранение мягких тканей плеча. У Цакриссона — ожоги на лице. (Кроме того, врачи утверждали, что у него шок, что он производит «странное» впечатление и не в состоянии толково ответить на простейшие вопросы. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они не знали Цакриссона и переоценивали его умственные способности. Возможность недооценки в этом случае начисто исключалась.) Не одну неделю предстояло провести на бюллетене полицейскому, которого искусала собака: разорванные мышцы и жилы не скоро заживают.
Хуже всего пришлось самой собаке. Из хирургического отделения Ветеринарного института сообщили, что, хотя пулю удалось извлечь, вопрос об усыплении не снимается с повестки дня, ибо не исключена возможность инфекции. Правда, в заключении отмечалось, что Бой — молодая и крепкая собака, и ее общее состояние — удовлетворительное.
Для посвященных все это звучало малоутешительно.
Члены спецгруппы тоже не могли похвастаться своим самочувствием. Рённ сидел с пластырем на лбу; его красный от природы нос подчеркивал живописность двух отменных синяков.
Гюнвальду Ларссону, по чести говоря, было место не на службе, а дома — вряд ли можно считать трудоспособным человека, у которого правая рука и правое колено туго перевязаны бинтами. К тому же изрядная шишка украшала его голову.
Колльберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение — коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) — помогло только отчасти.
Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали кое-какое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может сколько-нибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.
Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания — в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством и был, что называется, полон боевого задора.
— Доброе утро, привет, — благодушно поздоровался он. — Ну, как самочувствие, ребята?
Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.
— Что ж, вчера Рус сделал ловкий контрход, но не будем из-за этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешку-другую и потеряли темп.
— По-моему, это скорее похоже на детский мат, — возразил любитель шахмат Колльберг.
— Но теперь наш ход, — продолжал Бульдозер. — Тащите сюда Мауритсона, мы его прощупаем! Он кое-что держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас — значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.
Рённ, Колльберг и Гюнвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова что-то затевать по указке Мауритсона им нисколько не улыбалась.
Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.
— Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как по-вашему? — Помолчав, он добавил: — А то ведь как-то нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…
Гюнвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.
«А что, — подумал Колльберг, — все правильно». — Но тут же возмутился: — «Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»
Рённ что-то пробормотал.
— Что ты говоришь, Эйнар? — ласково спросил Бульдозер.
— Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.
— Возможно, — согласился Бульдозер. — Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритсона сюда!
Мауритсон провел ночь в камере, правда, с б?льшим комфортом, чем рядовые арестанты. Ему выделили персональную парашу, он даже одеяло получил, и надзиратель предложил ему стакан воды.
Все это его вполне устраивало, и спал он, по словам того же надзирателя, спокойно. Хотя, когда ему накануне сообщили, что Мальмстрём и Мурен не присутствовали при их задержании, он был заметно удивлен и озабочен.
Криминалистическое исследование квартиры показало, что птички улетели совсем недавно. Это подтверждали, в частности, обнаруженные в большом количестве отпечатки пальцев; причем на одной из банок остались следы большого и указательного пальцев правой руки Мауритсона.
— Вам не нужно объяснять, что из этого следует, — выразительно произнес Бульдозер.
— Что Мауритсон уличен банкой с брусничным вареньем, — отозвался Гюнвальд Ларссон.
— Вот-вот, совершенно верно, — радостно подхватил Бульдозер. — Он уличен! Никакой суд не подкопается. Но я, собственно, не об этом думал.
— О чем же ты думал?
— О том, что Мауритсон явно говорил правду. И вероятно, он нам еще кое-что выложит.
— Ну да, о Мальмстрёме и Мурене.
— То есть как раз то, что нас сейчас больше всего интересует. Разве не так?
И вот Мауритсон снова сидит в окружении детективов. Сидит тихий, скромный человечек с располагающей внешностью.
— Вот так, дорогой господин Мауритсон, — ласково произнес Бульдозер. — Не сбылось то, что мы с вами задумали.
Мауритсон покачал головой.
— Странно, — сказал он. — Я ничего не понимаю. Может быть, у них чутье, шестое чувство?
— Шестое чувство… — задумчиво произнес Бульдозер. — Иной раз и впрямь начинаешь верить в шестое чувство. Если только Рус…
— Какой еще Рус?
— Нет-нет, господин Мауритсон, ничего. Это я так, про себя. Меня беспокоит другое. Ведь у нас с вами дебет-кредит не сходится! Как-никак, я оказал господину Мауритсону немалую услугу. А он, выходит, все еще в долгу передо мной.
Мауритсон задумался.
— Другими словами, господин прокурор, я еще не свободен? — спросил он наконец.
— Как вам сказать. И да, и нет. Что ни говори, махинация с наркотиками — серьезное преступление. Дойди дело до суда, можно получить… — Он посчитал по пальцам. — Да, пожалуй, восемь месяцев. И уж никак не меньше шести.
Мауритсон смотрел на него совершенно спокойно.
— Но, — голос Бульдозера потеплел, — с другой стороны, я посулил на сей раз господину Мауритсону отпущение грехов. Если получу что-то взамен.
Он выпрямился, хлопком соединил ладони перед лицом и жестко сказал:
— Другими словами: если ты сию минуту не выложишь все, что тебе известно о Мальмстрёме и Мурене, мы арестуем тебя как соучастника. В квартире найдены твои отпечатки пальцев. А потом передадим тебя опять Якобссону. Да еще позаботимся о том, чтобы тебя хорошенько вздули.
Гюнвальд Ларссон одобрительно посмотрел на начальника спецгруппы и произнес:
— Лично я с удовольствием…
Мауритсон и бровью не повел.
— Ладно, — сказал он. — Есть у меня кое-что… вы накроете и Мальмстрёма, и Мурена, и не только их.
Бульдозер Ульссон расплылся в улыбке.
— Это уже интересно, господин Мауритсон. И что же вы хотите нам предложить?
Мауритсон покосился на Гюнвальда Ларссона и продолжал:
— Элементарное дело, котенок справится.
— Котенок?
— Да, и вы уж не валите из меня, если опять дадите маху.
— Ну что вы, дорогой Мауритсон, зачем же там грубо. Вы не меньше нашего заинтересованы в том, чтобы их накрыли. Так что у вас там припасено?
— План их следующей операции, — бесстрастно произнес Мауритсон. — Время, место и все такое прочее.
Глаза прокурора Ульссона чуть не выскочили из орбит. Он трижды обежал вокруг кресла Мауритсона, крича, словно одержимый:
— Говорите, господин Мауритсон! Все говорите! Считайте, что вы уже свободны! Если хотите, обеспечим вам охрану. Только рассказывайте, дорогой Мауритсон, все рассказывайте!
Его порыв заразил и остальных, члены спецгруппы нетерпеливо окружили доносчика.
— Ладно, — решительно начал Мауритсон, — слушайте. Я взялся немного помочь Мальмстрёму и Мурену — ходил для них в магазин и все такое прочее. Сами они предпочитали не выходить на улицу. Ну вот, и в том числе я каждый день должен был справляться в табачной лавке в Биркастан насчет почты для Мурена.
— Чья лавка? — живо спросил Колльберг.
— Пожалуйста, я скажу, да только вам это ничего не даст, я уже сам проверял. Лавка принадлежит одной старухе, а письма приносили пенсионеры, каждый раз другие.
— Дальше! — поторопил его Бульдозер. — Письма? Какие письма? Сколько их было?
— За все время было только три письма, — ответил Мауритсон.
— И вы передали их?
— Да, но сперва я их вскрывал.
— Мурен ничего не заметил?
— Нет. Я умею вскрывать письма, такой способ знаю, что никто не заметит. Химия.
— Ну и что же было в этих письмах?
Бульдозеру не стоялось на месте, он перебирал ногами и приплясывал, будто раскормленный петух на противне.
— В первых двух ничего интересного не было, речь шла о каких-то Х и Y, которые должны были приехать в пункт Z, и так далее. Совсем коротких записки, и все кодом. Просмотрю, заклею опять и несу Мурену.
— А в третьем что?
— Третье пришло позавчера. Очень интересное письмо. План очередного ограбления, во всех подробностях.
— И эту бумагу вы передали Мурену?
— Не бумагу, а бумаги. Там было три листка. Да, я отнес их Мурену. Но сперва сделал фотокопии и спрятал в надежном месте.
— Дорогой господин Мауритсон. — У Бульдозера даже дыхание перехватило. — Что это за место? Сколько времени нужно вам, чтобы забрать копии?
— Сами забирайте, меня что-то не тянет.
— Когда?
— Как только я скажу, где они.
— Так где же они?
— Спокойно, не жмите на педали, — сказал Мауритсон. — Товар натуральный, никакого подвоха. Но сперва я должен кое-что получить от вас.
— Что именно?
— Во-первых, бумагу за подписью Якобссона, она лежит у вас в кармане. Та самая, в которой сказано, что подозрение в махинациях с наркотиками с меня снято, предварительное следствие прекращено за отсутствием доказательств и так далее.
— Вот она. — Бульдозер полез во внутренний карман.
— И еще одну бумагу, с вашей подписью, это уже насчет моего соучастия в делах Мальмстрёма и Мурена. Дескать, дело выяснено, я ни в чем преступном не замешан и так далее.
Бульдозер Ульссон ринулся к пишущей машинке.
Меньше чем за две минуты бумага была готова. Мауритсон получил оба документа, внимательно прочитал их и сказал:
— Порядок. Конверт с фотокопиями находится в «Шератоне».
— В отеле?
— Ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Мысль о вчерашних событиях никого не располагала к веселью. А Гюнвальда Ларссона меньше всех.
В кино, может быть, и уморительно, когда человек вываливается из окна и болтается над землей на высоте пятого этажа. В жизни это отнюдь не смешно. Изрезанные руки и порванный костюм тоже не потеха.
Пожалуй, больше всего Гюнвальд Ларссон расстраивался из-за костюма. Он был очень разборчив, и на одежду уходила немалая часть его жалованья. И вот опять, в который раз, один из лучших костюмов, можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей.
Эйнар Рённ тоже пригорюнился, и даже Колльберг не мог и не желал оценить очевидный комизм ситуации. Слишком хорошо он помнил, как у него сосало под ложечкой, когда ему казалось, что всего пять секунд отделяют его и Гюнвальда Ларссона от верной смерти. К тому же он не верил в Бога и не представлял себе на небесах полицейского управления с крылатыми сыщиками.
Битва на Данвиксклиппан подверглась придирчивому разбору Тем не менее объяснительная записка была весьма туманна и пестрила уклончивыми оборотами. Составлял ее Колльберг
Но потери нельзя было скрыть.
Троих пришлось отвезти в больницу. Правда, ни смерть, ни инвалидность им не грозила. У «газовщика» — ранение мягких тканей плеча. У Цакриссона — ожоги на лице. (Кроме того, врачи утверждали, что у него шок, что он производит «странное» впечатление и не в состоянии толково ответить на простейшие вопросы. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они не знали Цакриссона и переоценивали его умственные способности. Возможность недооценки в этом случае начисто исключалась.) Не одну неделю предстояло провести на бюллетене полицейскому, которого искусала собака: разорванные мышцы и жилы не скоро заживают.
Хуже всего пришлось самой собаке. Из хирургического отделения Ветеринарного института сообщили, что, хотя пулю удалось извлечь, вопрос об усыплении не снимается с повестки дня, ибо не исключена возможность инфекции. Правда, в заключении отмечалось, что Бой — молодая и крепкая собака, и ее общее состояние — удовлетворительное.
Для посвященных все это звучало малоутешительно.
Члены спецгруппы тоже не могли похвастаться своим самочувствием. Рённ сидел с пластырем на лбу; его красный от природы нос подчеркивал живописность двух отменных синяков.
Гюнвальду Ларссону, по чести говоря, было место не на службе, а дома — вряд ли можно считать трудоспособным человека, у которого правая рука и правое колено туго перевязаны бинтами. К тому же изрядная шишка украшала его голову.
Колльберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение — коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) — помогло только отчасти.
Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали кое-какое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может сколько-нибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.
Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания — в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством и был, что называется, полон боевого задора.
— Доброе утро, привет, — благодушно поздоровался он. — Ну, как самочувствие, ребята?
Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.
— Что ж, вчера Рус сделал ловкий контрход, но не будем из-за этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешку-другую и потеряли темп.
— По-моему, это скорее похоже на детский мат, — возразил любитель шахмат Колльберг.
— Но теперь наш ход, — продолжал Бульдозер. — Тащите сюда Мауритсона, мы его прощупаем! Он кое-что держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас — значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.
Рённ, Колльберг и Гюнвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова что-то затевать по указке Мауритсона им нисколько не улыбалась.
Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.
— Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как по-вашему? — Помолчав, он добавил: — А то ведь как-то нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…
Гюнвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.
«А что, — подумал Колльберг, — все правильно». — Но тут же возмутился: — «Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»
Рённ что-то пробормотал.
— Что ты говоришь, Эйнар? — ласково спросил Бульдозер.
— Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.
— Возможно, — согласился Бульдозер. — Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритсона сюда!
Мауритсон провел ночь в камере, правда, с б?льшим комфортом, чем рядовые арестанты. Ему выделили персональную парашу, он даже одеяло получил, и надзиратель предложил ему стакан воды.
Все это его вполне устраивало, и спал он, по словам того же надзирателя, спокойно. Хотя, когда ему накануне сообщили, что Мальмстрём и Мурен не присутствовали при их задержании, он был заметно удивлен и озабочен.
Криминалистическое исследование квартиры показало, что птички улетели совсем недавно. Это подтверждали, в частности, обнаруженные в большом количестве отпечатки пальцев; причем на одной из банок остались следы большого и указательного пальцев правой руки Мауритсона.
— Вам не нужно объяснять, что из этого следует, — выразительно произнес Бульдозер.
— Что Мауритсон уличен банкой с брусничным вареньем, — отозвался Гюнвальд Ларссон.
— Вот-вот, совершенно верно, — радостно подхватил Бульдозер. — Он уличен! Никакой суд не подкопается. Но я, собственно, не об этом думал.
— О чем же ты думал?
— О том, что Мауритсон явно говорил правду. И вероятно, он нам еще кое-что выложит.
— Ну да, о Мальмстрёме и Мурене.
— То есть как раз то, что нас сейчас больше всего интересует. Разве не так?
И вот Мауритсон снова сидит в окружении детективов. Сидит тихий, скромный человечек с располагающей внешностью.
— Вот так, дорогой господин Мауритсон, — ласково произнес Бульдозер. — Не сбылось то, что мы с вами задумали.
Мауритсон покачал головой.
— Странно, — сказал он. — Я ничего не понимаю. Может быть, у них чутье, шестое чувство?
— Шестое чувство… — задумчиво произнес Бульдозер. — Иной раз и впрямь начинаешь верить в шестое чувство. Если только Рус…
— Какой еще Рус?
— Нет-нет, господин Мауритсон, ничего. Это я так, про себя. Меня беспокоит другое. Ведь у нас с вами дебет-кредит не сходится! Как-никак, я оказал господину Мауритсону немалую услугу. А он, выходит, все еще в долгу передо мной.
Мауритсон задумался.
— Другими словами, господин прокурор, я еще не свободен? — спросил он наконец.
— Как вам сказать. И да, и нет. Что ни говори, махинация с наркотиками — серьезное преступление. Дойди дело до суда, можно получить… — Он посчитал по пальцам. — Да, пожалуй, восемь месяцев. И уж никак не меньше шести.
Мауритсон смотрел на него совершенно спокойно.
— Но, — голос Бульдозера потеплел, — с другой стороны, я посулил на сей раз господину Мауритсону отпущение грехов. Если получу что-то взамен.
Он выпрямился, хлопком соединил ладони перед лицом и жестко сказал:
— Другими словами: если ты сию минуту не выложишь все, что тебе известно о Мальмстрёме и Мурене, мы арестуем тебя как соучастника. В квартире найдены твои отпечатки пальцев. А потом передадим тебя опять Якобссону. Да еще позаботимся о том, чтобы тебя хорошенько вздули.
Гюнвальд Ларссон одобрительно посмотрел на начальника спецгруппы и произнес:
— Лично я с удовольствием…
Мауритсон и бровью не повел.
— Ладно, — сказал он. — Есть у меня кое-что… вы накроете и Мальмстрёма, и Мурена, и не только их.
Бульдозер Ульссон расплылся в улыбке.
— Это уже интересно, господин Мауритсон. И что же вы хотите нам предложить?
Мауритсон покосился на Гюнвальда Ларссона и продолжал:
— Элементарное дело, котенок справится.
— Котенок?
— Да, и вы уж не валите из меня, если опять дадите маху.
— Ну что вы, дорогой Мауритсон, зачем же там грубо. Вы не меньше нашего заинтересованы в том, чтобы их накрыли. Так что у вас там припасено?
— План их следующей операции, — бесстрастно произнес Мауритсон. — Время, место и все такое прочее.
Глаза прокурора Ульссона чуть не выскочили из орбит. Он трижды обежал вокруг кресла Мауритсона, крича, словно одержимый:
— Говорите, господин Мауритсон! Все говорите! Считайте, что вы уже свободны! Если хотите, обеспечим вам охрану. Только рассказывайте, дорогой Мауритсон, все рассказывайте!
Его порыв заразил и остальных, члены спецгруппы нетерпеливо окружили доносчика.
— Ладно, — решительно начал Мауритсон, — слушайте. Я взялся немного помочь Мальмстрёму и Мурену — ходил для них в магазин и все такое прочее. Сами они предпочитали не выходить на улицу. Ну вот, и в том числе я каждый день должен был справляться в табачной лавке в Биркастан насчет почты для Мурена.
— Чья лавка? — живо спросил Колльберг.
— Пожалуйста, я скажу, да только вам это ничего не даст, я уже сам проверял. Лавка принадлежит одной старухе, а письма приносили пенсионеры, каждый раз другие.
— Дальше! — поторопил его Бульдозер. — Письма? Какие письма? Сколько их было?
— За все время было только три письма, — ответил Мауритсон.
— И вы передали их?
— Да, но сперва я их вскрывал.
— Мурен ничего не заметил?
— Нет. Я умею вскрывать письма, такой способ знаю, что никто не заметит. Химия.
— Ну и что же было в этих письмах?
Бульдозеру не стоялось на месте, он перебирал ногами и приплясывал, будто раскормленный петух на противне.
— В первых двух ничего интересного не было, речь шла о каких-то Х и Y, которые должны были приехать в пункт Z, и так далее. Совсем коротких записки, и все кодом. Просмотрю, заклею опять и несу Мурену.
— А в третьем что?
— Третье пришло позавчера. Очень интересное письмо. План очередного ограбления, во всех подробностях.
— И эту бумагу вы передали Мурену?
— Не бумагу, а бумаги. Там было три листка. Да, я отнес их Мурену. Но сперва сделал фотокопии и спрятал в надежном месте.
— Дорогой господин Мауритсон. — У Бульдозера даже дыхание перехватило. — Что это за место? Сколько времени нужно вам, чтобы забрать копии?
— Сами забирайте, меня что-то не тянет.
— Когда?
— Как только я скажу, где они.
— Так где же они?
— Спокойно, не жмите на педали, — сказал Мауритсон. — Товар натуральный, никакого подвоха. Но сперва я должен кое-что получить от вас.
— Что именно?
— Во-первых, бумагу за подписью Якобссона, она лежит у вас в кармане. Та самая, в которой сказано, что подозрение в махинациях с наркотиками с меня снято, предварительное следствие прекращено за отсутствием доказательств и так далее.
— Вот она. — Бульдозер полез во внутренний карман.
— И еще одну бумагу, с вашей подписью, это уже насчет моего соучастия в делах Мальмстрёма и Мурена. Дескать, дело выяснено, я ни в чем преступном не замешан и так далее.
Бульдозер Ульссон ринулся к пишущей машинке.
Меньше чем за две минуты бумага была готова. Мауритсон получил оба документа, внимательно прочитал их и сказал:
— Порядок. Конверт с фотокопиями находится в «Шератоне».
— В отеле?
— Ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38