– Да. Но слово «опорочить» здесь не совсем подходит. – Он потряс трубкой. – Я хочу его разоблачить.
– Понятно. Поэтому вы связались с Пеглером.
– Конечно. Он – желтый журналист. Любитель скандалов. Но в данной ситуации мне именно этого и нужно.
– У вас есть Пеглер. Я вам не нужен.
– Мне нужен хороший человек в Чикаго. И Пеглеру.
– Но вы уже наняли частного детектива.
– Да, он – представитель местных властей. Нат, правление ГКА разрешило мне потратить пять тысяч долларов, чтобы разоблачить Биоффа. Видите ли, я убедил их, что если расследование не подтвердит моих предположений о том, что Биофф – очень кислое яблоко, я лично возмещу эти пять тысяч.
– Пять кусков? И сколько из них вы уже потратили?
– Я просто вам скажу, что намеревался предложить вам чек на тысячу долларов к тем двум сотням долларов, что вы уже получили, плюс расходы. А если ваша тысяча иссякнет, я обещаю вам другую.
Во рту у меня пересохло.
– Это большие деньги.
На этой неделе мне предлагали еще более крупные суммы, но все дело было в том, что, в отличие от Эдди О'Хары, Монтгомери был жив.
Монтгомери помахал своей трубкой и был удивительно убедительным: он бы смог впарить кому-нибудь «форд» за «бьюик».
– Ваша задача – просто быть уличным щеголем и посещать те места, которые интересуют Компанию Нитти. Ваше задание будет держаться в тайне. Просто разговаривайте со знакомыми людьми, выясняйте то, что можете, и приготовьте для меня секретное сообщение. Вам не надо будет приходить в суд. Ваше имя нигде не будет упоминаться. Но информация будет передана федеральным агентам, правлению ГКА и, возможно, просочится в газеты.
– И мое имя никак не будут связывать со всем этим?
– С одним лишь исключением. Мы понимаем, что вы однажды арестовывали Вилли Биоффа.
– Но это всем известно.
– Неужели?
Конечно. Его обвиняли в сутенерстве. Я его арестовывал.
Монтгомери улыбнулся.
– Мы это слышали. Замечательно, что наша информация подтвердилась.
– А где вы собрали информацию обо мне? Как, черт возьми, вы с Пеглером вышли на меня?
– Это так важно?
– Господи! Дьявол! Ну, конечно! Вы разговаривали с агентами налоговой инспекции, ваш частный детектив – человек ФБР. Вы попросили их порекомендовать вам надежного, знающего преступный мир чикагского частного детектива. Они посоветовались с кем-то, кто может такого человека знать. Им оказался Элиот, а уж он указал на меня. Мой старый приятель Элиот, конечно, вспомнил, как я разглагольствовал о том, насколько я ненавижу эту маленькую свинью с толстым членом, этого сводника Биоффа! Он вспомнил, как я рассказывал, что однажды уже арестовывал его, а потом Элиот передал это все вам!
– Мистер Геллер! Вы настоящий детектив!
– Мистер Монтгомери. Черт возьми! Вы только что наняли меня!
7
Этим же вечером, чуть позже девяти часов, одетый во взятый напрокат смокинг, который Монтгомери прислал мне, я вышел из «Рузвельт-отеля». Дул тихий ветерок, пахнущий океаном. Я взял такси.
– Шестьдесят шесть, десять, бульвар Заходящего солнца, – сказал я шоферу, и мы поехали по ночному городу, освещаемому неоновыми огнями, отчего было светло как днем.
Монтгомери взял на себя расходы на этот вечер, который, при удачном стечении обстоятельств, мог стать рабочим. Он хотел, чтобы я посетил «Трокадеро» – одно из самых шикарных мест в Голливудде, потому что Биофф, Браун и Дин частенько собирались там. «Трок» принадлежал, как это всем было известно, Уильяму – Билли Уилкерсону. Это он превратил улицу Стрип в то, чем она сейчас была – кричащую, дорогую ловушку для туристов и «звезд», и будущих «звезд», которые искали себе рекламу, потому что «Трокадеро» и «Вандом» (сам Уилкерсон обычно завтракал в «Троке») всегда были под прицелом охочих до жареных фактов репортеров. К тому же Уилкерсон также был редактором и издателем «Дейли репортер». А так как он всегда хотел оставаться в хороших отношениях с Биоффом и Брауном, то никакой негативной информации, касающейся профсоюза работников сцены и нашей Несвятой Троицы, которая прибрала к рукам этот профсоюз, в печать не просачивалось.
– Надо Бога благодарить за Артура Унгера, – сказал мне Монтгомери.
– Вы имеете в виду того парня, который привлек внимание Пеглера к проделкам Биоффа? – спросил я, вспомнив, что фельетонист упоминал имя редактора «Вэрайети». – Но почему такой крупный газетчик, как Уилкерсон, боится Биоффа и его дружков?
– Потому что во власти Биоффа и Брауна вывести всех работников его кафе на забастовку. Единственный раз Билли позволил себе слегка наехать на Биоффа; это когда он назвал маленького сводника «Таким типом человека, которым ИАТСЕ не может гордиться». – Монтгомери задумчиво помолчал. – Но ветер уже может дуть в другую сторону, – продолжил он. – Как раз вчера в «Репортере» был напечатан материал, критикующий, впрочем, довольно мягко, методы ИАТСЕ. Я удивлен, что это напечатали.
Я противился даже мысли о том, что в Голливуде у меня будут какие-то контакты с Биоффом, Брауном или Дином, но Монтгомери убедил меня, что это даже безопаснее для меня.
– Не стоит скрывать того, что вы приехали в Калифорнию, и не надо бояться, что кто-то начнет доискиваться до причины вашего приезда. Надо придумать историю-прикрытие, легенду о вашем здесь пребывании. Тогда вы сколько угодно сможете встречаться с этими джентльменами из профсоюза работников сцены, а возможно, они пригласят чикагского парня посидеть за их столом. И уж в этом случае разболтают побольше, чем просто расскажут историю о том, как Браун пролил бутылку импортного пива.
– Биофф знает, как я его ненавижу, – сказал я, покачав головой. – Брауна я едва знаю. С Дином у меня были кое-какие контакты, и мы с ним чуть ли не приятели. Черт, я встречался с его девушкой Эстелл до того, как она стала его девушкой, вот и все. Надо признать, мне было бы неплохо улучшить отношения с Биоффом, если уж я собираюсь вертеться вокруг них, но как бы вы все ни рассчитали, я не буду надеяться на то, что они уступят нам дорогу.
– Посмотрим. Во всяком случае, вы получите возможность узнать, как роскошествуют эти люди. Я упоминал двухпроцентный налог на доходы, которым они обложили всех членов профсоюза?
– Нет...
– С тридцать шестого года у всех работников своего профсоюза они вычитают два процента заработка. Только с этого они получают миллион долларов в год.
– Господи! Вот это масштабы!
– Да-а. А если они запустят свои руки в ГКА, то соберут еще более богатый урожай. Проверьте «Трокадеро». Вы увидите, как профсоюзные лидеры международной ассоциации растрачивают с трудом заработанные простыми работниками деньги, ушедшие на уплату членских взносов.
* * *
«Трок» был длинным, несуразным зданием белого цвета в колониальном стиле с красной черепичной крышей. Средняя часть дома была самой большой, по бокам примостились одинаковые пристройки поменьше. Венчал все сооружение совершенно неуместный флюгер. Перед домом был натянут полосатый навес, а прямо над ним красовалась неоновая надпись «Кафе Трокадеро», причем казалось, что приделали ее наспех. Пониже светилась еще одна вывеска – «Музыка Фила Омана», – но буквы были уже поменьше. Перед зданием рядком стояли кадки с цветами – как шеренга карликов на Всемирной выставке. Эта мешанина архитектурных стилей и нелепые украшения, впрочем, не говорили ничего особенного о заведении. Вы могли миновать этот дом, как большинство сооружений здесь, даже не обратив на него внимания. Голливудская привычка хвастаться и выставлять все напоказ напоминала обычай здешних жителей раскрашивать стены домов в разные цвета.
Цветной швейцар в белом форменном двубортном кителе из полотна, с золотыми побрякушками на плечах, пропустил меня внутрь. В Чикаго я бы не обратил на такого парня внимания, но я был в Голливуде, поэтому, не смущаясь, дал ему десятицентовую монету на что он сквозь зубы проговорил мне: «Спасибо, сэр». Может, открывание дверей стоило здесь дороже? В темном помещении в парижском стиле я улыбнулся девушке из гардероба. Уж лучше бы ей дал десять центов. У нее были короткие темные волосы и очаровательная улыбка. К сожалению, у меня не было шляпы, чтобы сдать ее в гардероб, поэтому я остановился у бархатной веревки. Распорядитель спросил, заказано ли у меня место, на что я ответил, что заказано, если только Роберт Монтгомери, который пообещал мне все организовать, не забыл это сделать.
Конечно, это ни на кого не произвело впечатления, и на меня в том числе. Но столик был заказан, хотя его надо было подождать минут пятнадцать, поэтому я спустился вниз по лестнице, которая вела в бар. Был вечер четверга, но народу было хоть отбавляй. Постоянные клиенты толпились у стойки бара. Поскольку я был один, то я быстро нашел место, где можно было постоять и заказать стаканчик рома и жареной кукурузы. Французское убранство здесь уступило место американскому колониальному: кругом красно-черная шотландка, медная утварь. В Чикаго все было по-другому. Здесь не видно было кинозвезд, лишь некто, кто мог быть Цезарем Ромеро, попивал в углу коктейль с маленькой «звездочкой», вот и все.
Но вот меня пригласили наверх. Большинство из посетителей были в вечерних туалетах. На мужчинах, в основном, были смокинги, иногда белые пиджаки, на женщинах – изящные платья с черными блестками, платья из серебряной парчи, бархата, с перьями, из шелка, украшенного мехом. Лишь в какой-нибудь колонии нудистов вы могли увидеть больше обнаженного женского тела, чем здесь. Жаловаться мне было не на что.
Последний раз я ел в десять часов. И уж поскольку платила за меня кинозвезда, то я позволил себе заказать омара, который, впрочем, оказался не таким вкусным, какого я едал в «Ирландии» Кларка и в «Онтарио». Я вытирал масло с подбородка, как вдруг кто-то похлопал меня по плечу.
Подняв глаза, я увидел голубоглазую блондинку в черном платье, из выреза которого вываливалась грудь. Не очень-то красиво, но первое, о чем я тогда подумал, что, наверное, любой мужчина в такой ситуации был бы несколько ошарашен.
– Не хотите присоединиться к нам? – спросила она нежным невинным голоском.
Я повернулся на своем стуле и вдруг обнаружил, что Монтгомери заказал мне столик в своеобразном месте: недалеко, в угловом кабинете, сидели Ники Дин, Джордж Браун и еще одна девица с вызывающими рыжими волосами, в белом платье и с... догадайтесь сами, с чем.
Дин слегка улыбнулся – совсем чуть-чуть – и помахал мне. Это был круглолицый мужчина в шикарном белом вечернем пиджаке, с зачесанными назад черными волосами, – ну прямо Эдвард Дж. Робинсон. Даже когда он сидел, было видно нелепое сочетание высокого стройного тела и толстой круглой физиономии. Перед ним стоял бокал со спиртным, в руке он вальяжно держал сигарету. Рядом с ним сидела рыжеволосая, а рядом с ней восседал Джордж Браун. Он был в смокинге, очках в тонкой оправе; у него было три подбородка. Браун был толстым и казался мягким человеком. В глаза сразу бросалась батарея пивных бутылок, стоящих перед ним; у полдюжины были различные иностранные наклейки. Он как раз наливал пиво в стакан.
– Нат Геллер, – сказал Ники Дин, оценивающе рассматривая меня своими темными, красивыми глазами, которые были самыми привлекательными в его лице. Блондинка уселась рядом с ним. Я стоял, держа в руках бокал с ромовым коктейлем.
– Ники Дин, – протянул я. – Кто же следит за твоим хозяйством?
Под хозяйством Дина я подразумевал «Колони клаб», его заведение на Раш-стрит, в котором внизу находились ресторан и бар, а наверху – казино, его чудесный изысканный дом.
– Моя девушка Эстелл, – вдруг сказал он, как будто не слышал моих слов; грудастая маленькая блондинка с любовью улыбнулась ему, перебирая пальцами его прилизанные черные волосы. – Ты помнишь Эстелл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52