На четвертый день к ней в палату пришли врачи, подробно её расспросили, как заболела, что чувствует, какая семья, лечилась ли чем—нибудь, похудела или нет за время болезни. Все щупали её живот. В конце говорили одно и то же:
— Вам предстоит срочная операция на желудке.
Она молча слушала, стараясь не расплакаться. Когда поток врачей прекратился, легла на кровать, отвернулась к облупленной стенке и заплакала. Вдруг через некоторое время Надюша услышала, что кто—то вошел в палату и громким голосом спросил:
— Кто здесь Рогожина?
Она повернулась на голос и увидела перед собой того врача, который осматривал её в день поступления.
— Я, — она откинула одеяло и села.
— Так. Где вы делали анализ фиброгастроскопии? — строго спросил врач.
— В Медсервисе.
— Видите ли, по случайному стечению обстоятельств с вами в этот же день сдавала точно такой же анализ ваша однофамилица — Рогожина Н. Л., а вы, как известно — Рогожина Н. П., так я говорю?
— Да, я Рогожина Н. П., а в чем дело? — заволновалась Надюша.
Врач смотрел на неё испытывающим взглядом, от него ей стало не по себе.
— Вам на руки выдали по ошибке ее анализ, а ей выдали ваш. Вот, собственно в чём ошибка.
— Как так? — изумилась Надюша.
— Хм, — хмыкнул врач. — Бывает. Выходит, вас напрасно направили к нам. Вам нужно лечиться не у нас, а в другой больнице.
Надюша сидела, ошарашенная, с трудом понимая то, что говорил доктор.
— Если я вас правильно поняла, я получила чужой анализ, а на самом деле у меня нет рака и мне не нужна операция?
— Да, именно так. Я скажу вам больше: вам нужно провериться у гинеколога, у вас положительные тесты на беременность. Ваша однофамилица сегодня поступила к нам с кровотечением, на руках у неё был точно такой же анализ, как и у вас. Мы разобрались в этой ошибке.
— А где же я должна лечиться? — недоумённо спросила Надюша.
— Скорее всего, лечиться будете у терапевта, а наблюдаться у гинеколога, — ответил врач.
— Зачем мне наблюдаться у гинеколога? — ещё больше изумилась Надюша.
— Повторяю, у вас нет рака, симптомы, которые вас беспокоят, часто встречаются и у беременных, тем более, что тест на беременность у вас резко положительный, — терпеливо объяснил врач.
Надюша не знала, что делать. Радоваться не было сил, в голове была полнейшая неразбериха. Но одно она поняла: если только врач не обманывает, у неё нет рака.
— Вы не обманываете меня? — всё ещё не веря сказанному, спросила она. — Не понимаю, как врачи могли ошибиться?
— Я ничуть вас не обманываю. В медицине работают точно такие же люди, как и везде, а человеку свойственно ошибаться. Ничего удивительного здесь нет, — сказал врач.
— Странно, вы так легко говорите об этом, словно для вас это обычный пустяк. Как могли напутать? Вопрос стоит об операции, можно сказать о жизни и смерти, а вы так легко рассуждаете. Мне выдали чужой анализ, я чуть с ума не сошла от переживаний, столько слёз пролила. Если бы мой муж не поддержал меня, не знаю, что бы сделала от такого горя, а для вас это так просто! — Надюша расхрабрилась, её было невозможно остановить. — Однофамилице по ошибке выдают мой анализ, и она, больная раком, напрасно радуется, что у неё все в порядке. Теряет драгоценное время из—за чьей—то непростительной ошибки, в результате её привозят в больницу с кровотечением. И вот тут вы наконец—то обнаруживаете ошибку. Для вас это всего—навсего: «ничего удивительного в этом нет». Это преступление, понимаете? — Надюша так разошлась, что успокоиться ей было невозможно. — А если бы вы взяли меня на операцию, отрезали мне желудок — для вас это тоже нормально?! А потом бы вы мне сказали: «Ах, простите, ах, извините, мы немного напутали!»
Врач не стал выслушать справедливые упреки, повернулся спиной и пошел из палаты, бросив на ходу:
— Наша больница здесь ни при чём. Все претензии к Медсервису, где вам выдали анализ и прилепили диагноз рака. Мы вас сегодня выписываем.
Женщины, с интересом слушавшие разговор, стали её успокаивать:
— Ну, что вы так разошлись, вам радоваться надо, а вы нервничаете.
— Я бы не отказалась от такой ошибки, если бы это произошло со мной, — добавила больная, лежащая в углу палаты. Ей несколько дней назад убрали больное лёгкое.
Надюша посмотрела на желтушно—серого цвета женщину, хотела ей сказать:
— А вы уверены, что вам нужно было делать операцию, а может, вам тоже по ошибке сделали? — но воздержалась.
По всему было видно, что она раковая больная.
Тут дверь в палату открылась, и вошла Светлана Тропина. Подойдя к кровати, села рядом.
— Привет! Как ты тут? — спросила подругу, одновременно вытаскивая из сумки пакеты с яблоками и апельсинами.
— Ты как раз вовремя. Помоги мне собрать вещи, я ухожу отсюда, — возбуждённо сказала Надюша.
— Почему, ты что, отказалась от операции?
— Да, можно так сказать. Я отказалась, потому что мне не нужно её делать. Буду жить так.
— Ничего не понимаю. — Светлана смотрела на неё удивленными глазами.
— Пять минут назад мне сообщили, что мой анализ — это не мой, а чужой, а чужой анализ — это мой. Поняла что—нибудь? — с иронией в голосе ответила Надюша.
— Говори яснее, я ничего не понимаю.
— Ну, как ты не понимаешь, у меня нет рака, мне можно идти домой, они напутали с анализами. Слава Богу, что не успели сделать операцию, вовремя разобрались, и на том большое спасибо. Хорошо, что ты пришла, помоги мне собрать вещи и давай побыстрее отсюда исчезнем.
— Давай! — Светлана, не до конца понявшая суть сказанного, стала помогать упаковывать вещи. Попрощавшись со всеми в палате, они вышли на улицу, взяли первое попавшееся такси и уехали.
Дома для всех было полной неожиданностью её внезапное возвращение. Вечером, сидя за столом, когда дети легли спать, Надюша и Рогожин обсуждали всё, что пришлось пережить за эти дни. Рогожин сказал:
— Я всегда говорил и буду говорить: никогда, ни при каких обстоятельствах не нужно падать духом. А в твою болезнь я не верил с самого начала. Вот в беременность — это возможно, а всё остальное я категорически отвергаю.
— Ты, как всегда, прав! Я виню в этой ситуации только себя, хоть и наговорила сгоряча врачу столько неприятных вещей. Почему я не обратила внимание на фамилию и инициалы? Почерк был такой непонятный, что разобрать что—то было сложно, и всё—таки, будь я внимательней, могла бы сама увидеть ошибку. А я расстроилась, плакала, запаниковала. Когда паникуешь, словно по течению тебя несёт в омут, и нет никаких сил сопротивляться, — откровенно признавалась Надюша.
— Спасибо им, что эту ошибку они обнаружили до операции. А с беременностью мы сами разбёремся и со всем остальным тоже. Всё хорошо, что хорошо кончается, — подытожил Рогожин.
— Я теперь буду умнее. Любую бумажку, полученную из чужих рук, буду тщательно изучать по буквам, — пошутила Надюша.
Всё хорошо, она дома, можно наслаждаться обществом родных и близких людей. Но в душе остался осадок при мысли о той несчастной женщине, её однофамилице, которая сейчас переживает те же чувства, которые по чьей—то недобросовестности и небрежности довелось испытать ей. Увидев, что Рогожин встал из—за стола, она спросила:
— Ты куда?
— Я сейчас, подожди, скоро приду, выйду на улицу прогуляться с собакой перед сном.
Она убрала со стола посуду, приняла душ, приготовила постель, а Рогожина всё не было. «Странно, его так долго нет, куда он пропал?» — с тревогой подумала она.
Наконец раздался шум открываемой двери.
— Вы что так долго гуляете? — спросила она, выходя навстречу Рогожину. — Боже мой! Откуда такая прелесть? — изумилась Надюша, принимая из рук мужа огромный букет белых хризантем. — Где ты их взял?
— Места надо знать. Дарю тебе в честь благополучного возвращения и окончания черной полосы в нашей жизни. Теперь только положительные эмоции. — Рогожин обнял и поцеловал жену.
— Спасибо, я поставлю их в спальную, они свежи и очень нарядны.
Глава двадцать первая
Ада Васильевна в голове вынашивала одну единственную мысль — как отомстить Князеву и его пассии. Каждый день она по два—три часа просиживала в одноместной палате Сальникова. Сознание его было помутнено, но когда появлялись проблески, он общался с Адой Васильевной и понимал всё, что она говорила.
Она методично вкладывала в его голову, что знает, кто украл драгоценности и деньги.
— Ну, Сальников, ты хорошо сегодня спал, или опять всю ночь искал потерянные доллары, крестик и обручальное кольцо? — спрашивала она каждое утро своего подопечного.
— Как я могу спать? Я очень плохо спал, — вздыхал Сальников. — Как только закрою глаза, появляется любимый дядя из Америки и спрашивает, почему я не приехал к нему? Он удивлен, что я до сих пор лежу в больнице, ведь я совершенно здоровый человек. «Не понимаю, — говорит он, — от чего тебя лечат врачи? Приедешь ко мне, я покажу тебя самым лучшим докторам Америки, уверен, что они тебя признают абсолютно здоровым человеком». Когда слышу это начинаю плакать, боюсь сказать, что у меня деньги украли. Мне не на что к нему ехать. Я не хочу расстраивать дядю, он у меня хороший!
— Правильно делаешь, что не расстраиваешь доброго, заботливого дядю, — поддакивала Ада Васильевна. — Может быть, ты плохо искал, нужно лучше посмотреть?
— Нет, я везде искал, нигде их нет, — Сальников снова начинал плакать.
— Ну, не расстраивайся, смотри сюда! — Ада Васильевна вытаскивала из кармана халата фотографии Князева и Нинель Александровны, показывала Сальникову и говорила: — Ты видишь этих людей? Видишь, на шее у женщины крестик? Это твой крестик! Смотри, у мужчины на пальце обручальное кольцо, это твоё кольцо! Эти люди украли твои драгоценности и доллары, понимаешь?
Её пациент с жадностью всматривался в лица на снимке, с пристрастием рассматривая украшения.
— Да, понимаю, — кивал головой — Куда они девали мои деньги? — всхлипывал Сальников.
— Они всё забрали себе, это очень плохие люди. Деньги хотят истратить по своему усмотрению, но пока что ещё не истратили, а драгоценности носят. Видишь, они смеются над тобой, видишь? — Ада Васильевна тыкала пальцем на золотой крестик на шее Нинель Александровны и на кольцо на пальце Князева.
Сальников тупо смотрел на фотографию, до него туго доходил смысл сказанного, но после упорных тренировок, он при виде снимков Князева и Нинель Александровны начинал скрежетать зубами, сжимал огромные кулаки, становился свирепым, видно было, что злоба закипала и душила его.
Ада Васильевна, видя яркую негативную реакцию, старалась подогреть его ещё больше:
— Да, эти люди очень и очень нехорошие. Они пришли сюда ночью, когда ты спал и ничего не слышал, вытащили деньги у тебя из—под подушки, кольцо и крестик сняли и быстренько исчезли. Правильно я говорю?
Сальников утвердительно кивал в знак согласия.
— Покажи, где лежали твои денежки?
Он поднимал подушку и показывал рукой на то место, где лежали мифические деньги от несуществующего дяди из Америки.
— Сколько их у тебя было, ты помнишь?
— Помню, было тысяча долларов. Нет, — подумав с минуту, он всякий раз увеличивал количество «пропавших» денег, — было две тысячи, нет, ровно три тысячи, а теперь у меня нет ни копейки.
— Вот видишь, какие бессовестные, мерзкие людишки! Забрали доллары и радуются, что разбогатели. Им дела нет до того, что ты остался без денег и не можешь поехать к дяде. Тебе обидно?
— Да, — плакал Сальников, — мне очень обидно, я убью их!
— Прощать таких людей нельзя, — твердым голосом говорила Ада Васильевна, — но и убивать их до конца тоже не следует. А вот помять хорошенько бока, побутузить, поцарапать физиономии и потаскать за волосы, это нужно обязательно сделать, тогда они испугаются и отдадут тебе всё, что украли.
Но Сальников упрямо твердил:
— Нет, я убью их.
— Убьёшь, так убей, делай, как знаешь, — соглашалась в конце концов Ада Васильевна и уходила, довольная результатом дрессировки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Вам предстоит срочная операция на желудке.
Она молча слушала, стараясь не расплакаться. Когда поток врачей прекратился, легла на кровать, отвернулась к облупленной стенке и заплакала. Вдруг через некоторое время Надюша услышала, что кто—то вошел в палату и громким голосом спросил:
— Кто здесь Рогожина?
Она повернулась на голос и увидела перед собой того врача, который осматривал её в день поступления.
— Я, — она откинула одеяло и села.
— Так. Где вы делали анализ фиброгастроскопии? — строго спросил врач.
— В Медсервисе.
— Видите ли, по случайному стечению обстоятельств с вами в этот же день сдавала точно такой же анализ ваша однофамилица — Рогожина Н. Л., а вы, как известно — Рогожина Н. П., так я говорю?
— Да, я Рогожина Н. П., а в чем дело? — заволновалась Надюша.
Врач смотрел на неё испытывающим взглядом, от него ей стало не по себе.
— Вам на руки выдали по ошибке ее анализ, а ей выдали ваш. Вот, собственно в чём ошибка.
— Как так? — изумилась Надюша.
— Хм, — хмыкнул врач. — Бывает. Выходит, вас напрасно направили к нам. Вам нужно лечиться не у нас, а в другой больнице.
Надюша сидела, ошарашенная, с трудом понимая то, что говорил доктор.
— Если я вас правильно поняла, я получила чужой анализ, а на самом деле у меня нет рака и мне не нужна операция?
— Да, именно так. Я скажу вам больше: вам нужно провериться у гинеколога, у вас положительные тесты на беременность. Ваша однофамилица сегодня поступила к нам с кровотечением, на руках у неё был точно такой же анализ, как и у вас. Мы разобрались в этой ошибке.
— А где же я должна лечиться? — недоумённо спросила Надюша.
— Скорее всего, лечиться будете у терапевта, а наблюдаться у гинеколога, — ответил врач.
— Зачем мне наблюдаться у гинеколога? — ещё больше изумилась Надюша.
— Повторяю, у вас нет рака, симптомы, которые вас беспокоят, часто встречаются и у беременных, тем более, что тест на беременность у вас резко положительный, — терпеливо объяснил врач.
Надюша не знала, что делать. Радоваться не было сил, в голове была полнейшая неразбериха. Но одно она поняла: если только врач не обманывает, у неё нет рака.
— Вы не обманываете меня? — всё ещё не веря сказанному, спросила она. — Не понимаю, как врачи могли ошибиться?
— Я ничуть вас не обманываю. В медицине работают точно такие же люди, как и везде, а человеку свойственно ошибаться. Ничего удивительного здесь нет, — сказал врач.
— Странно, вы так легко говорите об этом, словно для вас это обычный пустяк. Как могли напутать? Вопрос стоит об операции, можно сказать о жизни и смерти, а вы так легко рассуждаете. Мне выдали чужой анализ, я чуть с ума не сошла от переживаний, столько слёз пролила. Если бы мой муж не поддержал меня, не знаю, что бы сделала от такого горя, а для вас это так просто! — Надюша расхрабрилась, её было невозможно остановить. — Однофамилице по ошибке выдают мой анализ, и она, больная раком, напрасно радуется, что у неё все в порядке. Теряет драгоценное время из—за чьей—то непростительной ошибки, в результате её привозят в больницу с кровотечением. И вот тут вы наконец—то обнаруживаете ошибку. Для вас это всего—навсего: «ничего удивительного в этом нет». Это преступление, понимаете? — Надюша так разошлась, что успокоиться ей было невозможно. — А если бы вы взяли меня на операцию, отрезали мне желудок — для вас это тоже нормально?! А потом бы вы мне сказали: «Ах, простите, ах, извините, мы немного напутали!»
Врач не стал выслушать справедливые упреки, повернулся спиной и пошел из палаты, бросив на ходу:
— Наша больница здесь ни при чём. Все претензии к Медсервису, где вам выдали анализ и прилепили диагноз рака. Мы вас сегодня выписываем.
Женщины, с интересом слушавшие разговор, стали её успокаивать:
— Ну, что вы так разошлись, вам радоваться надо, а вы нервничаете.
— Я бы не отказалась от такой ошибки, если бы это произошло со мной, — добавила больная, лежащая в углу палаты. Ей несколько дней назад убрали больное лёгкое.
Надюша посмотрела на желтушно—серого цвета женщину, хотела ей сказать:
— А вы уверены, что вам нужно было делать операцию, а может, вам тоже по ошибке сделали? — но воздержалась.
По всему было видно, что она раковая больная.
Тут дверь в палату открылась, и вошла Светлана Тропина. Подойдя к кровати, села рядом.
— Привет! Как ты тут? — спросила подругу, одновременно вытаскивая из сумки пакеты с яблоками и апельсинами.
— Ты как раз вовремя. Помоги мне собрать вещи, я ухожу отсюда, — возбуждённо сказала Надюша.
— Почему, ты что, отказалась от операции?
— Да, можно так сказать. Я отказалась, потому что мне не нужно её делать. Буду жить так.
— Ничего не понимаю. — Светлана смотрела на неё удивленными глазами.
— Пять минут назад мне сообщили, что мой анализ — это не мой, а чужой, а чужой анализ — это мой. Поняла что—нибудь? — с иронией в голосе ответила Надюша.
— Говори яснее, я ничего не понимаю.
— Ну, как ты не понимаешь, у меня нет рака, мне можно идти домой, они напутали с анализами. Слава Богу, что не успели сделать операцию, вовремя разобрались, и на том большое спасибо. Хорошо, что ты пришла, помоги мне собрать вещи и давай побыстрее отсюда исчезнем.
— Давай! — Светлана, не до конца понявшая суть сказанного, стала помогать упаковывать вещи. Попрощавшись со всеми в палате, они вышли на улицу, взяли первое попавшееся такси и уехали.
Дома для всех было полной неожиданностью её внезапное возвращение. Вечером, сидя за столом, когда дети легли спать, Надюша и Рогожин обсуждали всё, что пришлось пережить за эти дни. Рогожин сказал:
— Я всегда говорил и буду говорить: никогда, ни при каких обстоятельствах не нужно падать духом. А в твою болезнь я не верил с самого начала. Вот в беременность — это возможно, а всё остальное я категорически отвергаю.
— Ты, как всегда, прав! Я виню в этой ситуации только себя, хоть и наговорила сгоряча врачу столько неприятных вещей. Почему я не обратила внимание на фамилию и инициалы? Почерк был такой непонятный, что разобрать что—то было сложно, и всё—таки, будь я внимательней, могла бы сама увидеть ошибку. А я расстроилась, плакала, запаниковала. Когда паникуешь, словно по течению тебя несёт в омут, и нет никаких сил сопротивляться, — откровенно признавалась Надюша.
— Спасибо им, что эту ошибку они обнаружили до операции. А с беременностью мы сами разбёремся и со всем остальным тоже. Всё хорошо, что хорошо кончается, — подытожил Рогожин.
— Я теперь буду умнее. Любую бумажку, полученную из чужих рук, буду тщательно изучать по буквам, — пошутила Надюша.
Всё хорошо, она дома, можно наслаждаться обществом родных и близких людей. Но в душе остался осадок при мысли о той несчастной женщине, её однофамилице, которая сейчас переживает те же чувства, которые по чьей—то недобросовестности и небрежности довелось испытать ей. Увидев, что Рогожин встал из—за стола, она спросила:
— Ты куда?
— Я сейчас, подожди, скоро приду, выйду на улицу прогуляться с собакой перед сном.
Она убрала со стола посуду, приняла душ, приготовила постель, а Рогожина всё не было. «Странно, его так долго нет, куда он пропал?» — с тревогой подумала она.
Наконец раздался шум открываемой двери.
— Вы что так долго гуляете? — спросила она, выходя навстречу Рогожину. — Боже мой! Откуда такая прелесть? — изумилась Надюша, принимая из рук мужа огромный букет белых хризантем. — Где ты их взял?
— Места надо знать. Дарю тебе в честь благополучного возвращения и окончания черной полосы в нашей жизни. Теперь только положительные эмоции. — Рогожин обнял и поцеловал жену.
— Спасибо, я поставлю их в спальную, они свежи и очень нарядны.
Глава двадцать первая
Ада Васильевна в голове вынашивала одну единственную мысль — как отомстить Князеву и его пассии. Каждый день она по два—три часа просиживала в одноместной палате Сальникова. Сознание его было помутнено, но когда появлялись проблески, он общался с Адой Васильевной и понимал всё, что она говорила.
Она методично вкладывала в его голову, что знает, кто украл драгоценности и деньги.
— Ну, Сальников, ты хорошо сегодня спал, или опять всю ночь искал потерянные доллары, крестик и обручальное кольцо? — спрашивала она каждое утро своего подопечного.
— Как я могу спать? Я очень плохо спал, — вздыхал Сальников. — Как только закрою глаза, появляется любимый дядя из Америки и спрашивает, почему я не приехал к нему? Он удивлен, что я до сих пор лежу в больнице, ведь я совершенно здоровый человек. «Не понимаю, — говорит он, — от чего тебя лечат врачи? Приедешь ко мне, я покажу тебя самым лучшим докторам Америки, уверен, что они тебя признают абсолютно здоровым человеком». Когда слышу это начинаю плакать, боюсь сказать, что у меня деньги украли. Мне не на что к нему ехать. Я не хочу расстраивать дядю, он у меня хороший!
— Правильно делаешь, что не расстраиваешь доброго, заботливого дядю, — поддакивала Ада Васильевна. — Может быть, ты плохо искал, нужно лучше посмотреть?
— Нет, я везде искал, нигде их нет, — Сальников снова начинал плакать.
— Ну, не расстраивайся, смотри сюда! — Ада Васильевна вытаскивала из кармана халата фотографии Князева и Нинель Александровны, показывала Сальникову и говорила: — Ты видишь этих людей? Видишь, на шее у женщины крестик? Это твой крестик! Смотри, у мужчины на пальце обручальное кольцо, это твоё кольцо! Эти люди украли твои драгоценности и доллары, понимаешь?
Её пациент с жадностью всматривался в лица на снимке, с пристрастием рассматривая украшения.
— Да, понимаю, — кивал головой — Куда они девали мои деньги? — всхлипывал Сальников.
— Они всё забрали себе, это очень плохие люди. Деньги хотят истратить по своему усмотрению, но пока что ещё не истратили, а драгоценности носят. Видишь, они смеются над тобой, видишь? — Ада Васильевна тыкала пальцем на золотой крестик на шее Нинель Александровны и на кольцо на пальце Князева.
Сальников тупо смотрел на фотографию, до него туго доходил смысл сказанного, но после упорных тренировок, он при виде снимков Князева и Нинель Александровны начинал скрежетать зубами, сжимал огромные кулаки, становился свирепым, видно было, что злоба закипала и душила его.
Ада Васильевна, видя яркую негативную реакцию, старалась подогреть его ещё больше:
— Да, эти люди очень и очень нехорошие. Они пришли сюда ночью, когда ты спал и ничего не слышал, вытащили деньги у тебя из—под подушки, кольцо и крестик сняли и быстренько исчезли. Правильно я говорю?
Сальников утвердительно кивал в знак согласия.
— Покажи, где лежали твои денежки?
Он поднимал подушку и показывал рукой на то место, где лежали мифические деньги от несуществующего дяди из Америки.
— Сколько их у тебя было, ты помнишь?
— Помню, было тысяча долларов. Нет, — подумав с минуту, он всякий раз увеличивал количество «пропавших» денег, — было две тысячи, нет, ровно три тысячи, а теперь у меня нет ни копейки.
— Вот видишь, какие бессовестные, мерзкие людишки! Забрали доллары и радуются, что разбогатели. Им дела нет до того, что ты остался без денег и не можешь поехать к дяде. Тебе обидно?
— Да, — плакал Сальников, — мне очень обидно, я убью их!
— Прощать таких людей нельзя, — твердым голосом говорила Ада Васильевна, — но и убивать их до конца тоже не следует. А вот помять хорошенько бока, побутузить, поцарапать физиономии и потаскать за волосы, это нужно обязательно сделать, тогда они испугаются и отдадут тебе всё, что украли.
Но Сальников упрямо твердил:
— Нет, я убью их.
— Убьёшь, так убей, делай, как знаешь, — соглашалась в конце концов Ада Васильевна и уходила, довольная результатом дрессировки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40