И непонятно было то ли это кричат ночные птицы, то ли доисторические ящеры, чудом сохранившиеся в этот богом забытом краю, то ли люди, терпящие бедствие в океане первобытной тьмы.
Клаус взглянул на часы — еще только десять. Как хорошо было бы сейчас посидеть в венском кафе за бокалом «зеленого» вина, полакомиться пирожными и кофе с ликером. Или пройтись по Кертнер штрассе от Оперы до Святого Штефана, послушать как уличные музыканты играют польки и вальсы, полакомиться каштанами и печеным картофелем, выпить глинтвейна. А в этом южноамериканском захолустье просто нечем заняться, и, как тут живут местные немцы? Впрочем, немцы везде умеют устраиваться, куда бы их ни занесло, в Сибирь или в Казахстан, в Боливию или в Намибию, они всюду норовят свить себе маленький Фатерланд, где нет места для ностальгии.
Послонявшись еще по площади и обнаружив несколько закрытых лавочек и банковскую контору, Клаус вернулся в гостиницу.
— Послушайте, — обратился он к Ракель, которая сменила род деятельности. Теперь она не чесала за ухом, а сладострастно кусала ногти, — нет ли здесь телевизора или на худой конец приемника, а то можно сойти с ума с тоски, честное слово.
—Si, senor, — пискнула девушка и убежала.
Через некоторое время появился Отто в обнимку с обшарпанной радиолой.
— Этот приемник мне подарили на свадьбу, слушайте на здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко.
Когда словоохотливый немец ушел, Клаус включил радиолу, и попробовал настроиться на какую-нибудь информационную программу. Дома перед сном он обязательно прослушивал последние известия, служащий Интерпола должен всегда быть в курсе того, что происходит в стране и в мире, от этого зависит, насколько правильными будут решения, которые ему может быть придется принимать завтра, и, в конечном счете, его карьера. Но ни «Дойче велле», ни Би-Би-Си поймать ему не удалось. Местные радиостанции вещали исключительно на испанском, из соседней Бразилии в эфир врывались бравурные раскаты самбы, а Аргентина обволакивала мир бесконечными танго — мед, настоянный на перце и, приправленный мускусом.
Духота становилась все более невыносимой, казалось жар исходит от всего, что находится вокруг, от желтых стен, от звона москитов, от задумчивого вентилятора, лопасти делали не более одного оборота в секунду, но особенно от голой лампочки под потолком. Пот лился с Клауса ручьями, но это не приносило облегчения. Собрав остатки воли, Кучка дотянулся до выключателя и погасил свет. Он заснул под звуки танго, даже не удосужившись раздеться и натянуть над кроватью сетку от москитов.
Проснулся он от того, что кто-то светил ему в лицо фонариком. Мгновенно сообразив, что происходит неладное, он запустил руку под подушку, куда обычно перед сном клал пистолет, но тут же получил сокрушительный удар в челюсть, отчего на миг потерял сознание. Нападающим этого хватило, чтобы полностью завладеть ситуацией. Его тут же скрутили, завязали глаза и куда-то повели, время от времени, подталкивая в спину чем-то, от чего холодело внутри, вероятно это был ствол винтовки.
Сначала он слышал только трели цикад и все те же душераздирающие крики тропического леса, потом один из похитителей сказал по-немецки: «Воняет, он наверно наложил в штаны от страха». Другой со смехам сказал: «Это Фриц испортил воздух. Его Герда прочитала в календаре, что капуста хорошо сказывается на мужской потенции и с тех пор она кормит его исключительно тушеной капустой, но она не учла, что при этом нужно затыкать задницу, чтобы сила не уходила в сигнал». «Мудаки, — сказал третий голос, и Клауса втолкнули в машину.
Ехали примерно полчаса, причем по хорошей дороге, машина шла плавно, на одной скорости. Потом была короткая остановка, лязг железа и снова дорога.
— Приехали, — сказал тот, который шутил, — веди себя почтительно и все глядишь обойдется. И тут же пояснил:
— Тебя повесят не за яйца, а за язык. Ха-ха-ха…
На этот раз товарищи единодушно поддержали его шутку громким смехом.
Клауса вытолкали из машины, и повели в помещение. Когда с его глаз сняли повязку, он увидел, что стоит посреди хорошо освещенного, обширного, кабинета, обставленного современной функциональной мебелью. Это придавало ему сходство со всеми на свете деловыми офисами. Здесь было прохладно и дышалось легко, сразу чувствовалось, что работает кондиционер.
Дверь, расположенная позади письменного стола распахнулась, и в кабинет пружинистой походкой вошел высокий, прямой, как палка от швабры старик, в легком светлом костюме без галстука.
— Развяжите его и оставьте нас, — распорядился он, и усаживаясь за стол. — Итак, господин Кучка, потрудитесь объяснить цель вашего визита в это тропическое захолустье. Кстати, Кучка — это еврейская фамилия?
— Австрийская.
— Это все равно.
— Ваш кумир воспринял бы это как оскорбление.
— Если вы имеете в виду Адольфа Шикельгрубера, то глубоко ошибаетесь, потому что он никогда не был моим кумиром, во-первых, а во-вторых, он и сам не был уверен в чистоте своего происхождения. Отсюда его позерство, духовные метания, склонность к декадансу, как в искусстве, так и в политике… Нет, он не был арийцем в полном смысле этого слова, ему не хватало настоящей твердости духа без которой нельзя было довести благородное дело до победного конца.
— Впервые слышу такое от ветерана Вермахта.
— Мой друг, они ни за что вам не скажут правды. Никому на старости лет неохота признавать, что жизнь потрачена впустую. В старости все становятся как будто стеклянными, с одной стороны прозрачными, потому что прожитое трудней утаить, чем предстоящее, а с другой стороны люди становятся хрупкими и в любой момент могут разбиться вдребезги. Но оставим философию и вернемся к нашей первоначальной теме. Чем я все-таки обязан вниманию Интерпола? Насколько мне известно, ваша организация не занимается политическим сыском. К тому же и с этой стороны у меня все в порядке. Я конечно, занимал кое-какие посты в Гитлерюгенде, но никогда не усердствовал настолько, чтобы можно было выдвинуть против меня серьезные обвинения. Даже Моссад понял это, и оставил меня в покое.
— Я в этом не уверен, — сказал Кучка, — но меня сейчас не интересует ваше прошлое. Я приехал сюда по делу, связанному с вашей коллекцией.
— Вы интересуетесь предметами древнего индейского искусства? Похвально. И что именно вы хотели узнать?
— Этим летом из музея в Хофбурге был похищен один довольно ценный экспонат… — начал Клаус, но Лангер перебил его.
— Знаю, золотая фигурка Кецалькоатля, об этом писали в газетах. Так вы думаете, что похитители старались для меня?
— Нет, но ее следы затерялись и не исключено, что тот, в чьих руках она сейчас находится, мог предложить ее вам. Вы один не многих коллекционеров, у кого есть средства, чтобы ее приобрести.
— А кто еще у вас под подозрением?
— Глафкос Аристидис.
— Ваши информаторы либо не компетентны, либо умышленно водят вас за нос. Аристидис умер три месяца назад, а меня наследие майя никогда не интересовало. Я, знаете ли, однолюб, и ни за что не изменю своим инкам ради каких-то майя. Впрочем, я может быть и приобрел бы Кецалькоатля, чтобы обменять его на равноценную перуанскую древность, но, во-первых, это слишком дорого, даже для меня, а, во-вторых, я предпочитаю не иметь дело с криминалом. Это мой принцип, которому я никогда не изменяю.
— Дорого? Откуда такая осведомленность?
— Бросьте ваши полицейские штучки, у меня от вас нет секретов, на этой неделе я получил по интернету предложение купить Пернатого Змея. Любопытства ради, я поинтересовался, сколько он хочет за свое сокровище, и он мне ответил, что хочет двести тысяч долларов. Я послал его к черту, но на этом наша переписка не закончилась. У него хватило наглости спросить меня, кому еще можно предложить фигурку и я порекомендовал ему Гринфилда. Есть такой ненормальный американец, который скупает всякий хлам за большие деньги, и при этом мнит себя настоящим коллекционером.
— Не мог бы я взглянуть на вашу переписку?
— Это вам ничего не даст. Его электронный адрес зарегистрирован на Бермудах. Это бесплатный почтовый ящик, какой может себе позволить любой пользователь, который хочет соблюсти анонимность. Да, если вам это интересно, продавец подписывался буквой «M».
В начале ноября в Москве выпал снег. Если это событие не было для Фимы неожиданностью, то другое, которое пришлось на это же время, застало его врасплох — Роза Марковна выбила себе российскую пенсию, высидела в коридорах власти, вытащила железными клещами из жадных лап московских чиновников, и теперь собиралась домой, в Харьков. Собиралась, надо сказать, не спеша: накупила подарков племянникам и их детям, постирала все белье, которое было в доме, прибралась и наготовила еды на неделю вперед.
Фима, которому теперь абсолютно нечем было заняться, с тоской наблюдал за ее приготовлениями.
— Не представляю, как я буду тут без вас. Это даже жестоко с вашей стороны, приучить человека к хорошим обедам и чистому белью и бросить на произвол общепита и прачечной.
— Я даже знаю как, вы, наконец, женитесь на своей Маргарите и заживете полноценной семейной жизнью, как мужчине в вашем возрасте и вашим образованием.
— Ой, не смешите меня так, а то я заплачу, причем здесь образование?
— Хорошее образование еще никому не мешало. Как только вы обзаведетесь семьей, сразу найдете ему применение. Нужда денежку родит, как любит говорить муж племянницы, раньше он работал технологом на элеваторе, а сейчас торгует сахарным песком и не знает горя и все потому что Лиля не научилась жить экономно.
— Ну, куда вы торопитесь, пожили бы до нового года, глядишь, мы бы что-нибудь заработали.
— Я давно хотела вам сказать, Ефим, бросали бы вы эти детские игры в сыщиков. Сейчас в Москве полно фирм, где требуются юристы. Неужели вам не хочется иметь гарантированный кусок хлеба? Неужели вам не надоело гоняться за этими собаками и кошками Баскервилей?
— Если честно, то не надоело. Я уже скучаю по киргизам, марксистам и наркодельцам. Вот, думаю, не попроситься ли в подручные к Стасу Рыженкову.
— Ой, не надо, уж лучше Баскервили. Кстати там в собесах мне пришла на ум идея. Сколько людей стоит в очередях за справками, за разрешениями, на прием к врачам, некоторые бы с удовольствием заплатили, чтобы кто-нибудь постоял за них. Можно организовать службу очередей. Один человек будет сидеть на телефоне, и собирать заказы, а другие стоять в очередях. Многие пенсионеры с удовольствием постояли бы за сотню —другую.
— Роза Марковна, вы прирожденная предпринимательница. Оставайтесь, я сейчас напишу приказ о вашем назначении на должность коммерческого директора. Ваши племянники и двоюродные внуки без вас перебьются, а российское малое предпринимательство засохнет на корню.
— Вы совершенно забыли про Машу, каково там бедной девочке в чужой стране, среди чужих людей.
— Наверно также, как и мне в Америке — на тебя ровным счетом никто не обращает внимания и при этом ты чувствуешь себя клизмой на витрине, — сказал Фима и задумался, глядя как Роза Марковна укладывает вещи в свой видавший виды чемодан.
И тут в прихожей раздался звонок.
— Это наверно Самвелчик, — вздохнула Роза Марковна. — Вот еще одна неприкаянная душа. Что он будет делать, когда у него отберут таки машину?
Фима пошел открывать, но вместо невозмутимого армянина в прихожую ввалился громадный черный пес, а за ним последовало явление, от которого у Фимы перехватило дыхание. Вслед за псом в прихожую вошел, или лучше сказать, учитывая его габариты, втиснулся Вацлав Иванович Муха в шубе из золотистого мутона, шикарный и свежий, как какой-нибудь цикламен в оранжерее.
— Перед отъездом в Америку, так сказать, не мог не засвидетельствовать…
— Добро пожаловать, камарадо Моска или Моску, ну да это почти одно и то же, — сказал Фима, помогая профессору снять шубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Клаус взглянул на часы — еще только десять. Как хорошо было бы сейчас посидеть в венском кафе за бокалом «зеленого» вина, полакомиться пирожными и кофе с ликером. Или пройтись по Кертнер штрассе от Оперы до Святого Штефана, послушать как уличные музыканты играют польки и вальсы, полакомиться каштанами и печеным картофелем, выпить глинтвейна. А в этом южноамериканском захолустье просто нечем заняться, и, как тут живут местные немцы? Впрочем, немцы везде умеют устраиваться, куда бы их ни занесло, в Сибирь или в Казахстан, в Боливию или в Намибию, они всюду норовят свить себе маленький Фатерланд, где нет места для ностальгии.
Послонявшись еще по площади и обнаружив несколько закрытых лавочек и банковскую контору, Клаус вернулся в гостиницу.
— Послушайте, — обратился он к Ракель, которая сменила род деятельности. Теперь она не чесала за ухом, а сладострастно кусала ногти, — нет ли здесь телевизора или на худой конец приемника, а то можно сойти с ума с тоски, честное слово.
—Si, senor, — пискнула девушка и убежала.
Через некоторое время появился Отто в обнимку с обшарпанной радиолой.
— Этот приемник мне подарили на свадьбу, слушайте на здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко.
Когда словоохотливый немец ушел, Клаус включил радиолу, и попробовал настроиться на какую-нибудь информационную программу. Дома перед сном он обязательно прослушивал последние известия, служащий Интерпола должен всегда быть в курсе того, что происходит в стране и в мире, от этого зависит, насколько правильными будут решения, которые ему может быть придется принимать завтра, и, в конечном счете, его карьера. Но ни «Дойче велле», ни Би-Би-Си поймать ему не удалось. Местные радиостанции вещали исключительно на испанском, из соседней Бразилии в эфир врывались бравурные раскаты самбы, а Аргентина обволакивала мир бесконечными танго — мед, настоянный на перце и, приправленный мускусом.
Духота становилась все более невыносимой, казалось жар исходит от всего, что находится вокруг, от желтых стен, от звона москитов, от задумчивого вентилятора, лопасти делали не более одного оборота в секунду, но особенно от голой лампочки под потолком. Пот лился с Клауса ручьями, но это не приносило облегчения. Собрав остатки воли, Кучка дотянулся до выключателя и погасил свет. Он заснул под звуки танго, даже не удосужившись раздеться и натянуть над кроватью сетку от москитов.
Проснулся он от того, что кто-то светил ему в лицо фонариком. Мгновенно сообразив, что происходит неладное, он запустил руку под подушку, куда обычно перед сном клал пистолет, но тут же получил сокрушительный удар в челюсть, отчего на миг потерял сознание. Нападающим этого хватило, чтобы полностью завладеть ситуацией. Его тут же скрутили, завязали глаза и куда-то повели, время от времени, подталкивая в спину чем-то, от чего холодело внутри, вероятно это был ствол винтовки.
Сначала он слышал только трели цикад и все те же душераздирающие крики тропического леса, потом один из похитителей сказал по-немецки: «Воняет, он наверно наложил в штаны от страха». Другой со смехам сказал: «Это Фриц испортил воздух. Его Герда прочитала в календаре, что капуста хорошо сказывается на мужской потенции и с тех пор она кормит его исключительно тушеной капустой, но она не учла, что при этом нужно затыкать задницу, чтобы сила не уходила в сигнал». «Мудаки, — сказал третий голос, и Клауса втолкнули в машину.
Ехали примерно полчаса, причем по хорошей дороге, машина шла плавно, на одной скорости. Потом была короткая остановка, лязг железа и снова дорога.
— Приехали, — сказал тот, который шутил, — веди себя почтительно и все глядишь обойдется. И тут же пояснил:
— Тебя повесят не за яйца, а за язык. Ха-ха-ха…
На этот раз товарищи единодушно поддержали его шутку громким смехом.
Клауса вытолкали из машины, и повели в помещение. Когда с его глаз сняли повязку, он увидел, что стоит посреди хорошо освещенного, обширного, кабинета, обставленного современной функциональной мебелью. Это придавало ему сходство со всеми на свете деловыми офисами. Здесь было прохладно и дышалось легко, сразу чувствовалось, что работает кондиционер.
Дверь, расположенная позади письменного стола распахнулась, и в кабинет пружинистой походкой вошел высокий, прямой, как палка от швабры старик, в легком светлом костюме без галстука.
— Развяжите его и оставьте нас, — распорядился он, и усаживаясь за стол. — Итак, господин Кучка, потрудитесь объяснить цель вашего визита в это тропическое захолустье. Кстати, Кучка — это еврейская фамилия?
— Австрийская.
— Это все равно.
— Ваш кумир воспринял бы это как оскорбление.
— Если вы имеете в виду Адольфа Шикельгрубера, то глубоко ошибаетесь, потому что он никогда не был моим кумиром, во-первых, а во-вторых, он и сам не был уверен в чистоте своего происхождения. Отсюда его позерство, духовные метания, склонность к декадансу, как в искусстве, так и в политике… Нет, он не был арийцем в полном смысле этого слова, ему не хватало настоящей твердости духа без которой нельзя было довести благородное дело до победного конца.
— Впервые слышу такое от ветерана Вермахта.
— Мой друг, они ни за что вам не скажут правды. Никому на старости лет неохота признавать, что жизнь потрачена впустую. В старости все становятся как будто стеклянными, с одной стороны прозрачными, потому что прожитое трудней утаить, чем предстоящее, а с другой стороны люди становятся хрупкими и в любой момент могут разбиться вдребезги. Но оставим философию и вернемся к нашей первоначальной теме. Чем я все-таки обязан вниманию Интерпола? Насколько мне известно, ваша организация не занимается политическим сыском. К тому же и с этой стороны у меня все в порядке. Я конечно, занимал кое-какие посты в Гитлерюгенде, но никогда не усердствовал настолько, чтобы можно было выдвинуть против меня серьезные обвинения. Даже Моссад понял это, и оставил меня в покое.
— Я в этом не уверен, — сказал Кучка, — но меня сейчас не интересует ваше прошлое. Я приехал сюда по делу, связанному с вашей коллекцией.
— Вы интересуетесь предметами древнего индейского искусства? Похвально. И что именно вы хотели узнать?
— Этим летом из музея в Хофбурге был похищен один довольно ценный экспонат… — начал Клаус, но Лангер перебил его.
— Знаю, золотая фигурка Кецалькоатля, об этом писали в газетах. Так вы думаете, что похитители старались для меня?
— Нет, но ее следы затерялись и не исключено, что тот, в чьих руках она сейчас находится, мог предложить ее вам. Вы один не многих коллекционеров, у кого есть средства, чтобы ее приобрести.
— А кто еще у вас под подозрением?
— Глафкос Аристидис.
— Ваши информаторы либо не компетентны, либо умышленно водят вас за нос. Аристидис умер три месяца назад, а меня наследие майя никогда не интересовало. Я, знаете ли, однолюб, и ни за что не изменю своим инкам ради каких-то майя. Впрочем, я может быть и приобрел бы Кецалькоатля, чтобы обменять его на равноценную перуанскую древность, но, во-первых, это слишком дорого, даже для меня, а, во-вторых, я предпочитаю не иметь дело с криминалом. Это мой принцип, которому я никогда не изменяю.
— Дорого? Откуда такая осведомленность?
— Бросьте ваши полицейские штучки, у меня от вас нет секретов, на этой неделе я получил по интернету предложение купить Пернатого Змея. Любопытства ради, я поинтересовался, сколько он хочет за свое сокровище, и он мне ответил, что хочет двести тысяч долларов. Я послал его к черту, но на этом наша переписка не закончилась. У него хватило наглости спросить меня, кому еще можно предложить фигурку и я порекомендовал ему Гринфилда. Есть такой ненормальный американец, который скупает всякий хлам за большие деньги, и при этом мнит себя настоящим коллекционером.
— Не мог бы я взглянуть на вашу переписку?
— Это вам ничего не даст. Его электронный адрес зарегистрирован на Бермудах. Это бесплатный почтовый ящик, какой может себе позволить любой пользователь, который хочет соблюсти анонимность. Да, если вам это интересно, продавец подписывался буквой «M».
В начале ноября в Москве выпал снег. Если это событие не было для Фимы неожиданностью, то другое, которое пришлось на это же время, застало его врасплох — Роза Марковна выбила себе российскую пенсию, высидела в коридорах власти, вытащила железными клещами из жадных лап московских чиновников, и теперь собиралась домой, в Харьков. Собиралась, надо сказать, не спеша: накупила подарков племянникам и их детям, постирала все белье, которое было в доме, прибралась и наготовила еды на неделю вперед.
Фима, которому теперь абсолютно нечем было заняться, с тоской наблюдал за ее приготовлениями.
— Не представляю, как я буду тут без вас. Это даже жестоко с вашей стороны, приучить человека к хорошим обедам и чистому белью и бросить на произвол общепита и прачечной.
— Я даже знаю как, вы, наконец, женитесь на своей Маргарите и заживете полноценной семейной жизнью, как мужчине в вашем возрасте и вашим образованием.
— Ой, не смешите меня так, а то я заплачу, причем здесь образование?
— Хорошее образование еще никому не мешало. Как только вы обзаведетесь семьей, сразу найдете ему применение. Нужда денежку родит, как любит говорить муж племянницы, раньше он работал технологом на элеваторе, а сейчас торгует сахарным песком и не знает горя и все потому что Лиля не научилась жить экономно.
— Ну, куда вы торопитесь, пожили бы до нового года, глядишь, мы бы что-нибудь заработали.
— Я давно хотела вам сказать, Ефим, бросали бы вы эти детские игры в сыщиков. Сейчас в Москве полно фирм, где требуются юристы. Неужели вам не хочется иметь гарантированный кусок хлеба? Неужели вам не надоело гоняться за этими собаками и кошками Баскервилей?
— Если честно, то не надоело. Я уже скучаю по киргизам, марксистам и наркодельцам. Вот, думаю, не попроситься ли в подручные к Стасу Рыженкову.
— Ой, не надо, уж лучше Баскервили. Кстати там в собесах мне пришла на ум идея. Сколько людей стоит в очередях за справками, за разрешениями, на прием к врачам, некоторые бы с удовольствием заплатили, чтобы кто-нибудь постоял за них. Можно организовать службу очередей. Один человек будет сидеть на телефоне, и собирать заказы, а другие стоять в очередях. Многие пенсионеры с удовольствием постояли бы за сотню —другую.
— Роза Марковна, вы прирожденная предпринимательница. Оставайтесь, я сейчас напишу приказ о вашем назначении на должность коммерческого директора. Ваши племянники и двоюродные внуки без вас перебьются, а российское малое предпринимательство засохнет на корню.
— Вы совершенно забыли про Машу, каково там бедной девочке в чужой стране, среди чужих людей.
— Наверно также, как и мне в Америке — на тебя ровным счетом никто не обращает внимания и при этом ты чувствуешь себя клизмой на витрине, — сказал Фима и задумался, глядя как Роза Марковна укладывает вещи в свой видавший виды чемодан.
И тут в прихожей раздался звонок.
— Это наверно Самвелчик, — вздохнула Роза Марковна. — Вот еще одна неприкаянная душа. Что он будет делать, когда у него отберут таки машину?
Фима пошел открывать, но вместо невозмутимого армянина в прихожую ввалился громадный черный пес, а за ним последовало явление, от которого у Фимы перехватило дыхание. Вслед за псом в прихожую вошел, или лучше сказать, учитывая его габариты, втиснулся Вацлав Иванович Муха в шубе из золотистого мутона, шикарный и свежий, как какой-нибудь цикламен в оранжерее.
— Перед отъездом в Америку, так сказать, не мог не засвидетельствовать…
— Добро пожаловать, камарадо Моска или Моску, ну да это почти одно и то же, — сказал Фима, помогая профессору снять шубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29