Как вы знаете, наш поэт не терпел Воллара, но Воллар хитёр, как обезьяна. Он напечатал необычайно хвалебную статью о последнем сборнике Симони, и тот заявил, что очень польщён. Насколько мне известно, он пригласил его сегодня на ужин.
* * *
У небольшого кафе на набережной Селестен с велосипеда спрыгнул рабочий; судя по всему, он ехал на ночную смену. С Сены поднимался ледяной пар. Париж был погружён в туман, густой туман, хоть ножом режь.
— Ну и погодка! — сказал велосипедист, открывая дверь в кафе.
Хозяин дремал за стойкой.
— Налейте рюмочку рома, — попросил рабочий.
В это время из телефонной будки вышел молодой человек в широком сером плаще.
Он заплатил за разговор, допил кофе, который ждал его на стойке, и вышел на улицу.
Было одиннадцать часов вечера.
В трех метрах уже ничего не было видно. Иногда сквозь толщу туманной стены медленно ползла машина. Свет жёлтых фар с трудом пробивался сквозь мглу. Машина тонула во тьме. Казалось, что давящая атмосфера приглушала шум мотора. У самой Сены можно было услышать лёгкий плеск воды и, если пристально вглядеться, различить смутные очертания тополей на острове Сен-Луи, да и то лишь потому, что знаешь об их существовании.
Постепенно все вокруг затихало. Далёкий городской гул окаймлял этот район Парижа; здесь все дома погрузились в сон, жители словно вымерли. Все меньше проезжало машин, редкий прохожий спешил в какое-нибудь пристанище — тёплое и гостеприимное, как оно рисовалось ему.
До чего же неуютна и неприветлива была эта туманная ночь! Стены зданий как будто колыхались в промозглой мгле, напоминая шаткие театральные декорации какой-нибудь трагедии.
Внизу текла река, но нельзя было понять, где вода и где туман, откуда доносится этот плеск, эти хлюпающие звуки. Даже не обладая воображением, можно было увидеть за каждым чёрным стволом тополя притаившихся людей, которые прикрывались грязными клочьями тумана.
Жозэ шёл не спеша, бесшумно шагая по мокрому тротуару в своих башмаках на резиновой подошве. За его спиной среди ночи слабо мерцала освещённая витрина кабачка, потом и она утонула в тумане.
Репортёр повернул с набережной Селестен на мост Мари и пошёл по нему таким же спокойным и размашистым шагом.
У него ещё было время.
Он спустился на набережную Анжу. Справа возвышались большие дома. Кое— где ещё светились окна — расплывчатые, мигающие точки на фоне сплошной угрюмой стены.
Жозэ взглянул на свои часы и задумался. Получится ли все так, как он хотел? Он тщательно разработал свой план, но, кто знает, среагирует ли этот мосье Дубуа достаточно живо.
В общем-то Жозэ ничем не рисковал. Ну, потеряет вечер, прогуляется по туманному Парижу. А сколько он их уже потерял…
До дома Симони оставалось метров пять.
В этом шестиэтажном доме — Жозэ все обследовал ещё днём — есть тяжёлые деревянные ворота с двумя большими створами, усеянные массивными шляпками гвоздей. Створы раскрывались редко. Жители пользовались калиткой в правом створе.
Пройдя через калитку, вы попадали сперва в широкий проход, выстланный красным кирпичом, который вёл к старинной лестнице с деревянными перилами, очень древними, времён Людовика XIII, замечательными перилами.
Жозэ притаился в дверном проёме соседнего дома, отогнул лацканы своего плаща, прикрыв грудь, и приготовился ждать.
Какая тишина!
Жозэ подумал: трудно представить себе, что я в центре Парижа. Какой-то мрачный, молчаливый, необитаемый, отрезанный от мира островок.
А вдруг ОН уже здесь? Вдруг ОН тоже караулит?
У Жозэ по телу пробежали мурашки.
Он огляделся по сторонам. Ничего не видно. Он воображал себя охотником. А что, если роли переменились и он стал дичью? Эта мысль не покидала его. А что, если тот, кого он выслеживает, пользуясь темнотой и туманом, спрятался где-то тут и сейчас следит за каждым его движением, чтобы в удобный момент дать о себе знать… выпустив по нему очередь?..
Меткий ли он стрелок?
Ну, теперь уже недолго ждать. Жозэ снова взглянул на часы, они тикали, казалось, невероятно громко.
Издалека донёсся какой-то гул, потом постепенно затих. Нет, это ещё не то. Опять шум мотора, он то тише, то снова громче. Из-за тумана, да ещё на таком далёком расстоянии трудно понять, куда идёт машина. Вот гул стал отчётливый. По набережной Селестен идёт машина. Вот она на мосту Мари, а теперь направляется сюда.
Это такси, да, такси. Такси, которого Жозэ и ждёт.
Свет фар пробивался сквозь туман. Два глаза грязно-шафранового цвета. Такси остановилось у дома Симони. Внимание, — сказал себе Жозэ, — берегись номеров сверх программы .
Из машины вышли двое мужчин: один — коренастый, небольшого роста, второй — высокий, плотный, напоминающий пирамиду. Среди тумана, в своей широкой, разлетающейся накидке, он был похож именно на пирамиду!
Мужчины о чем-то разговаривали, но гул мотора заглушал их голоса. О чем они беседовали? Скорее всего, сетовали на сырую погоду. Шофёр дал сдачу и тоже что-то сказал. Вот он сел за руль. Нажал на акселератор. Мотор взял более высокую ноту.
Машина развернулась. Фары бросили свои грязно-шафрановые лучи на старые стены домов. Жозэ снова спрятался в дверном проёме. Свет на него не попал.
Слава богу, ведь его мог обнаружить ожидаемый им гость, если он уже где-то поблизости.
У ворот мужчины обменялись несколькими словами, которые Жозэ не разобрал из-за шума мотора.
Скрипнула калитка.
Мужчины вошли в дом.
Где же гость?
Ждать, снова ждать.
Ничего не видно. Высокие чёрные стволы древних тополей острова Сен-Луи уходят в слепое небо. На острове все объято сном, и Сена плещется, как она плескалась в незапамятные времена, когда Париж был деревушкой на берегу реки.
Если Дубуа поступил так, как ожидал от него Жозэ, он должен быть на пути сюда.
Но пока ничего не видно. Туман не рассеивается.
Ждать очень томительно. Нужно стоять неподвижно, хотя так хочется потоптаться, чтобы согреть ноги, окоченевшие от стояния на мокром тротуаре. Кроме того, нужно все время глядеть направо, налево, вперёд… Всматриваться вдаль, пытаясь что-то увидеть сквозь туман. Не поддаваться обманчивым впечатлениям. Вот раздались шаги, нет, это шелест Сены. Появился чей-то силуэт. Ничего подобного. Просто ветер оторвал лоскут тумана и треплет его. Мерцает далёкий огонёк фонарика, как недосягаемая звёздочка, и немедленно растворяется.
Ночь, туман, тишина.
* * *
Но наконец показался Убийца.
У Жозэ заколотилось сердце. Не от страха и не от опасения неудачи. Жозэ был уверен в удаче. Но он знал, что борьба будет жестокой. В таких случаях разве можно все предусмотреть?
Жозэ волновался, но это было скорее приятное волнение. Он испытывал удовлетворение, как человек, который подвесил на ниточку тяжёлый груз — нитка не оборвалась, пока что она выдержала. Выдержит ли она до конца? Посмотрим.
Вот и Убийца.
Жозэ узнал его фигуру, его походку.
Он шёл вдоль Сены. Шёл с опаской. Только внимательно вглядываясь, можно было его заметить. Он был очень насторожён.
Жозэ напряг все своё внимание.
Развязка приближалась. Волк, почуяв козу, покинул своё логово. Надо схватить волка, но так, чтобы он при этом не сожрал козу.
Жозэ медленным движением поднял руку и сунул её себе за пазуху. Но куда же делся Убийца? Боже, ну и туман!
Нет, все в порядке. Убийца продолжает свой путь.
На четвёртом этаже дома Симони хлопнуло окно. Несколько минут стояла полная тишина. Потом раздались шаги — кто-то шёл вниз по лестнице, — довольно тяжёлые шаги человека, которому незачем таиться. Вот он спустился по лестнице, прошёл по плитам.
Теперь уже скоро.
Калитка в воротах дома Симони ещё не открылась. Сейчас взгляд убийцы прикован к калитке, ему не до меня , — подумал Жозэ.
Он решил воспользоваться этим моментом — надо украдкой пробраться вдоль стены и уйти из поля зрения Убийцы. Сделать это нетрудно, но действовать надо быстро.
Жозэ пересёк мостовую. Теперь он на берегу Сены, там же Убийца, конечно, если он не перебрался на другое место.
Нет, он там же.
Шаг за шагом Жозэ продвигался вперёд. Ещё шаг, ещё один.
Открылась калитка.
Калитка в воротах дома Симони.
Убийца сделал движение — вытянул вперёд руку.
Он целился. Целился в козу. Во что бы то ни стало надо спасти козу, а волка взять живьём.
Жозэ присел на корточки и, словно рысь, бросился на Убийцу. Левый кулак его с силой обрушился на вытянутую руку с револьвером.
Убийца невольно вскрикнул от боли.
Жозэ рассчитал правильно — револьвер Убийцы упал на асфальт.
Репортёр навёл свой пистолет прямо в лицо Убийцы.
Тот выругался, но не сдался и попытался поднять с земли своё оружие. Завязалась борьба.
В этот момент кто-то ринулся к ним через мостовую. Теперь уже с Убийцей сражались двое.
Несколько секунд длилась молчаливая схватка, слышно было только тяжёлое дыхание Убийцы да спокойный голос Жозэ:
— Хватит, хватит, бессмысленно сопротивляться…
Наконец борьба окончилась.
Жозэ достал карманный фонарик и осветил лицо Убийцы.
— Так я и думал, — удовлетворённо проговорил он.
Глава 12.
ПИРШЕСТВО БОГАЧА
…и Шехерезаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи…
Тысяча и одна ночь
Стены узкого кабинета Гастона Симони были сплошь заставлены книгами. Как и Монтень, Гастон Симони называл свой кабинет книжным магазином. В книгах царил полный беспорядок. Как говорил сам хозяин, он один мог в них разобраться.
Роскошные издания стояли вперемежку с брошюрами, дорогие переплёты красовались рядом с ободранными корешками, на которых бумага завернулась грязными трубочками.
На камине тоже лежали стопки книг. Рабочий стол был загромождён журналами, кипами исписанных листов бумаги, пирамидами книг. И всюду множество безделушек: крошечные зверюшки из дутого стекла, из фаянса, глины, олова. Это была мания Гастона Симони. Раз в неделю, а иногда и чаще — и все это знали — он бегал по антикварным лавкам в поисках новой безделушки: обезьяны из слоновой кости, будды, миниатюрной курильницы или очередного пресс-папье.
В тот вечер в кабинете Симони собралось много народу. Явление совершенно исключительное. Обычно Симони не позволял входить в кабинет даже уборщице и никогда никого здесь не принимал.
Сейчас в кабинете были Жозэ Робен, разумеется, Макс Бари — главный редактор Пари-Нувель , Рози Соваж, д'Аржан, Симони, писатель Воллар — — коренастый, низкорослый молодой человек с кислым выражением лица, и специально прибывшие сюда два инспектора полиции.
Жозэ повернулся к Убийце. Тот сидел на стуле с поникшей головой.
— Думаю, что все это не требует подробных объяснений. Большинство присутствующих, в общем-то, в курсе дела, но вы должны нам помочь…
Он едва заметно улыбнулся и провёл ладонью по лбу. Теперь, когда наступила развязка, он почувствовал, что им овладевает усталость, приятная усталость, которая требовательно смыкает ему глаза. Как странно устроен человек!
В этой спокойной комнате, где обстановка вдохновляла на труд, на размышления, на научную работу, сидело восемь человек, включая двух полицейских и Убийцу. Жозэ смотрел на преступника. Да, все так, ошибки не может быть. Туман рассеян.
Оставалось лишь уточнить некоторые подробности.
— Видите ли, — продолжал Жозэ, доставая сигарету из портсигара, — я многое понял благодаря учителю истории, с которым я познакомился в Муассаке. Он человек знающий, человек, одержимый страстью. И вот его страсть, настоящая мания, я бы сказал, и дала мне ключ к волнующей нас истории. Этот мосье Рессек помешан на старине и исступлённо занимается историей монастыря в Муассаке. Это объединяло его с покойным букинистом. И я сказал себе — вот тут и кроется объяснение. Если человек настолько поддаётся своей страсти, что теряет всякий разум и чувство самосохранения, он может пойти на преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
* * *
У небольшого кафе на набережной Селестен с велосипеда спрыгнул рабочий; судя по всему, он ехал на ночную смену. С Сены поднимался ледяной пар. Париж был погружён в туман, густой туман, хоть ножом режь.
— Ну и погодка! — сказал велосипедист, открывая дверь в кафе.
Хозяин дремал за стойкой.
— Налейте рюмочку рома, — попросил рабочий.
В это время из телефонной будки вышел молодой человек в широком сером плаще.
Он заплатил за разговор, допил кофе, который ждал его на стойке, и вышел на улицу.
Было одиннадцать часов вечера.
В трех метрах уже ничего не было видно. Иногда сквозь толщу туманной стены медленно ползла машина. Свет жёлтых фар с трудом пробивался сквозь мглу. Машина тонула во тьме. Казалось, что давящая атмосфера приглушала шум мотора. У самой Сены можно было услышать лёгкий плеск воды и, если пристально вглядеться, различить смутные очертания тополей на острове Сен-Луи, да и то лишь потому, что знаешь об их существовании.
Постепенно все вокруг затихало. Далёкий городской гул окаймлял этот район Парижа; здесь все дома погрузились в сон, жители словно вымерли. Все меньше проезжало машин, редкий прохожий спешил в какое-нибудь пристанище — тёплое и гостеприимное, как оно рисовалось ему.
До чего же неуютна и неприветлива была эта туманная ночь! Стены зданий как будто колыхались в промозглой мгле, напоминая шаткие театральные декорации какой-нибудь трагедии.
Внизу текла река, но нельзя было понять, где вода и где туман, откуда доносится этот плеск, эти хлюпающие звуки. Даже не обладая воображением, можно было увидеть за каждым чёрным стволом тополя притаившихся людей, которые прикрывались грязными клочьями тумана.
Жозэ шёл не спеша, бесшумно шагая по мокрому тротуару в своих башмаках на резиновой подошве. За его спиной среди ночи слабо мерцала освещённая витрина кабачка, потом и она утонула в тумане.
Репортёр повернул с набережной Селестен на мост Мари и пошёл по нему таким же спокойным и размашистым шагом.
У него ещё было время.
Он спустился на набережную Анжу. Справа возвышались большие дома. Кое— где ещё светились окна — расплывчатые, мигающие точки на фоне сплошной угрюмой стены.
Жозэ взглянул на свои часы и задумался. Получится ли все так, как он хотел? Он тщательно разработал свой план, но, кто знает, среагирует ли этот мосье Дубуа достаточно живо.
В общем-то Жозэ ничем не рисковал. Ну, потеряет вечер, прогуляется по туманному Парижу. А сколько он их уже потерял…
До дома Симони оставалось метров пять.
В этом шестиэтажном доме — Жозэ все обследовал ещё днём — есть тяжёлые деревянные ворота с двумя большими створами, усеянные массивными шляпками гвоздей. Створы раскрывались редко. Жители пользовались калиткой в правом створе.
Пройдя через калитку, вы попадали сперва в широкий проход, выстланный красным кирпичом, который вёл к старинной лестнице с деревянными перилами, очень древними, времён Людовика XIII, замечательными перилами.
Жозэ притаился в дверном проёме соседнего дома, отогнул лацканы своего плаща, прикрыв грудь, и приготовился ждать.
Какая тишина!
Жозэ подумал: трудно представить себе, что я в центре Парижа. Какой-то мрачный, молчаливый, необитаемый, отрезанный от мира островок.
А вдруг ОН уже здесь? Вдруг ОН тоже караулит?
У Жозэ по телу пробежали мурашки.
Он огляделся по сторонам. Ничего не видно. Он воображал себя охотником. А что, если роли переменились и он стал дичью? Эта мысль не покидала его. А что, если тот, кого он выслеживает, пользуясь темнотой и туманом, спрятался где-то тут и сейчас следит за каждым его движением, чтобы в удобный момент дать о себе знать… выпустив по нему очередь?..
Меткий ли он стрелок?
Ну, теперь уже недолго ждать. Жозэ снова взглянул на часы, они тикали, казалось, невероятно громко.
Издалека донёсся какой-то гул, потом постепенно затих. Нет, это ещё не то. Опять шум мотора, он то тише, то снова громче. Из-за тумана, да ещё на таком далёком расстоянии трудно понять, куда идёт машина. Вот гул стал отчётливый. По набережной Селестен идёт машина. Вот она на мосту Мари, а теперь направляется сюда.
Это такси, да, такси. Такси, которого Жозэ и ждёт.
Свет фар пробивался сквозь туман. Два глаза грязно-шафранового цвета. Такси остановилось у дома Симони. Внимание, — сказал себе Жозэ, — берегись номеров сверх программы .
Из машины вышли двое мужчин: один — коренастый, небольшого роста, второй — высокий, плотный, напоминающий пирамиду. Среди тумана, в своей широкой, разлетающейся накидке, он был похож именно на пирамиду!
Мужчины о чем-то разговаривали, но гул мотора заглушал их голоса. О чем они беседовали? Скорее всего, сетовали на сырую погоду. Шофёр дал сдачу и тоже что-то сказал. Вот он сел за руль. Нажал на акселератор. Мотор взял более высокую ноту.
Машина развернулась. Фары бросили свои грязно-шафрановые лучи на старые стены домов. Жозэ снова спрятался в дверном проёме. Свет на него не попал.
Слава богу, ведь его мог обнаружить ожидаемый им гость, если он уже где-то поблизости.
У ворот мужчины обменялись несколькими словами, которые Жозэ не разобрал из-за шума мотора.
Скрипнула калитка.
Мужчины вошли в дом.
Где же гость?
Ждать, снова ждать.
Ничего не видно. Высокие чёрные стволы древних тополей острова Сен-Луи уходят в слепое небо. На острове все объято сном, и Сена плещется, как она плескалась в незапамятные времена, когда Париж был деревушкой на берегу реки.
Если Дубуа поступил так, как ожидал от него Жозэ, он должен быть на пути сюда.
Но пока ничего не видно. Туман не рассеивается.
Ждать очень томительно. Нужно стоять неподвижно, хотя так хочется потоптаться, чтобы согреть ноги, окоченевшие от стояния на мокром тротуаре. Кроме того, нужно все время глядеть направо, налево, вперёд… Всматриваться вдаль, пытаясь что-то увидеть сквозь туман. Не поддаваться обманчивым впечатлениям. Вот раздались шаги, нет, это шелест Сены. Появился чей-то силуэт. Ничего подобного. Просто ветер оторвал лоскут тумана и треплет его. Мерцает далёкий огонёк фонарика, как недосягаемая звёздочка, и немедленно растворяется.
Ночь, туман, тишина.
* * *
Но наконец показался Убийца.
У Жозэ заколотилось сердце. Не от страха и не от опасения неудачи. Жозэ был уверен в удаче. Но он знал, что борьба будет жестокой. В таких случаях разве можно все предусмотреть?
Жозэ волновался, но это было скорее приятное волнение. Он испытывал удовлетворение, как человек, который подвесил на ниточку тяжёлый груз — нитка не оборвалась, пока что она выдержала. Выдержит ли она до конца? Посмотрим.
Вот и Убийца.
Жозэ узнал его фигуру, его походку.
Он шёл вдоль Сены. Шёл с опаской. Только внимательно вглядываясь, можно было его заметить. Он был очень насторожён.
Жозэ напряг все своё внимание.
Развязка приближалась. Волк, почуяв козу, покинул своё логово. Надо схватить волка, но так, чтобы он при этом не сожрал козу.
Жозэ медленным движением поднял руку и сунул её себе за пазуху. Но куда же делся Убийца? Боже, ну и туман!
Нет, все в порядке. Убийца продолжает свой путь.
На четвёртом этаже дома Симони хлопнуло окно. Несколько минут стояла полная тишина. Потом раздались шаги — кто-то шёл вниз по лестнице, — довольно тяжёлые шаги человека, которому незачем таиться. Вот он спустился по лестнице, прошёл по плитам.
Теперь уже скоро.
Калитка в воротах дома Симони ещё не открылась. Сейчас взгляд убийцы прикован к калитке, ему не до меня , — подумал Жозэ.
Он решил воспользоваться этим моментом — надо украдкой пробраться вдоль стены и уйти из поля зрения Убийцы. Сделать это нетрудно, но действовать надо быстро.
Жозэ пересёк мостовую. Теперь он на берегу Сены, там же Убийца, конечно, если он не перебрался на другое место.
Нет, он там же.
Шаг за шагом Жозэ продвигался вперёд. Ещё шаг, ещё один.
Открылась калитка.
Калитка в воротах дома Симони.
Убийца сделал движение — вытянул вперёд руку.
Он целился. Целился в козу. Во что бы то ни стало надо спасти козу, а волка взять живьём.
Жозэ присел на корточки и, словно рысь, бросился на Убийцу. Левый кулак его с силой обрушился на вытянутую руку с револьвером.
Убийца невольно вскрикнул от боли.
Жозэ рассчитал правильно — револьвер Убийцы упал на асфальт.
Репортёр навёл свой пистолет прямо в лицо Убийцы.
Тот выругался, но не сдался и попытался поднять с земли своё оружие. Завязалась борьба.
В этот момент кто-то ринулся к ним через мостовую. Теперь уже с Убийцей сражались двое.
Несколько секунд длилась молчаливая схватка, слышно было только тяжёлое дыхание Убийцы да спокойный голос Жозэ:
— Хватит, хватит, бессмысленно сопротивляться…
Наконец борьба окончилась.
Жозэ достал карманный фонарик и осветил лицо Убийцы.
— Так я и думал, — удовлетворённо проговорил он.
Глава 12.
ПИРШЕСТВО БОГАЧА
…и Шехерезаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи…
Тысяча и одна ночь
Стены узкого кабинета Гастона Симони были сплошь заставлены книгами. Как и Монтень, Гастон Симони называл свой кабинет книжным магазином. В книгах царил полный беспорядок. Как говорил сам хозяин, он один мог в них разобраться.
Роскошные издания стояли вперемежку с брошюрами, дорогие переплёты красовались рядом с ободранными корешками, на которых бумага завернулась грязными трубочками.
На камине тоже лежали стопки книг. Рабочий стол был загромождён журналами, кипами исписанных листов бумаги, пирамидами книг. И всюду множество безделушек: крошечные зверюшки из дутого стекла, из фаянса, глины, олова. Это была мания Гастона Симони. Раз в неделю, а иногда и чаще — и все это знали — он бегал по антикварным лавкам в поисках новой безделушки: обезьяны из слоновой кости, будды, миниатюрной курильницы или очередного пресс-папье.
В тот вечер в кабинете Симони собралось много народу. Явление совершенно исключительное. Обычно Симони не позволял входить в кабинет даже уборщице и никогда никого здесь не принимал.
Сейчас в кабинете были Жозэ Робен, разумеется, Макс Бари — главный редактор Пари-Нувель , Рози Соваж, д'Аржан, Симони, писатель Воллар — — коренастый, низкорослый молодой человек с кислым выражением лица, и специально прибывшие сюда два инспектора полиции.
Жозэ повернулся к Убийце. Тот сидел на стуле с поникшей головой.
— Думаю, что все это не требует подробных объяснений. Большинство присутствующих, в общем-то, в курсе дела, но вы должны нам помочь…
Он едва заметно улыбнулся и провёл ладонью по лбу. Теперь, когда наступила развязка, он почувствовал, что им овладевает усталость, приятная усталость, которая требовательно смыкает ему глаза. Как странно устроен человек!
В этой спокойной комнате, где обстановка вдохновляла на труд, на размышления, на научную работу, сидело восемь человек, включая двух полицейских и Убийцу. Жозэ смотрел на преступника. Да, все так, ошибки не может быть. Туман рассеян.
Оставалось лишь уточнить некоторые подробности.
— Видите ли, — продолжал Жозэ, доставая сигарету из портсигара, — я многое понял благодаря учителю истории, с которым я познакомился в Муассаке. Он человек знающий, человек, одержимый страстью. И вот его страсть, настоящая мания, я бы сказал, и дала мне ключ к волнующей нас истории. Этот мосье Рессек помешан на старине и исступлённо занимается историей монастыря в Муассаке. Это объединяло его с покойным букинистом. И я сказал себе — вот тут и кроется объяснение. Если человек настолько поддаётся своей страсти, что теряет всякий разум и чувство самосохранения, он может пойти на преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20