Раз вы пришли сюда, я должна знать.
– Ну сделал я заход на экспертизу по делу Миркина, пугнул, чтоб молчала… а то, мол, придушу любимого племянника.
– Какая кровожадность! – оживилась Прахова. – И что же?
– Такая гадина попалась: да-да, говорит, конечно, а сама, выходит, побежала жаловаться!
– M-м… нехорошо. Но что вас, собственно, толкнуло?
– Борис взвешивал дома металл?
– Как же иначе?
– Тогда на весах найдут шлих.
– Ай-я-яй!
– Я хотел предотвратить.
– Как жаль, что сорвалось! Задумано было талантливо. Н-да, боюсь, Борису придется туго. Впрочем, он довольно хитер.
– Продать может?
– Меня нет. Я его воспитала, как родного, вывела в люди. Он мне всем обязан. А вот вашего посредника… Он ведь теперь никому не нужен, только помеха, а?..
– Если выберусь цел, я о нем подумаю. – Приезжий посмотрел в глаза старухе: они тоже горели молодо и зло.
* * *
С немалыми предосторожностями и уловками добрался Приезжий до пивной. По всем приметам позади было чисто.
В помещении, хорошо видном сквозь широкое окно, уже составляли один на другой столики, и лишь барабанщик ютился еще в уголке, сморенный ожиданием и несчетными пенными кружками, влитыми в утлую свою утробу.
Растворившись в тени газетного киоска, Приезжий выждал, пока того выдворили на улицу. В растерянности он топтался у дверей, памятуя, что ведено отсюда не отлучаться. Однако пиво не греет, а лужи на глазах затягивало ледком, и спустя минут двенадцать Чистодел закоченел настолько, что презрел начальственное приказание. Он зарысил сначала вправо, но от угла повернул в противоположном направлении – в теплые недра метро.
Приезжий незримо сопровождал его, молясь своему охотничьему богу, чтобы не оказалось иных сопровождающих. Нет, никого не интересовал продрогший вечерний прохожий, нырнувший в вестибюль под светящейся буквой «М».
Здесь Приезжий взял Чистодела за локоть и повлек в безлюдный затишливый уголок.
– Да куда ж вы делись?! Я всякое терпение потерял! Чуть не околел на морозе! Остался, как вошь без хозяина!.. – запричитал, заобижался, закапризничал Чистодел.
Приезжий дал ему выговориться, отогреться и обрести способность порадоваться возвращению бесстрашного, отчаянного, мудрого товарища. Несколько ласковых фраз уверили Чистодела, что Приезжий никак не мог явиться раньше, выше головы занятый множеством хлопот.
– Но дело выгорело – купца я нашел.
Барабанщик преисполнился восхищения:
– Да как же вам пофартило?
– Секрет фирмы. А мужик что надо, возьмет товар, как у Миркина брал.
– Кто ж он? – жадно спросил Чистодел
– Экий шустрый! Много будешь знать – скоро состаришься. Пошли, примем на прощанье, грамм по триста – и в разные стороны.
С физиономии барабанщика сползло радостное выражение.
– Стало быть, меня побоку? – возмутился он. – Так, да? То был Чистодел лучший друг, а теперь под зад коленом?
– Закон жизни, дорогой. Связь закоротилась, лишние руки кому нужны?
– А мой парное? Я тут с вами бегал, сколько страху натерпелся. Это все за спасибо?!
– Парное за мной. Доеду до места – вышлю. Тебе ведь до востребования? Координаты помню.
Вроде и пообещал, но небрежно так, чтобы отделаться.
– Пришлете вы, так я и поверил! – озлился Чистодел.
– Слушай, мне некогда, встреча с купцом через два часа.
– Вот и я с вами. Получу свое с товара – тогда до свидания.
– Нельзя! Спугнешь ты мне купца, я обещал быть один.
Для страховки Чистодел ухватил Приезжего за рукав.
– Ничего не спугну, постою где-нибудь сбочку!
Тот изобразил колебание:
– Прямо не знаю… Ну, ладно, пожалею тебя, инвалида. Двигаем в Расторгуево.
– Куда?!
– Станция Расторгуево. На электричке.
Чистодела сотряс озноб: то ли последняя порция холода выходила, то ли предчувствие пробрало. С сомнением вглядывался он в опасного своего спутника.
– Вот я и говорю, – посочувствовал тот, – чего ты на ночь глядя потащишься?
– Нет уж, я с вами, – решился все же барабанщик.
Приезжий спрятал в воротник довольную усмешку.
* * *
Когда Пал Палыч, вытянув из Миркина сведения о Чистоделе, прямо с допроса передал их Мише Токареву, тот рьяно взялся за дело.
На первый взгляд, чего проще: доступ к райсобесовским архивам – не проблема. Однако собесовские телефоны отзывались сонными гудками: пусто у нас тут, братец, отстань.
Коротким смерчем пронесся тогда Миша по соответствующим службам, получил адрес собесовского начальника и устремился в Марьину рощу с намерением хоть из постели его вытряхнуть, но добиться проку.
И снова фортуна отвернулась. В квартире царило молодое веселье: «У папы встреча ветеранов, а мама пошла в гости». Мишу не спрашивали, кто он да что, где состоится встреча, понятия не имели, но на вопрос, скоро ли отец вернется, замялись:
– Он как когда… по обстоятельствам.
И, видя, что Миша не понял, объяснили наиболее доходчивым жестом – щелчком по горлу.
Заманчивая перспектива – получить среди ночи на руки пьяного ветерана! Не всегда Токарев применял этот принцип на практике, но помнил его твердо: кипятиться попусту вредно и глупо. «Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они». И имеют право чокнуться за живых и мертвых, а если переберут, не нам их судить.
…С утра пораньше Токарев торчал у запертых дверей Киевского райсобеса, включавшего территорию, где Миркин приметил Чистодела в тапочках. Вчера служащие вслед за начальником разбежались пораньше; неплохо бы сегодня явиться вовремя.
Ага, кажется, первая ласточка. Зав или замзав: строгий взор, бесформенное пальто и начищенные ботинки.
– Вам чего, гражданин?
Удостоверение Петровки поставило его по стойке «смирно»:
– Немедленно будет исполнено!
Дальше, как говаривают оперативники, «было уже просто». «Просто» заключалось в том, чтобы поднять по картотеке всех Сергеевых, естественно, Петров Ивановичей. Из них отобрать тех, кто получает пенсию по болезни или травме и проживает в районе Плотникова переулка.
Часа через полтора, наглотавшись бумажной пыли, Токарев облюбовал пятерых Сергеевых. Оставалось еще раз сделать «просто»: уговорить зава бросить все дела и вместе объехать кандидатов в Чистоделы.
Зав уговорился, из Управления дали машину, объезд начался. Одного опасался Токарев – что Чистодел не был Сергеевым, а получало его корреспонденцию подставное лицо. Но авось до подобного уровня конспирации не додумался.
(По счастью, тогда не развился еще промысел, предлагаемый ныне в объявлениях: «Сдам в аренду абонентский ящик. Конфиденциально»).
Все посещаемые Сергеевы словно поджидали кого – сидели по домам, у всех накопились к собесу претензии и просьбы. Зав разрывался между их нуждами и нетерпением оперативника. Миша продолжал твердить себе, что кипятиться попусту… и т. д.
Четвертое посещение пролило бальзам на его душу. Полоса невезения кончилась.
– Мы из райсобеса, – зачастил зав. – Сергеев Петр Иванович здесь живет?
– Живет – слишком громко, – усмехнулась молоденькая соседка. – Бывает. Отсыпается после пьянок. В таких пределах.
– Он – инвалид, и у него трудовая травма?
– Раз в жизни заставили работать, конечно, с непривычки надорвался… А вообще-то у него ярко выраженный синдром Тита, – состроила она глазки Токареву.
Миша заинтересовался:
– Синдром… ага, это сумма признаков определенной болезни. Вы медик?
– Совершенно верно.
– При какой же болезни этот синдром Тита?
– А это, знаете… «Тит, иди молотить! – живот болит. – Тит, иди кашу есть! – А где моя большая ложка?»
Зав вдруг по-детски прыснул и долго не мог уняться.
– Вы плохо относитесь к нашему подопечному, – констатировал Токарев. – Он дома?
– Нет. Позвонил вчера, что поздно вернется и чтоб засов не задвигали. Но по сию пору не явился.
– И часто он в загуле? – осторожно поинтересовался Токарев.
Вероятно, слишком осторожно, потому что девушка внимательно осмотрела Мишу.
– Как соседка я на Петра Ивановича не жалуюсь. И, если человек получает пенсию, он волен расходовать ее, как ему нравится, разве нет?.. Вы правда из собеса?
– Мы выборочно обследуем условия жизни… – начал Токарев, замолчал, махнул рукой. – Сдаюсь, – и показал удостоверение.
– Что-то случилось? – забеспокоилась она.
– Сергеев курит?
– Как паровоз.
– Не заметили, что?
– «Беломор».
– У него есть родинка над губой?
– Да.
– Тогда я остаюсь. Спасибо вам, – обернулся он к заву. – Скажите нашим в машине, что я остаюсь здесь.
Он еще побеседует с девушкой, выяснит все, что та способна сообщить о прошлом Чистодела, его занятиях, родственниках, друзьях, а среди последних – что самое главное – нет ли кого, напоминающего шантажиста. Достойное внимания передаст Знаменскому и засядет ждать Чистодела-Сергеева. И да пошлет ему наконец судьба удачу после непрестанных его промахов в деле Миркина!
* * *
Однако ждать было уже некого.
Гораздо раньше, чем начал Токарев гулять под дверями собеса, в район Расторгуево срочно вызвали судебно-медицинского эксперта. Ему предстояло осмотреть и исследовать то, что где ошметками, где кровавыми кусками облепляло рельсы и валялось на шпалах. Тут по телу человека прошел товарняк. Ночным делом машинист даже ничего не заметил.
Работа «судмедика» – впрочем, трудно и работой-то назвать это ежедневное пропитывание смертью в самом тяжком ее виде – порождает в эксперте самозащитный рефлекс, запрещающий ему воспринимать чьи-то останки как… чьи-то останки. Перед ним только объект изучения, материал.
Материал возле Расторгуево на профессиональном жаргоне именовался «бефстроганов». И не обвиняйте «судмедиков» в кощунстве. Представьте, что вам надлежит тщательно разобрать и систематизировать «бефстроганов», дабы установить, из кого он изготовлен. Пол? возраст? телосложение? рост? какие-либо черты внешности? следы внутренних болезней? И многое другое. И быстро. И безошибочно.
Эксперт все это осуществил. Кроме того, сумел сложить обрывки попавшихся там и сям окровавленных бумажек и понять, что недавно они составляли пенсионное удостоверение некоего Сергеева.
И – сверх того – там же, на железнодорожных путях, пока закрытых для движения (что вызывало бурное возмущение многих людей), он проделал несколько биохимических тестов и успел обнаружить следы яда. Под поезд был сунут только что умерщвленный человек. (Через два часа в НТО уже ничего не нашли бы).
* * *
Пал Палыч выслушал донесение Токарева, машина, вернувшаяся с объезда пенсионеров Сергеевых, доставила маленькую, с белым уголком карточку Чистодела. Его легко было представить бьющим в барабан на похоронах (деталь из рассказов соседки), но чтобы торговал шлихом?..
Кого-то он Знаменскому смутно напоминал. Правда, не имеющего отношения к делу Миркина, так что не стоило утруждать извилины. Но ощущения подобного рода привязчивы, и Знаменский все щурился на квадратик с белым уголком. Тьфу ты, чушь какая – плакат на платформе с надписью «Берегите жизнь!». Там-то и маячил впереди локомотива похожий гражданин, только в шляпе. Что ко мне прицепился этот идиотский плакат? Прошлой ночью вдруг приснилось, что гражданина сшибло-таки локомотивом и послышался даже хруст костей. А шляпа покатилась под ноги Знаменскому… Кошмарами он отродясь не страдал, видно, история с Зиной натянула нервы до звона.
– Паша! – заорал в коридоре Томин.
– Да, входи.
– Открой!
Сам он отворить не мог: обе руки были заняты влажными еще фотографиями.
– Бери сначала из левой.
В фотолаборатории не постояли за форматом, и то, что осталось от Чистодела, прохватывало оторопью. Томин наскоро объяснил, что к чему.
И выложил рядком фотографии из правой руки. Они не отличались резкостью и точка для съемки выглядела странно – брала чуть снизу и вполоборота – но без сомнения на Пал Палыча смотрели с двух – Чистодел и с двух – шантажист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Ну сделал я заход на экспертизу по делу Миркина, пугнул, чтоб молчала… а то, мол, придушу любимого племянника.
– Какая кровожадность! – оживилась Прахова. – И что же?
– Такая гадина попалась: да-да, говорит, конечно, а сама, выходит, побежала жаловаться!
– M-м… нехорошо. Но что вас, собственно, толкнуло?
– Борис взвешивал дома металл?
– Как же иначе?
– Тогда на весах найдут шлих.
– Ай-я-яй!
– Я хотел предотвратить.
– Как жаль, что сорвалось! Задумано было талантливо. Н-да, боюсь, Борису придется туго. Впрочем, он довольно хитер.
– Продать может?
– Меня нет. Я его воспитала, как родного, вывела в люди. Он мне всем обязан. А вот вашего посредника… Он ведь теперь никому не нужен, только помеха, а?..
– Если выберусь цел, я о нем подумаю. – Приезжий посмотрел в глаза старухе: они тоже горели молодо и зло.
* * *
С немалыми предосторожностями и уловками добрался Приезжий до пивной. По всем приметам позади было чисто.
В помещении, хорошо видном сквозь широкое окно, уже составляли один на другой столики, и лишь барабанщик ютился еще в уголке, сморенный ожиданием и несчетными пенными кружками, влитыми в утлую свою утробу.
Растворившись в тени газетного киоска, Приезжий выждал, пока того выдворили на улицу. В растерянности он топтался у дверей, памятуя, что ведено отсюда не отлучаться. Однако пиво не греет, а лужи на глазах затягивало ледком, и спустя минут двенадцать Чистодел закоченел настолько, что презрел начальственное приказание. Он зарысил сначала вправо, но от угла повернул в противоположном направлении – в теплые недра метро.
Приезжий незримо сопровождал его, молясь своему охотничьему богу, чтобы не оказалось иных сопровождающих. Нет, никого не интересовал продрогший вечерний прохожий, нырнувший в вестибюль под светящейся буквой «М».
Здесь Приезжий взял Чистодела за локоть и повлек в безлюдный затишливый уголок.
– Да куда ж вы делись?! Я всякое терпение потерял! Чуть не околел на морозе! Остался, как вошь без хозяина!.. – запричитал, заобижался, закапризничал Чистодел.
Приезжий дал ему выговориться, отогреться и обрести способность порадоваться возвращению бесстрашного, отчаянного, мудрого товарища. Несколько ласковых фраз уверили Чистодела, что Приезжий никак не мог явиться раньше, выше головы занятый множеством хлопот.
– Но дело выгорело – купца я нашел.
Барабанщик преисполнился восхищения:
– Да как же вам пофартило?
– Секрет фирмы. А мужик что надо, возьмет товар, как у Миркина брал.
– Кто ж он? – жадно спросил Чистодел
– Экий шустрый! Много будешь знать – скоро состаришься. Пошли, примем на прощанье, грамм по триста – и в разные стороны.
С физиономии барабанщика сползло радостное выражение.
– Стало быть, меня побоку? – возмутился он. – Так, да? То был Чистодел лучший друг, а теперь под зад коленом?
– Закон жизни, дорогой. Связь закоротилась, лишние руки кому нужны?
– А мой парное? Я тут с вами бегал, сколько страху натерпелся. Это все за спасибо?!
– Парное за мной. Доеду до места – вышлю. Тебе ведь до востребования? Координаты помню.
Вроде и пообещал, но небрежно так, чтобы отделаться.
– Пришлете вы, так я и поверил! – озлился Чистодел.
– Слушай, мне некогда, встреча с купцом через два часа.
– Вот и я с вами. Получу свое с товара – тогда до свидания.
– Нельзя! Спугнешь ты мне купца, я обещал быть один.
Для страховки Чистодел ухватил Приезжего за рукав.
– Ничего не спугну, постою где-нибудь сбочку!
Тот изобразил колебание:
– Прямо не знаю… Ну, ладно, пожалею тебя, инвалида. Двигаем в Расторгуево.
– Куда?!
– Станция Расторгуево. На электричке.
Чистодела сотряс озноб: то ли последняя порция холода выходила, то ли предчувствие пробрало. С сомнением вглядывался он в опасного своего спутника.
– Вот я и говорю, – посочувствовал тот, – чего ты на ночь глядя потащишься?
– Нет уж, я с вами, – решился все же барабанщик.
Приезжий спрятал в воротник довольную усмешку.
* * *
Когда Пал Палыч, вытянув из Миркина сведения о Чистоделе, прямо с допроса передал их Мише Токареву, тот рьяно взялся за дело.
На первый взгляд, чего проще: доступ к райсобесовским архивам – не проблема. Однако собесовские телефоны отзывались сонными гудками: пусто у нас тут, братец, отстань.
Коротким смерчем пронесся тогда Миша по соответствующим службам, получил адрес собесовского начальника и устремился в Марьину рощу с намерением хоть из постели его вытряхнуть, но добиться проку.
И снова фортуна отвернулась. В квартире царило молодое веселье: «У папы встреча ветеранов, а мама пошла в гости». Мишу не спрашивали, кто он да что, где состоится встреча, понятия не имели, но на вопрос, скоро ли отец вернется, замялись:
– Он как когда… по обстоятельствам.
И, видя, что Миша не понял, объяснили наиболее доходчивым жестом – щелчком по горлу.
Заманчивая перспектива – получить среди ночи на руки пьяного ветерана! Не всегда Токарев применял этот принцип на практике, но помнил его твердо: кипятиться попусту вредно и глупо. «Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они». И имеют право чокнуться за живых и мертвых, а если переберут, не нам их судить.
…С утра пораньше Токарев торчал у запертых дверей Киевского райсобеса, включавшего территорию, где Миркин приметил Чистодела в тапочках. Вчера служащие вслед за начальником разбежались пораньше; неплохо бы сегодня явиться вовремя.
Ага, кажется, первая ласточка. Зав или замзав: строгий взор, бесформенное пальто и начищенные ботинки.
– Вам чего, гражданин?
Удостоверение Петровки поставило его по стойке «смирно»:
– Немедленно будет исполнено!
Дальше, как говаривают оперативники, «было уже просто». «Просто» заключалось в том, чтобы поднять по картотеке всех Сергеевых, естественно, Петров Ивановичей. Из них отобрать тех, кто получает пенсию по болезни или травме и проживает в районе Плотникова переулка.
Часа через полтора, наглотавшись бумажной пыли, Токарев облюбовал пятерых Сергеевых. Оставалось еще раз сделать «просто»: уговорить зава бросить все дела и вместе объехать кандидатов в Чистоделы.
Зав уговорился, из Управления дали машину, объезд начался. Одного опасался Токарев – что Чистодел не был Сергеевым, а получало его корреспонденцию подставное лицо. Но авось до подобного уровня конспирации не додумался.
(По счастью, тогда не развился еще промысел, предлагаемый ныне в объявлениях: «Сдам в аренду абонентский ящик. Конфиденциально»).
Все посещаемые Сергеевы словно поджидали кого – сидели по домам, у всех накопились к собесу претензии и просьбы. Зав разрывался между их нуждами и нетерпением оперативника. Миша продолжал твердить себе, что кипятиться попусту… и т. д.
Четвертое посещение пролило бальзам на его душу. Полоса невезения кончилась.
– Мы из райсобеса, – зачастил зав. – Сергеев Петр Иванович здесь живет?
– Живет – слишком громко, – усмехнулась молоденькая соседка. – Бывает. Отсыпается после пьянок. В таких пределах.
– Он – инвалид, и у него трудовая травма?
– Раз в жизни заставили работать, конечно, с непривычки надорвался… А вообще-то у него ярко выраженный синдром Тита, – состроила она глазки Токареву.
Миша заинтересовался:
– Синдром… ага, это сумма признаков определенной болезни. Вы медик?
– Совершенно верно.
– При какой же болезни этот синдром Тита?
– А это, знаете… «Тит, иди молотить! – живот болит. – Тит, иди кашу есть! – А где моя большая ложка?»
Зав вдруг по-детски прыснул и долго не мог уняться.
– Вы плохо относитесь к нашему подопечному, – констатировал Токарев. – Он дома?
– Нет. Позвонил вчера, что поздно вернется и чтоб засов не задвигали. Но по сию пору не явился.
– И часто он в загуле? – осторожно поинтересовался Токарев.
Вероятно, слишком осторожно, потому что девушка внимательно осмотрела Мишу.
– Как соседка я на Петра Ивановича не жалуюсь. И, если человек получает пенсию, он волен расходовать ее, как ему нравится, разве нет?.. Вы правда из собеса?
– Мы выборочно обследуем условия жизни… – начал Токарев, замолчал, махнул рукой. – Сдаюсь, – и показал удостоверение.
– Что-то случилось? – забеспокоилась она.
– Сергеев курит?
– Как паровоз.
– Не заметили, что?
– «Беломор».
– У него есть родинка над губой?
– Да.
– Тогда я остаюсь. Спасибо вам, – обернулся он к заву. – Скажите нашим в машине, что я остаюсь здесь.
Он еще побеседует с девушкой, выяснит все, что та способна сообщить о прошлом Чистодела, его занятиях, родственниках, друзьях, а среди последних – что самое главное – нет ли кого, напоминающего шантажиста. Достойное внимания передаст Знаменскому и засядет ждать Чистодела-Сергеева. И да пошлет ему наконец судьба удачу после непрестанных его промахов в деле Миркина!
* * *
Однако ждать было уже некого.
Гораздо раньше, чем начал Токарев гулять под дверями собеса, в район Расторгуево срочно вызвали судебно-медицинского эксперта. Ему предстояло осмотреть и исследовать то, что где ошметками, где кровавыми кусками облепляло рельсы и валялось на шпалах. Тут по телу человека прошел товарняк. Ночным делом машинист даже ничего не заметил.
Работа «судмедика» – впрочем, трудно и работой-то назвать это ежедневное пропитывание смертью в самом тяжком ее виде – порождает в эксперте самозащитный рефлекс, запрещающий ему воспринимать чьи-то останки как… чьи-то останки. Перед ним только объект изучения, материал.
Материал возле Расторгуево на профессиональном жаргоне именовался «бефстроганов». И не обвиняйте «судмедиков» в кощунстве. Представьте, что вам надлежит тщательно разобрать и систематизировать «бефстроганов», дабы установить, из кого он изготовлен. Пол? возраст? телосложение? рост? какие-либо черты внешности? следы внутренних болезней? И многое другое. И быстро. И безошибочно.
Эксперт все это осуществил. Кроме того, сумел сложить обрывки попавшихся там и сям окровавленных бумажек и понять, что недавно они составляли пенсионное удостоверение некоего Сергеева.
И – сверх того – там же, на железнодорожных путях, пока закрытых для движения (что вызывало бурное возмущение многих людей), он проделал несколько биохимических тестов и успел обнаружить следы яда. Под поезд был сунут только что умерщвленный человек. (Через два часа в НТО уже ничего не нашли бы).
* * *
Пал Палыч выслушал донесение Токарева, машина, вернувшаяся с объезда пенсионеров Сергеевых, доставила маленькую, с белым уголком карточку Чистодела. Его легко было представить бьющим в барабан на похоронах (деталь из рассказов соседки), но чтобы торговал шлихом?..
Кого-то он Знаменскому смутно напоминал. Правда, не имеющего отношения к делу Миркина, так что не стоило утруждать извилины. Но ощущения подобного рода привязчивы, и Знаменский все щурился на квадратик с белым уголком. Тьфу ты, чушь какая – плакат на платформе с надписью «Берегите жизнь!». Там-то и маячил впереди локомотива похожий гражданин, только в шляпе. Что ко мне прицепился этот идиотский плакат? Прошлой ночью вдруг приснилось, что гражданина сшибло-таки локомотивом и послышался даже хруст костей. А шляпа покатилась под ноги Знаменскому… Кошмарами он отродясь не страдал, видно, история с Зиной натянула нервы до звона.
– Паша! – заорал в коридоре Томин.
– Да, входи.
– Открой!
Сам он отворить не мог: обе руки были заняты влажными еще фотографиями.
– Бери сначала из левой.
В фотолаборатории не постояли за форматом, и то, что осталось от Чистодела, прохватывало оторопью. Томин наскоро объяснил, что к чему.
И выложил рядком фотографии из правой руки. Они не отличались резкостью и точка для съемки выглядела странно – брала чуть снизу и вполоборота – но без сомнения на Пал Палыча смотрели с двух – Чистодел и с двух – шантажист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15