— Вот мама пишет. Володя Федоров взял и отказался ехать в какую-то дыру, вроде этой! И вот добился, уехал в Англию! С женой! А ты? Ничтожество, вот кто ты!
— Что ты от меня хочешь? — еле сдерживаясь, чтобы не закричать в ответ, спросил Андрей. — Я не желаю поступать, как Володька Федоров. Пойми ты наконец! Я не хочу обивать пороги, ссылаться на болезни и на свою особую одаренность, не могу всюду искать блат. Не могу! Не буду!
— И прекрасно. И не надо, — почти шепотом сказала Люся, поспешно входя в ванную и закрывая за собой дверь. — Больше я вообще от тебя ничего не хочу! Тебе здесь нравится? Ну и оставайся. На здоровье. А мне здесь не нравится. Такая уж я, извиняюсь, несознательная! — У Люси вдруг задрожал подбородок. — Мне здесь все отвратительно: и эта работа и эти люди. И я не хочу, чтобы ты окончательно искалечил мне жизнь, мне и… — в этот момент за дверью послышался топот детских ног, и Люся докончила: — моему сыну!
— Это, между прочим, и мой сын.
— Мама, это я! — раздался из-за двери Вовкин голосок. — А чего мне делать? А я больше каши не хочу!
— Сейчас, сынок, сейчас! — крикнула Люся и, снова понизив голос, зло сказала Андрею: — Я не хочу больше здесь жить и здесь работать. И мы с Вовкой отсюда уедем. Так и знай.
Не давая Андрею ответить, Люся выскочила из ванной. В дверях мелькнул ее пестрый халат, золотистые, небрежно сколотые волосы, и Андрей остался один.
«Что ж, чем хуже, тем лучше, — стиснув зубы, подумал он. — По крайней мере все становится на свои места. Пусть едет. И пусть не думает, что я буду умолять ее остаться. Нет! Просто я знаю теперь ей настоящую цену».
Андрею казалось, что он рассуждает сейчас по-мужски — трудно, беспощадно и справедливо. Но в глубине души у него теплилась надежда, что Люся не может так поступить, что она, при всем своем эгоизме и злой вздорности, все же одумается. Ведь она же любит его.
Андрей повернулся к зеркалу и стал торопливо добриваться. Он уже опаздывал.
Завтрак прошел в молчании. Только перед самым уходом Андрей уже в дверях холодно сказал:
— Люся, прошу тебя, ты все-таки подумай еще раз.
В ответ Люся запальчиво воскликнула:
— Все, что мне надо, я уже продумала!
Когда за Андреем захлопнулась дверь, она усталой походкой возвратилась в спальню и остановилась посреди комнаты.
В этот момент у входной двери раздался звонок. Люся побежала открывать.
На пороге стояла худая, сутулая старуха с остреньким личиком и черными бусинками-глазами. В руках она держала потертую черную сумку и еще одну, клеенчатую, на «молнии».
— К вам я, — сказала старуха, окинув Люсю быстрым, оценивающим взглядом. — Мария Адольфовна прислала. Клепикова я…
Люся всплеснула руками.
— Ну, конечно! А я-то чуть не забыла! Проходите, пожалуйста. Вас, кажется, Полиной Борисовной зовут?
— Именно.
Клепикова тщательно вытерла в прихожей ноги, сняла пальто, шляпку и, захватив обе сумки, прошла в комнату. «Не больно-то богато живут, — сказала она себе, оглядевшись. — Заработай тут. Ну и времена наступили, господи! Чтобы таможенным чиновникам контрабанду приносить! Да у них у самих ее должно быть вот так», — и она мысленно провела себя ладонью по горлу.
Тем временем Люся, усадив сына за игрушки и отослав няню на рынок, вернулась к Клепиковой и, сгорая от нетерпения, спросила:
— Что же у вас сейчас есть, Полина Борисовна? Я столько чудных вещей видела у Марии Адольфовны.
— Все есть, милая, все. А чего нет, то будет. Ну вот, к примеру, я захватила…
Клепикова вынула из клеенчатой сумки уложенные в прозрачные пакеты кофточки и мужские рубашки из нейлона, два отреза яркой и легкой ткани, дамскую сумку с красивым замком, несколько безделушек.
— Много с собой не принесешь, милая, — строго сказала Клепикова. — Ежели появится интерес, то милости прошу ко мне.
— Появится, Полина Борисовна, появится.
Люся с восхищением перебирала вещи на столе, а отрезы даже приложила к себе. Только мужские рубашки она равнодушно отложила в сторону.
«Ишь ты, — отметила про себя Клепикова. — Словно и нет супруга». Это навело ее на мысль, и она осторожно сказала:
— Ежели еще какая услуга понадобится, тоже милости прошу.
— Какая же еще? — удивилась Люся.
— Ну, мало ли какие у нашей сестры секреты вдруг появляются. Глядишь, какая помощь и нужна будет.
Люся смущенно улыбнулась.
— Что вы, Полина Борисовна…
— А что? — строго переспросила ее Клепикова. — Вон вы какая хорошенькая да молоденькая. Только и жить сейчас. Ну, да вам за себя виднее.
Люсе были неприятны ее намеки, неприятна была и сама эта старуха, внешне такая чопорная и строгая, но, как видно, готовая на любые, самые грязные услуги. Тем не менее вещи, которые она предлагала, были так очаровательны, так изящны, что Люся не находила в себе силы отказаться от них. «Какое мне в конце концов до нее дело? — думала Люся. — Куплю, что мне надо, и все».
Истерзанная сомнениями и соблазнами, Люся после долгих колебаний отобрала, наконец, несколько вещей. Когда Клепикова назвала цену, Люся отметила про себя, что ждала услышать сумму поменьше. Без всякой совести, видно, старуха. Тем не менее, если Люся купит еще две-три кофточки, то и тогда она обойдется теми деньгами, что прислала ей недавно мама на обзаведение. Все равно никакого обзаведения не будет!
— Так я запишу ваш адрес, Полина Борисовна, — сказала Люся, когда Клепикова начала прятать в сумку оставшиеся вещи.
— Пиши, пиши, милая, — снисходительно проворчала та. — А то приходить мне сюда совсем не с руки. Это я уж так согласилась, все равно кой-куда по делу шла.
Когда Клепикова, наконец, ушла, Люся некоторое время еще стояла у зеркала, то надевая новые кофточки, то прикладывая к себе купленный отрез. Чудесно! Как идут ей все эти вещи! Это не только «ее цвета», у кофточек даже и «ее фасоны», они как-то по-особенному украшают ее, подчеркивая одни линии, скрадывая другие.
В передней раздался звонок, это с рынка возвратилась няня. Открыв ей дверь, Люся посмотрела на часы. Боже мой, как бежит время! Ей уже пора на работу.
По дороге Люсе неожиданно пришла в голову мысль, от которой у нее даже холодок прошел по спине. Откуда у этой Полины Борисовны такие вещи? А что, если… Ведь рядом граница!.. Да, да, что, если это контрабанда? Надо сейчас же кому-нибудь рассказать об этом. Но тогда как же будет выглядеть она, Люся? Это же скандал. И еще накануне ее отъезда отсюда. Может быть, рассказать обо всем Андрею, посоветоваться? Ни в коем случае! И потом, что она паникует? Почему это обязательно контрабанда? Разве мало вещей привозят из-за границы открыто? Может быть, эта Полина Борисовна — заурядная спекулянтка? Даже скорей всего это так. Будет разве такая старуха рисковать? Конечно, и в этом случае покупать такие вещи нельзя, особенно работнику таможни. Но… Люся ведь скоро уедет отсюда, и все забудется. Не такое уж это в конце концов преступление.
Люся рассуждала так весь остаток пути от дома до работы, и, когда за вторым мостом показался тонкий шпиль вокзала, она окончательно убедила себя, что не погрешит против своего долга, если никому ничего не скажет. Люся только решила про себя, что при первой же встрече с Полиной Борисовной постарается выведать, где та достает вещи.
И все же какое-то тайное беспокойство поселилось с того момента в душе у Люси.
B кабинете Жгутина у стола сидел тощий и прямой, как палка, иностранец. Пальто с широким бобровым воротником было небрежно расстегнуто, на жилистой шее под подбородком алел галстук-бабочка. Худое надменное лицо его было бледно, тонкие синеватые губы кривились от злости.
— Мое удостоверение! — с сильным акцентом раздраженно произнес он, передвигая через стол Жгутину книжечку. — Не имеете права делать этот… этот дикий досмотр! Я пожалуюсь вашему министру иностранных дел. Я обедаю у него в субботу. Произвол! Иммунитет! Вам понятно это слово?
Жгутин спокойно, почти ласково кивнул головой.
— Слово это понятно, господин Хальфенберг. Но что поделать, если ваш ранг иммунитетом не пользуется? Ведь вы помощник атташе, не так ли?
— Да, да!.. Но взаимность… Мы тоже можем… Наш канцлер очень щепетилен в вопросах престижа.
— Взаимность прежде всего, — снова любезно кивнул головой Жгутин и поднял палец. — Но и уважение законов страны пребывания, — он с улыбкой развел руками. — Надо подчиниться, господин Хальфенберг. Да и стоит ли нам ссориться из-за досмотра? Ведь главное — это пиво, которое вы везете? Я вас правильно понял?
— Именно, — важно согласился помощник атташе. — Именно пиво. Я надеюсь, что тут…
— Одну минуту, — остановил его Жгутин и кинул быстрый взгляд на стоявших в стороне Филина и Люсю, взгляд такой озорной, что Люся невольно улыбнулась. Но Филин не повел и бровью. Он жадно слушал разговор, боясь пропустить хоть слово. Пусть только Жгутин споткнется, отступит перед этим наглым немцем. Он, Филин, найдет способ сообщить об этом в Москву.
— Одну минуту, — повторил Жгутин. — Значит, вопрос о досмотре мы выяснили и перейдем к вопросу о пиве, не так ли?
— О да, да! К вопросу о пиве…
— Мы договорились, что у вас нет к нам претензий и вы готовы уважать наши законы.
— Да, да! Но пиво!..
— Пива везите сколько угодно, господин Хальфенберг! — дружелюбно воскликнул Жгутин.
Немец впервые позволил себе чуть-чуть улыбнуться.
— Да, но пошлины! Это же разорение!
— Это закон. И у вас тоже.
— О, закон, — немец хитро прищурился и щелкнул пальцами, — Я его тоже знаю. Но это мой груз, адрес посольства.
Жгутин добродушно покачал головой.
— Но только в размерах личной потребности.
— Именно!
— Вы хотите сказать, — с подчеркнутой тревогой переспросил Жгутин, — что у вас лично такая потребность?
— Да, да!
— Четырнадцать тонн?!
— Ну конечно.
— Господин Хальфенберг, из одного человеколюбия я не пропустил бы такое количество пива. А тут еще закон…
Бледное лицо немца начало медленно багроветь. Кулаком, затянутым в кожаную перчатку, он стукнул по колену и злобно крикнул:
— Если так!.. Я не подпишу больше ни одной бумаги в СССР!
Жгутин спокойно пожал плечами.
— Вас уволят с работы за бездеятельность.
— Варварство!
— Варварство — так много пить пива, да еще не платить за удовольствие.
Толстое и доброе лицо Жгутина как-то неуловимо изменилось, и появившееся на нем выражение непреклонности удивило Люсю. «Кажется, я еще плохо его знаю», — подумала она.
В этот момент немец медленно поднялся со своего места, секунду подумал, потом важно протянул руку вставшему вслед за ним Жгутину,
— Привет, господин… э-э…
— Жгутин.
— …господин Жгутин. Учтите. Только из личного расположения к вам я удовлетворяюсь вашим разъяснением. Я рад знакомству. Примите заверение в самом высоком уважении, — неожиданно он ослепительно улыбнулся и спросил: — Семь тонн оставляю вам, семь везу в Москву, а?
Жгутин весело рассмеялся.
— Совсем неплохо! Но… без пошлины это невозможно, господин Хальфенберг. Никак невозможно.
— Да, да, закон? — немец в шутливом горе покачал головой. — Да, да, понятно. До лучших времен, господин Жгутин!..
Он церемонно поклонился и вышел. Когда за ним закрылась дверь, Жгутин, пыхтя, вылез из-за стола и с усмешкой сказал:
— Международный конфликт из-за пива урегулирован. Каков фрукт, а? Думает, мы не знаем дипломатического статуса такой персоны, как он.
— Уж очень вы с ним цацкались, — заметил Филин, — Попался бы он мне… Вот они, между прочим, заботятся о престиже.
— А мы, выходит, нет? — Жгутин недовольно посмотрел на своего заместителя. — Я полагаю так, Михаил Григорьевич. Если можно выполнить свой долг и при этом остаться в дружбе, то это самый лучший способ сохранить престиж. А ссорами, грубостью и обидами вы этого вообще не добьетесь.
— Красивые слова, — проворчал Филин. — А эти господа понимают только силу. И престиж — это прежде всего сознание своей силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40