Ее сухую спину обтягивал черный свитер, а руки были втиснуты в карманы брюк. В губах Оксаны Петровны торчала погасшая папироса. Лина шагнула к ней, вынула из сумочки сигарету и, наклонясь, щелкнула зажигалкой. Пока они прикуривали, Лина заметила, что подруга матери прижимает к боку плоский потрепанный коричневый портфель.
— Привет, — проговорила она, пытливо взглянув на Лину. — Выкладывай, что стряслось?
— Да ничего, — ответила та. — Вот хочу с вами пойти на кладбище…
— А где твой оболтус?
— Трудится.
— Ты прекрасно выглядишь, — заметила учительница, отходя к переполненной урне и швыряя туда папиросу, — и одета дорого. Видно, дела у вас наладились.
— Не жалуюсь.
— Тогда пошли, — вздохнула Оксана Петровна. — А мне на следующий год класса не дали. Только почасовку в старших. Жизнь дорожает, и, если работы не будет, одна дорога — побыстрее к Манечке…
— Я хочу… заглянем, Оксаночка, на рынок. Я куплю цветы.
Оксана Петровна согласно кивнула, и затем всю дорогу от рынка до городского кладбища ее невысокая фигурка пританцовывала рядом с твердо шагающей Линой, которая молчаливо вникала в злоключения нынешней педагогической жизни.
— Иван-то как? — со вздохом спросила женщина, когда они остановились, пережидая транспортный затор на трамвайной колее.
— Очень хорошо, — ответила Лина рассеянно. Она смотрела на бетонный кладбищенский забор через эту шумную улицу и думала о том, что в последние годы очень редко сюда заглядывала. Оксана Петровна была единственным близким человеком у них с Манечкой в этом городе; она помогла ей похоронить мать, она же, видимо, и ухаживала за могилой — благо жила не так далеко, как Лина и виделись они поначалу несколько раз в году, и перезванивались, а потом Лину, как и всех, закрутило…
На входе их остановила какая-то старуха, которая волокла лопату и ведро.
— Вы не больно там разгуливайте, — проговорила строго, не поздоровавшись, она. — Ваши далеко?
— На второй аллее, — ответила Оксана Петровна. — А что такое?
— К темну здесь опасно женщинам. Вчера вот еще шести не было, как одной дамочке предложили десять миллионов… на могилке. Пожилая, между прочим, из благородных…
— Неужто? — хохотнула Оксана Петровна. — Да за десять я бы не раздумывая согласилась… Пойдем, Полина, живей, может, встретим свое счастье!
Лина улыбнулась и, обогнув гору желтого песка, где старуха уже орудовала лопатой, поспешила за Оксаночкой.
У могилы матери было сумрачно — старое кладбище по-летнему шелестело темной, почти черной листвой деревьев. Войдя в ограду, Лина опустила цветы в стеклянную банку, стоявшую у мраморного креста, затем присела на узкую некрашеную скамью. Тем временем Оксана Петровна принесла воды в пластиковой бутыли и вылила часть ее в банку, а оставшейся полила зелень на могиле. Затем опустилась на скамью рядом с Линой.
— Тихо тут, — сказала она. — Дай мне, деточка, закурить. Лина раскрыла сумку и, кроме сигарет, достала сверток с банкой кофе, пачкой чаю и тремя плитками немецкого шоколада — шоколад купила перед самой встречей с Оксаной Петровной.
— Возьмите, Оксаночка, — сказала она. — Внучкам. И кофе вы любите, я знаю.
— Зачем тратилась? — всполошилась учительница.
— Пустое, — пробормотала Лина. — Оксаночка, я прошу вас выслушать меня и согласиться сделать то, о чем я вас попрошу. Мне больше не к кому здесь обратиться…
Спутница слушала внимательно, ни разу не перебив негромкий голос Лины.
Как старый закаленный солдат, она была нелюбопытна и так же готова оказать помощь тому, кто в ней нуждался. Лина не сказала всего, подчеркнув только, что это ее личный долг и Коробов об этом ничего знать не должен. Сумму она не назвала.
— Ты у мужчины брала?
— Да.
— Свидетель необходим во избежание шантажа?
— Правильно понимаете, — хмыкнула Лина.
— Не вижу повода веселиться, — заметила Оксана Петровна. — Жизнь тебя мало чему научила, Полина.
— И то верно, — согласилась Лина.
— И где мы встретимся с ним? Может, здесь?' — Оксаночка! — Лина еле сдержала улыбку. — Важно, чтобы место было надежное, но не безлюдное.
— Вот что, — произнесла Оксана Петровна, — назначь-ка ему встречу во дворе моей школы. Что там за время?
— Завтра в десять утра.
— Отлично. Я подойду к десяти со стороны стадиона.
Помнишь, ты как-то наведывалась ко мне в школу с Ванькой и мы вышли покурить к клумбе во дворе — скамья под грушей цела и по сей день. Вот там и встретимся, — закончила Оксана Петровна, со вздохом поднимаясь. — Пора домой, мне их всех еще ужином кормить…
Лина проводила женщину до подъезда, поцеловала, прощаясь, и отправилась на свой проспект пешком по вечерним улицам. Проходя мимо школы, что располагалась в квартале от рынка, она заглянула через решетчатый забор в глубь двора, однако никакой скамьи не увидела, на глаза попались лишь несколько темнеющих тополей с тыльной стороны здания. Зная, что вход на стадион находится не здесь, Лина решила завтра прийти чуть раньше и осмотреться, чтобы не напутать с местом встречи.
Она вышла на проспект, чтобы проехать пару остановок троллейбусом, но не смогла втиснуться ни в один из идущих подряд друг за другом. Затем троллейбус долго не появлялся, но в конце концов она его дождалась, села и через четверть часа была дома.
Коробов не появлялся. Позвонив на дачу Анатолия Владиславовича, Лина почувствовала себя настолько утомленной, что, не раздумывая о причинах отсутствия Алексея и не желая тревожить адвоката, отключила телефон, погрузилась в горячую ванну и максимально расслабилась.
К завтрашней встрече нужно было подготовиться, потому что, разговаривая с человеком, приходившим за долгом к ним в дом, Лина остро ощущала его настороженную раздражительность, будто она в чем-то обманула его ожидания. Она догадывалась, что за его добродушной крестьянской внешностью скрываются едкая подозрительность и опыт, и ей понадобилось огромное усилие, чтобы не сфальшивить, назначая место встречи. Вполне легкомысленным тоном она сообщила, что будет ждать во дворе школы по такому-то адресу, и ее вновь спросили об Алексее. Лина, якобы не уловив, сказала, что устраивает сына в гимназический класс, а одновременно и дочь в ту же школу, так что было бы удобно им встретиться именно там — таким образом в одно утро она управилась бы сразу с несколькими делами… Собеседник нехотя согласился, Лина точно знала одну из причин его недовольства: Анатолию Владиславовичу придется оставить машину и своих спутников, если таковые окажутся, довольно далеко от места встречи, так как к стадиону ведет единственная асфальтированная дорожка, огибающая школу, все остальное окружено оградой. Когда Лина все растолковала и еще раз назвала время, на другом конце линии буркнули: «До завтра» — и швырнули трубку…
Засыпая с единственным желанием, чтобы Коробов не свалился ей на голову среди ночи, Лина вдруг подумала, сможет ли когда-нибудь рассказать сыну все и не придется ли ей и тогда безбожно врать ему о своей жизни. Это было бы чудовищно. Смириться с тем, что Митя, пообещав ничего не говорить о смерти Марка, преподнесет легенду, в которой мальчик так нуждается, она еще могла бы, но как быть ей самой?.. Оказывается, никто не волен распоряжаться собственной судьбой…
Лина спала беспокойно, не зная, что Дмитрий Константинович безуспешно пытается дозвониться ей и что именно сегодня вечером, угомонив наконец-то тетушку, они прошли в кабинет и мальчик впервые спросил о своем отце. Адвокату пришлось довольно туго, потому что он не был готов к этому вопросу. Выяснив, какую роль сыграла Лилечка вдруг вспомнившая «рядом с мамой Ванечки интересного мужчину с серыми глазами и европейскими манерами», Дмитрий Константинович молча прошел к шкафу, достал альбом с фотографиями и положил его перед мальчиком на стол. «Комментарии, когда вернется Лина», — сказал он.
В девять утра следующего дня Лина вышла из дому. Час назад она поднялась с абсолютно ясным пониманием того, что все здесь, в этом городе, ей чуждо. Словно подходило к концу затянувшееся вынужденное пребывание в гостинице стоящей на обочине дороги, связывающей прошлое и будущее. Оставалось расплатиться, собрать вещи и навсегда покинуть это место. Однако бросить Коробова без элементарного объяснения было нельзя. Это означало бы для Лины признание того, что все эти годы она обманывала себя с последовательностью слепой фанатички. Она боялась, что ей не хватит сил примириться с победой Марка над ней, а без этого невозможно сохранить любовь мальчика, которая и была ей нужнее всего. К тому же ей было жаль Коробова, как бывает жалко чувственной и эгоистичной глупости, о которой воображаешь, что она является актом свободы.
Лина спокойно и тщательно оделась, глядя в зеркало на свое бесстрастное лицо, и одобрительно кивнула отражению: за эти годы она не потеряла одного — умения владеть собой…
Скамью под корявой грушей-дичкой Лина нашла сразу — невидимое с улицы, это место было облюбовано курящими старшеклассниками. Кто-то, однако, приглядывал за садом: окурки были сметены, а дорожка, огибающая школу, посыпана песочком. По ней-то без десяти десять и прошествовала одетая в строгий серый костюм, аккуратно причесанная и подкрашенная Оксана Петровна — все с тем же потертым портфелем под мышкой и в круглых допотопных очках. Из-за школьного здания доносились детские возгласы да редкий шум проезжающих машин.
— Ну как я — внушаю?
— Еще бы, — улыбнулась Лина. — Не вижу только знаков отличия на груди.
— Не смогла отыскать, — отмахнулась женщина. — Как он выглядит?
— Кто?
— Твой кредитор.
— Лысоватый мужчина, чуть моложе вас, похож на зажиточного селянина. Из особых примет — крупная розовая бородавка на щеке; осторожный, вежливый…
Зачем вы спрашиваете?
— Как только он подойдет, я займусь аппаратурой, — серьезно проговорила Оксана Петровна, садясь на скамью рядом с Линой и кладя на колени портфель. — Нам наверняка пригодится запись вашей беседы. Не бойся, я умею этим пользоваться — старший сын подарил мне эту машинку к юбилею для занятий с моими разгильдяями…
Однако воспользоваться «аппаратурой» не пришлось, так как Лина проговорила с подошедшем к ним ровно в десять мужчиной не более трех минут. Он был один, и загорелое гладкое лицо его по мере того, как он приближался к ним, становилось все жестче и замкнутее.
— Кто это? — скользнув взглядом по замершей фигуре Оксаночки, спросил мужчина, не здороваясь.
— Свидетель, — сказала Лина. — Анатолий Владиславович, вы расписку приготовили?
Не отвечая, мужчина вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое листок бумаги и присел на скамью рядом с Оксаной Петровной, которая, судорожно защелкнув портфель, отодвинулась к Лине.
Лина прочла бумагу, достала из своей сумочки газетный сверток и через колени Оксаночки, чуть изогнувшись, передала его мужчине. Тот торопливо развернул бумагу, пересчитал пачку, точным движением выдернул из середины сотенную зеленую купюру, царапнул ногтем, взглянул на просвет, слегка потер поверхность костяшкой кулака, еще раз пропустил всю пачку между пальцами и аккуратно упаковал банкноты, не обращая внимания на изумленно уставившуюся на его руки Оксану Петровну.
— Да, — сказал он. — Вы мне ничего не намереваетесь сообщить?
Лина пожала плечами.
— Если это так, — произнес Анатолий Владиславович, — то я хотел бы передать через вас Алексею, что он ведет себя крайне неразумно, распространяя информацию обо мне среди людей, с которыми он сейчас связан.
— Алеша едет на лето работать в спортивный лагерь.
— Вы так полагаете? — впервые усмехнулся мужчина, поднимаясь со скамьи.
— Передайте вашему легкомысленному супругу, что существуют долги посерьезнее денежных… Их и возвращают иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Привет, — проговорила она, пытливо взглянув на Лину. — Выкладывай, что стряслось?
— Да ничего, — ответила та. — Вот хочу с вами пойти на кладбище…
— А где твой оболтус?
— Трудится.
— Ты прекрасно выглядишь, — заметила учительница, отходя к переполненной урне и швыряя туда папиросу, — и одета дорого. Видно, дела у вас наладились.
— Не жалуюсь.
— Тогда пошли, — вздохнула Оксана Петровна. — А мне на следующий год класса не дали. Только почасовку в старших. Жизнь дорожает, и, если работы не будет, одна дорога — побыстрее к Манечке…
— Я хочу… заглянем, Оксаночка, на рынок. Я куплю цветы.
Оксана Петровна согласно кивнула, и затем всю дорогу от рынка до городского кладбища ее невысокая фигурка пританцовывала рядом с твердо шагающей Линой, которая молчаливо вникала в злоключения нынешней педагогической жизни.
— Иван-то как? — со вздохом спросила женщина, когда они остановились, пережидая транспортный затор на трамвайной колее.
— Очень хорошо, — ответила Лина рассеянно. Она смотрела на бетонный кладбищенский забор через эту шумную улицу и думала о том, что в последние годы очень редко сюда заглядывала. Оксана Петровна была единственным близким человеком у них с Манечкой в этом городе; она помогла ей похоронить мать, она же, видимо, и ухаживала за могилой — благо жила не так далеко, как Лина и виделись они поначалу несколько раз в году, и перезванивались, а потом Лину, как и всех, закрутило…
На входе их остановила какая-то старуха, которая волокла лопату и ведро.
— Вы не больно там разгуливайте, — проговорила строго, не поздоровавшись, она. — Ваши далеко?
— На второй аллее, — ответила Оксана Петровна. — А что такое?
— К темну здесь опасно женщинам. Вчера вот еще шести не было, как одной дамочке предложили десять миллионов… на могилке. Пожилая, между прочим, из благородных…
— Неужто? — хохотнула Оксана Петровна. — Да за десять я бы не раздумывая согласилась… Пойдем, Полина, живей, может, встретим свое счастье!
Лина улыбнулась и, обогнув гору желтого песка, где старуха уже орудовала лопатой, поспешила за Оксаночкой.
У могилы матери было сумрачно — старое кладбище по-летнему шелестело темной, почти черной листвой деревьев. Войдя в ограду, Лина опустила цветы в стеклянную банку, стоявшую у мраморного креста, затем присела на узкую некрашеную скамью. Тем временем Оксана Петровна принесла воды в пластиковой бутыли и вылила часть ее в банку, а оставшейся полила зелень на могиле. Затем опустилась на скамью рядом с Линой.
— Тихо тут, — сказала она. — Дай мне, деточка, закурить. Лина раскрыла сумку и, кроме сигарет, достала сверток с банкой кофе, пачкой чаю и тремя плитками немецкого шоколада — шоколад купила перед самой встречей с Оксаной Петровной.
— Возьмите, Оксаночка, — сказала она. — Внучкам. И кофе вы любите, я знаю.
— Зачем тратилась? — всполошилась учительница.
— Пустое, — пробормотала Лина. — Оксаночка, я прошу вас выслушать меня и согласиться сделать то, о чем я вас попрошу. Мне больше не к кому здесь обратиться…
Спутница слушала внимательно, ни разу не перебив негромкий голос Лины.
Как старый закаленный солдат, она была нелюбопытна и так же готова оказать помощь тому, кто в ней нуждался. Лина не сказала всего, подчеркнув только, что это ее личный долг и Коробов об этом ничего знать не должен. Сумму она не назвала.
— Ты у мужчины брала?
— Да.
— Свидетель необходим во избежание шантажа?
— Правильно понимаете, — хмыкнула Лина.
— Не вижу повода веселиться, — заметила Оксана Петровна. — Жизнь тебя мало чему научила, Полина.
— И то верно, — согласилась Лина.
— И где мы встретимся с ним? Может, здесь?' — Оксаночка! — Лина еле сдержала улыбку. — Важно, чтобы место было надежное, но не безлюдное.
— Вот что, — произнесла Оксана Петровна, — назначь-ка ему встречу во дворе моей школы. Что там за время?
— Завтра в десять утра.
— Отлично. Я подойду к десяти со стороны стадиона.
Помнишь, ты как-то наведывалась ко мне в школу с Ванькой и мы вышли покурить к клумбе во дворе — скамья под грушей цела и по сей день. Вот там и встретимся, — закончила Оксана Петровна, со вздохом поднимаясь. — Пора домой, мне их всех еще ужином кормить…
Лина проводила женщину до подъезда, поцеловала, прощаясь, и отправилась на свой проспект пешком по вечерним улицам. Проходя мимо школы, что располагалась в квартале от рынка, она заглянула через решетчатый забор в глубь двора, однако никакой скамьи не увидела, на глаза попались лишь несколько темнеющих тополей с тыльной стороны здания. Зная, что вход на стадион находится не здесь, Лина решила завтра прийти чуть раньше и осмотреться, чтобы не напутать с местом встречи.
Она вышла на проспект, чтобы проехать пару остановок троллейбусом, но не смогла втиснуться ни в один из идущих подряд друг за другом. Затем троллейбус долго не появлялся, но в конце концов она его дождалась, села и через четверть часа была дома.
Коробов не появлялся. Позвонив на дачу Анатолия Владиславовича, Лина почувствовала себя настолько утомленной, что, не раздумывая о причинах отсутствия Алексея и не желая тревожить адвоката, отключила телефон, погрузилась в горячую ванну и максимально расслабилась.
К завтрашней встрече нужно было подготовиться, потому что, разговаривая с человеком, приходившим за долгом к ним в дом, Лина остро ощущала его настороженную раздражительность, будто она в чем-то обманула его ожидания. Она догадывалась, что за его добродушной крестьянской внешностью скрываются едкая подозрительность и опыт, и ей понадобилось огромное усилие, чтобы не сфальшивить, назначая место встречи. Вполне легкомысленным тоном она сообщила, что будет ждать во дворе школы по такому-то адресу, и ее вновь спросили об Алексее. Лина, якобы не уловив, сказала, что устраивает сына в гимназический класс, а одновременно и дочь в ту же школу, так что было бы удобно им встретиться именно там — таким образом в одно утро она управилась бы сразу с несколькими делами… Собеседник нехотя согласился, Лина точно знала одну из причин его недовольства: Анатолию Владиславовичу придется оставить машину и своих спутников, если таковые окажутся, довольно далеко от места встречи, так как к стадиону ведет единственная асфальтированная дорожка, огибающая школу, все остальное окружено оградой. Когда Лина все растолковала и еще раз назвала время, на другом конце линии буркнули: «До завтра» — и швырнули трубку…
Засыпая с единственным желанием, чтобы Коробов не свалился ей на голову среди ночи, Лина вдруг подумала, сможет ли когда-нибудь рассказать сыну все и не придется ли ей и тогда безбожно врать ему о своей жизни. Это было бы чудовищно. Смириться с тем, что Митя, пообещав ничего не говорить о смерти Марка, преподнесет легенду, в которой мальчик так нуждается, она еще могла бы, но как быть ей самой?.. Оказывается, никто не волен распоряжаться собственной судьбой…
Лина спала беспокойно, не зная, что Дмитрий Константинович безуспешно пытается дозвониться ей и что именно сегодня вечером, угомонив наконец-то тетушку, они прошли в кабинет и мальчик впервые спросил о своем отце. Адвокату пришлось довольно туго, потому что он не был готов к этому вопросу. Выяснив, какую роль сыграла Лилечка вдруг вспомнившая «рядом с мамой Ванечки интересного мужчину с серыми глазами и европейскими манерами», Дмитрий Константинович молча прошел к шкафу, достал альбом с фотографиями и положил его перед мальчиком на стол. «Комментарии, когда вернется Лина», — сказал он.
В девять утра следующего дня Лина вышла из дому. Час назад она поднялась с абсолютно ясным пониманием того, что все здесь, в этом городе, ей чуждо. Словно подходило к концу затянувшееся вынужденное пребывание в гостинице стоящей на обочине дороги, связывающей прошлое и будущее. Оставалось расплатиться, собрать вещи и навсегда покинуть это место. Однако бросить Коробова без элементарного объяснения было нельзя. Это означало бы для Лины признание того, что все эти годы она обманывала себя с последовательностью слепой фанатички. Она боялась, что ей не хватит сил примириться с победой Марка над ней, а без этого невозможно сохранить любовь мальчика, которая и была ей нужнее всего. К тому же ей было жаль Коробова, как бывает жалко чувственной и эгоистичной глупости, о которой воображаешь, что она является актом свободы.
Лина спокойно и тщательно оделась, глядя в зеркало на свое бесстрастное лицо, и одобрительно кивнула отражению: за эти годы она не потеряла одного — умения владеть собой…
Скамью под корявой грушей-дичкой Лина нашла сразу — невидимое с улицы, это место было облюбовано курящими старшеклассниками. Кто-то, однако, приглядывал за садом: окурки были сметены, а дорожка, огибающая школу, посыпана песочком. По ней-то без десяти десять и прошествовала одетая в строгий серый костюм, аккуратно причесанная и подкрашенная Оксана Петровна — все с тем же потертым портфелем под мышкой и в круглых допотопных очках. Из-за школьного здания доносились детские возгласы да редкий шум проезжающих машин.
— Ну как я — внушаю?
— Еще бы, — улыбнулась Лина. — Не вижу только знаков отличия на груди.
— Не смогла отыскать, — отмахнулась женщина. — Как он выглядит?
— Кто?
— Твой кредитор.
— Лысоватый мужчина, чуть моложе вас, похож на зажиточного селянина. Из особых примет — крупная розовая бородавка на щеке; осторожный, вежливый…
Зачем вы спрашиваете?
— Как только он подойдет, я займусь аппаратурой, — серьезно проговорила Оксана Петровна, садясь на скамью рядом с Линой и кладя на колени портфель. — Нам наверняка пригодится запись вашей беседы. Не бойся, я умею этим пользоваться — старший сын подарил мне эту машинку к юбилею для занятий с моими разгильдяями…
Однако воспользоваться «аппаратурой» не пришлось, так как Лина проговорила с подошедшем к ним ровно в десять мужчиной не более трех минут. Он был один, и загорелое гладкое лицо его по мере того, как он приближался к ним, становилось все жестче и замкнутее.
— Кто это? — скользнув взглядом по замершей фигуре Оксаночки, спросил мужчина, не здороваясь.
— Свидетель, — сказала Лина. — Анатолий Владиславович, вы расписку приготовили?
Не отвечая, мужчина вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое листок бумаги и присел на скамью рядом с Оксаной Петровной, которая, судорожно защелкнув портфель, отодвинулась к Лине.
Лина прочла бумагу, достала из своей сумочки газетный сверток и через колени Оксаночки, чуть изогнувшись, передала его мужчине. Тот торопливо развернул бумагу, пересчитал пачку, точным движением выдернул из середины сотенную зеленую купюру, царапнул ногтем, взглянул на просвет, слегка потер поверхность костяшкой кулака, еще раз пропустил всю пачку между пальцами и аккуратно упаковал банкноты, не обращая внимания на изумленно уставившуюся на его руки Оксану Петровну.
— Да, — сказал он. — Вы мне ничего не намереваетесь сообщить?
Лина пожала плечами.
— Если это так, — произнес Анатолий Владиславович, — то я хотел бы передать через вас Алексею, что он ведет себя крайне неразумно, распространяя информацию обо мне среди людей, с которыми он сейчас связан.
— Алеша едет на лето работать в спортивный лагерь.
— Вы так полагаете? — впервые усмехнулся мужчина, поднимаясь со скамьи.
— Передайте вашему легкомысленному супругу, что существуют долги посерьезнее денежных… Их и возвращают иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59