– Милиция вокруг нас засуетилась, Виктор.
– На чем застукали? – с показным равнодушием спрашивает Виктор.
– Да ни на чем. Организуют родительский актив. Наши вчера записались. Интересно, какой кружок способен вести мой папоч­ка?
– А он кто?
– Специалист по кожезаменителям, – пожимает плечами Леша.
– Классный кружок, – осеняет Мишу. – «Кожезаменители в быту молодежи». Будешь поставлять наглядные пособия.
– Точно. Кому чего на роже заменить, – похохатывает Виктор. – Ну-ка, расскажите про милицию.

* * *
Знаменский и Нина возвращаются между тем в отделение.
– Пал Палыч, завтра снова с визитами?
– А что, Нина-Тоня, мне нравится ходить с вами в гости.
– Мне тоже, – вскидывает глаза Нина. – Но ведь надо спе­шить. Вчера мы посетили восемь семей, сегодня – девять и столько раз пили чай…
– А толку чуть, да?
– Наоборот, мне кажется, что мы уже видели их. Или его.
– Вполне вероятно.
– Топорков, да? Из него прямо лезут эти словечки, повадки! Вы тоже о нем думаете, да? Нет? Но кого-нибудь вы подозревае­те? – Нина засматривает Знаменскому в лицо.
– Дайте вашу книжечку. Вот, с первых страничек: Гвоздарев, Мухин, Терентьевы. Терентьевы… Вы бы хотели таких родителей?
– Нет…
– Правильно, они на редкость нудные. Две скрипучие деревян­ные пилы.
– Ой, Пал Палыч, – улыбается Нина.
– Да чем я виноват, если они такие? А из сына с дочерью жизнь ключом. Вспомните этого Леху-Ледокола. Разве не может он баловаться пистолетом?
– Может… Хоть бы не он!
– А Сэм – Мухин?
– Где дед-старовер и «отец – не мать»? Мне кажется, он больше на словах боек.
– Но стремление не быть как все… Может, и он. Тем более, что дома опять-таки…
– Да, общего языка нет. В этой компании, пожалуй, только Гвоздарев с матерью считается, верно?
– Верно. Сенька, по прозванию Гвоздик. Трудно ему, да еще при тех сплетнях, что ходят.
– Пал Палыч, она не такая! Злословят потому, что красивая.
– Разве я говорю, что «такая», Нина-Тоня! Я говоря, что Сеньке трудно. Комплекс неполноценности. Позарез надо чем-то компенсировать. Мальчишка заводной.
– Гвоздик сильно нервничал при нас, да?.. Ой, Пал Палыч, но ведь не он же! Его слишком жалко. Нет, и остальных жалко.

* * *
Бондарь мрачнее тучи.
– Стараюсь, маэстро! В три узла готов!.. – клянется Виктор.
– Старайся, Витек. Старайся, пока я добрый, – зловеще-ласково внушает Бондарь. – Если милиция до пистолета доберет­ся, я тогда в тридцать три завяжу. По крайней мере не продашь, когда заметут.
Виктор опасливо ежится.
– Нет, ну… На чем же заметут… Вроде бы не на чем.
– А ты не зарекайся, такой страховки небось нету. Транзитни­ки мы, ясно? Уже засиделись. Не к добру… Короче, даю тебе три дня сроку. На Таганке у метро есть блинная, знаешь? С завтрева в восемнадцать часов жду там. Только не ори: «Привет, маэстро!» Пятница – крайний срок!

* * *
Угрозы маэстро – не пустой звук. Виктор понимает. Надо спешить…
– Топору и топоришкам! – провозглашает он, застав парней за вялым разговором.
Те отвечают вразброд и неуверенно: крутится тут новый тип, а что за тип – неведомо.
– Отойдем на пару слов, – говорит Виктор Топоркову.
Отходят в сторону.
– Считаю, пора для знакомства, – Виктор щелкает себя по шее. – И вообще, для осмысления жизни.
Топорков польщен:
– Если ставят – не отказываюсь. – И машет приятелям: – Я пошел!
Они уходят, сворачивают за угол, продолжая разговор.
– А касательно Лехи у меня политика – сестричку клею, куколку.
– Да она еще… Что она понимает?
– Объясню – поймет!
Виктор покровительственно хихикает.

* * *
Томин валится на диван в кабинете Знаменского. Подождав немного, Пал Палыч присаживается рядом.
– Саша, ну что?
– А что? Тихо, покойно, мягкий диван… Только не давай мне спать, не добудешься.
– Ты пропадал пять дней – что принес?
– Пока шел, что-то, помнится, было… – Томин лукаво приот­крывает один глаз. – Ах да, ты интересовался неким Бондарем. Нашел я его берлогу. – Там сейчас поджидают.
– Гора с плеч! Да расскажи же.
– Слишком длинная история. Она описана в рапорте. А рапорт лежит в папке. Папка в сейфе, сейф в кабинете у начальника… К чему это я?.. А-а, да: в ближайшие часы доставят Бондаря, подготовь достойную встречу…
Встреча подготовлена. Бондарь сидит между двух мужчин, однотипных с ним по комплекции, возрасту, цвету волос. Рядом на столике лежат три кепки.
– Начинаем опознание, – объявляет Знаменский.
Томин выходит в коридор. Бондарь быстро меняется местами с соседом. Заметя, что двое других без галстука, стаскивает свой. Томин вводит продавщицу.
– Посмотрите внимательно, – говорит ей Знаменский, – есть ли среди опознаваемых мужчина, которого вы прежде видели.
– Сейчас, – толстуха попеременно вглядывается в мужчин. – Сейчас-сейчас…. Вот ведь… Как-то все кажется по-другому.
– Наденьте, пожалуйста, кепки, – обращается Знаменский к опознаваемым. Те надевают, кто как привык.
– Кепка у него была на лоб, и воротник поднят, – в сомнении бормочет женщина.
– Надвиньте кепки пониже, – распоряжается Знаменский. – Поднимите воротники. Так?
– Так… – растерянно подтверждает продавщица. – Теперь все получились похожи, ну что ты будешь делать!
– Прошу опознаваемых встать. Повернитесь в профиль. Прой­дите по очереди туда-сюда. Ну? – спрашивает он женщину снова.
Женщина медлит, всматривается в Бондаря. Но он сейчас двигается и голову держит иначе, чем обычно.
– Вот словно бы и похож и не похож. А точно, что один из них?
– Это должны сказать вы.
– Если бы сразу – я бы непременно узнала! Тогда как живой стоял!…
– Будьте добры, каждый произнесите фразу: «Давай деньги! Пристрелю!» – с последней надеждой предлагает Знаменский.
Бондарь выговаривает слова мягко, улыбчиво, а двое других, как на грех, в соответствии со смыслом фразы.
– Этот, наверно! – говорит продавщица о мужчине, «сыграв­шем» более выразительно. Нет? Не угадала?.. И что ж теперь делать?
– Расписаться в протоколе, – указывает он место на листе.
– До чего обидно вышло! Уж извините меня! – Она прижима­ет к груди пухлые руки, так с прижатыми руками и уходит.
– Вы останьтесь, – говорит Знаменский Бондарю, – осталь­ные свободны.
Сорвалось!.. Дальнейший разговор ведется с обеих сторон без азарта. Просто определенные вопросы должны быть заданы для формы. А довольный Бондарь разрешает себе слегка покуражить­ся.
– Стоило утруждать себя и меня. Вызвали бы и спросили напрямую: «Бондарь, брал магазин или не брал?» Я бы ответил. Бондарь от своего никогда не отказывается. Если, конечно, пой­мают.
– На что вы живете? Почему не работаете? – кидает Томин.
– Придется, наверно, трудиться. Воровать, товарищи, тяжело, – отложение солей, сердце пошаливает. – Он вольготно разва­лился на стуле.
– Где ваш пистолет?
– У вас, где же еще.
Пауза. Знаменский и Томин сохраняют невозмутимость, и все же Бондарь понимает, что «ТТ» пока к ним не попал. Он ухмыля­ется с облегчением.
– Этот «мой пистолет» существует только в протоколах мили­ции. Из вас кто-нибудь видел его в глаза? Не видел. Записали давным-давно в дело с пустых слов, так он за мной и тянется. Чуть где преступление с оружием – тащат Бондаря.
– Сегодня мы вас отпускаем, – говорит Знаменский. – Но, думаю, понадобитесь. Где тогда найти?
– Не-ет, так не годится! Если есть основания, то либо арестуй­те, либо подписочку о невыезде, чин чинарем. А просто так – это, извините, где хочу, там и обитаю. Могу идти? – И приподняв кепку, скрывается за дверью.
– И ушел себе, веселый и довольный. А нам остался сейф, а в сейфе папка, а в папке увлекательная повесть о пяти днях инспек­тора Томина. Вот тут и работай!
– Саша, Бондарь ведь опасался, что «ТТ» у нас. Значит, судьба его и Бондарю неизвестна?
– Если бы выяснить, при каких обстоятельствах мальчишки получили к нему доступ! Тогда обратным ходом можно бы снова выйти на Бондаря.
Знаменский подпирается кулаком в раздумье. Потом, решив­шись, набирает номер.
– Зорину, пожалуйста. – И, ожидая, пока Нина возьмет труб­ку, говорит Томину. – Иного пути не вижу. Заставим ребят пос­мотреть этому пистолету в глаза. Пусть поймут, что он такое.

* * *
Ранний вечер. Клуб ЖЭКа. В закулисной комнатке – Знамен­ский, Кибрит и Нина. Все в форме. Из зала доносится ребячий галдеж.
– Ой, Пал Палыч, как я волнуюсь!
– Ничего, Нина-Тоня, рискнем.
– Вот и закончится наша с вами работа…
– Да, хватит чай распивать, – рассеянно отзывается Знаменс­кий. – Взгляну на них пока из-за кулис.
Он выходит, девушка грустно смотрит вслед.
– Нина! – окликает Кибрит. – Учтите, Пал Палыч чрезвы­чайно наблюдателен.
– Я знаю, – смущается Нина.
– Чрезвычайно! – со скрытой иронией повторяет Кибрит. Кроме тех случаев, когда дело касается неравнодушных к нему девушек.
– Почему вы это говорите?
– Потому что… вы напрасно скрываете свои чувства.
Не знаю, ты ли нужна Павлу, думает Кибрит. Но кто-то нужен наконец. Нужна семья – не мимолетные связи… Я могла бы поделиться с тобой опытом собственных ошибок. С Павлом надо действовать быстро и решительно. Не выжидать. Не отклады­вать. Не давать привыкнуть к себе. Ты ему нравишься, ты мне нравишься, ты влюблена, и я вас сосватаю!
Знаменский возвращается, говорит, что пора начинать.
Они проходят на сцену. В зале кучками сидят подростки. Нес­колько девочек. В сборе компании Ледокола и Топоркова. Ребята держатся развязно, преувеличенно громко хохочут при малей­шем намеке на шутку.
Знаменского, Кибрит и Нину встречают шумом, ироническими аплодисментами.
– Здравствуйте, ребята, – начинает Пал Палыч стоя. – Если будете так галдеть, никто ничего не услышит. – Он дожидается относительной тишины. – Зорину, вашего инспектора, представ­лять, видимо, нет нужды. Это – Зинаида Яновна Кибрит, экс­перт-криминалист, начальник отдела нашего НТО. Со мной уже многие встречались, вижу знакомые лица.
– И как мы – смотримся? – спрашивают из зала.
– Смотритесь, смотритесь, давайте только потише. Судя по настроению, публика ждет, что дядя милиционер побеседует о правилах в общественных местах. Но разговор предстоит более серьезный. Собираюсь рассказать вам одну уголовную историю.
Волна оживления: «Это подходяще!», «Обожаем!»
– Да, уголовную историю, которая прямо касается кое-кого из вас. И чем она завершится, еще неизвестно… Около двух недель назад здесь по соседству был ограблен галантерейный магазин.
– Дядя милиционер, это не я! – дурашливо вскакивает здоро­венный детина.
– Разумеется, не ты, малыш, тебя бы давно поймали… Тихо! А то я замолчу… Это сделал человек опытный и опасный, и он еще на свободе.
– Плохо работаете, – доносится из другого угла зала.
– Учту критику. При ограблении преступник был вооружен пистолетом «ТТ». Вот о пистолете у нас с вами и пойдет речь. – Он коротко молчит, обводит глазами лица ребят. – История сделала неожиданный виток. В вашем районе обнаружили два трупа.
Аудитория замирает.
– Два трупа голубей.
Хохот. И снова Знаменский присматривается: кому не смешно?
– Смех – смехом, но выяснилось, что голуби убиты не камнем, не палкой – их застрелили. Из пистолета марки «ТТ».
– Как же это выяснилось? – спрашивает Миша Мухин.
– Законный вопрос: я его ждал. На месте стрельбы нашли гильзы. А по гильзе можно определить и тип оружия и то, какой именно пистолет выбросил данную гильзу. Прошу вас, Зинаида Яновна. – Он остается на ногах: так видней.
– Я думаю, вы примерно представляете механизм выстрела, – ее глуховатый низкий голос заставляет ребят немного присми­реть. – Но вряд ли вы знаете, что на гильзе всегда остаются следы от внутренних частей пистолета. Следы бойка, отражателя, выб­расывателя. Так вот, каждый пистолет оставляет лишь одному ему присущие следы.
– Как отпечатки пальцев? – спрашивает девочка из задних рядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9