«Допустим, все сложилось бы по-другому», — думал он. Допустим, он играл бы с другими детьми, девочками, и они стали бы играть в доктора в каком-нибудь сарае. «Ты мне покажи, а потом я тебе покажу...» Может быть, все было бы по-другому? Он не знал. К тому времени, когда ему исполнилось четырнадцать, было уже поздно. Он уже тронулся умом.
В миле от них жила девочка. Она была лет на пять или шесть старше него Дочь настоящих фермеров. Как-то она проезжала мимо, сидя на решетчатой кормушке для скота, которую тащил трактор. За рулем сидела ее мать. На девочке была насквозь пропитанная потом футболка, и соски выпирали через грязную ткань. Бешеному было четырнадцать, и он ощутил, как в глубине у него со всей силой шевельнулось желание, и он сказал себе: «Я буду ее любить и убью ее».
Он был сумасшедшим.
Когда он учился в юридическом колледже, то читал о других людях, похожих на него. Он с восторгом ощущал себя частью сообщества. Он объединил их всех в сообщество людей, которые понимали, какое безудержное состояние восторга приходит в момент эякуляции и смерти.
Но не только убийство приносило восторг. Теперь ему необходим был интеллектуальный вызов, состязание умов.
Бешеный всегда любил игры. Те самые, в которые играл его отец, игры, в которые он сам играл в одиночку в своей комнате. Он фантазировал, представляя себя то в одной роли, то в другой. Мальчиком он хорошо играл в шахматы, а в старших классах три года подряд выигрывал шахматные первенства, хотя редко играл с кем-нибудь просто так, не на соревнованиях.
Однако были игры и получше. Например, те, в которые играл его отец. Но даже отец всего лишь замещал настоящего игрока, своего подзащитного. Настоящими игроками были обвиняемые и полицейские. Бешеный знал, что он никогда не станет полицейским. Но игроком он все же может быть.
Теперь, когда ему было двадцать семь лет, он стал тем, кем хотел. Он играл в игру, он убивал, и все его существо пело от радости содеянного.
Ультимативная игра. Ультимативные ставки.
Он мог поклясться собственной жизнью, что они не смогут его поймать. Он играл и выигрывал в игре, где ставками были жизни женщин. Мужчины всегда играли на женщин. Такова была его теория. Они были наградой победителю во всех самых интересных играх.
Полицейским, конечно, не хотелось играть. Как они скучны, эти полицейские!
Чтобы помочь им разобраться в сути игры, после каждого убийства он оставлял им по одному правилу. Слова тщательно вырезались из миннеаполисской газеты, короткая фраза приклеивалась клейкой лентой к листу бумаги. Когда он первый раз убил в городе, записка была следующей: «Никогда не убивай людей, которых ты знаешь».
Это их сильно озадачило. Бешеный положил записку на грудь жертвы, чтобы не было никаких сомнений в том, кто оставил ее. Чуть позже ему в голову пришла шутливая идея, и он подписал свое послание: Бешеный.
В следующей записке было написано: «Никогда не имей повода к убийству». Теперь они должны были понять, что имеют дело с человеком, у которого есть цель.
И хотя полицейские работали вовсю, они ничего не сообщили в прессу. А Бешеный жаждал известности. Он желал наблюдать, как его коллеги-юристы будут следить за ходом расследования по ежедневным выпускам новостей, знать, что они говорят о нем, даже не догадываясь о том, что он и есть тот самый.
Это его возбуждало. Ну ничего, третье убийство пробьет стену молчания. Не могут же полицейские вечно хранить тайну, ведь обычно информация утекает из полицейского ведомства, как из дуршлага. Он даже удивился, что они так долго держат его в секрете.
В третьей записке будет сказано: «Никогда не следуй плану, который легко понятен всем». Он оставит листок на ткацком станке.
В этой ситуации было некоторое противоречие. Бешеный был умен и все учёл. Осторожность была его пунктиком. Он никогда не оставит ни единой зацепки. И в то же время он намеренно создавал их. Полицейские и их психиатры смогут узнать кое-что о его личности по словам, которые он использовал, по тому, что он вообще устанавливал какие-то правила, по желанию вести игру.
Но с этим ничего нельзя было поделать.
Если бы все дело было только в убийствах... Он не сомневался, что мог совершать их, и это сходило бы ему с рук. Даллас дал ему такую уверенность. Он мог совершать десятки, сотни убийств. Слетать в Лос-Анджелес, купить нож на распродаже, убить проститутку и той же ночью улететь назад домой. И менять города каждую неделю. Его никогда бы не поймали. Они никогда даже ни о чем не догадаются.
Идея была привлекательной, но, безусловно, не давала никакого простора игре ума. Он хотел большего. Он желал соревнования. Ему это было необходимо.
Бешеный тряхнул головой в темноте и посмотрел вниз через окно. Машины шуршали шинами по мокрому асфальту. Что-то гулко грохотало за два квартала к северу отсюда. Пешеходов не видно. Никого, кто нес бы пакеты.
Он ждал, шагая от одного окна к другому и посматривая на улицу. Восемь минут, десять минут. Напряжение росло, пульс учащался, поднималось давление. Ну где она? Она была ему нужна.
Наконец он увидел, как ока переходит улицу. Ее полосы подрагивали на ходу в свете ночных фонарей. Она была одна и несла из магазина пакет. Женщина скрылась из виду внизу, он подошел к столбу посередине комнаты и прислонился к нему.
На Бешеном были джинсы, черная футболка, резиновые хирургические перчатки и синяя шелковая лыжная маска. Когда она будет привязана к кровати, а он разденется, женщина увидит, что напавший на нее человек выбрит. У него были сбриты все лобковые волосы. Не потому, что он был со странностями, хотя это вызывало ощущения... необычные. Но Бешеному приходилось видеть дело, в котором эксперты обнаружили несколько лобковых волосков на кровати женщины и сравнили их с образцами, взятыми у подозреваемого. Образцы были взяты по ордеру на обыск. Вот так-то.
Его зазнобило. Прохладно. Жаль, что не надел куртку. Когда он уходил из дому, было двадцать четыре градуса. Должно быть, после наступления темноты температура упала градусов на десять. Проклятая Миннесота.
Бешеный не был ни крупным, ни спортивным. Когда-то в юности он считал себя тощим, хотя отец называл его хрупким. Теперь он вынужден был согласиться с зеркалом: он стал рыхлым. В нем было сто семьдесят пять сантиметров роста, вьющиеся рыжие волосы, наметившийся второй подбородок, округлившийся животик... губы, как красные червяки...
Лифт был старый и предназначался для перевозки грузов. Он проскрипел что-то раз, другой и поехал вверх. Бешеный проверил, все ли на месте. «Котекс», который он использовал вместо кляпа, был засунут в правый задний карман брюк. Лента, для того чтобы завязать кляп, в левом кармане. Пистолет он засунул за ремень под рубашку. Это был маленький, но довольно устрашающий «смит-вессон» пятнадцатой модели. Он купил его у находившегося при смерти человека, который вскоре и умер. Когда тот согласился продать пистолет, то он рассказал, что его жена хотела, чтобы у него был пистолет для самообороны, и он просил никому не рассказывать, что он продал его. Это должно было остаться между ними.
Лучше и не придумаешь. Никто не знал, что у него есть пистолет. И если ему когда-нибудь придется им воспользоваться, то следы никуда не приведут или приведут к покойнику.
Он вынул пистолет и держал его, прижав к боку, вспоминая последовательность: схватить, сунуть пистолет в лицо, заставить лечь на пол, ударить пистолетом, запрокинуть голову, запихнуть кляп в рот, завязать, дотащить до кровати, привязать руки и ноги к спинкам кровати.
Потом передохнуть и браться за нож.
Лифт остановился, двери раскрылись. В животе у Бешеного все сжалось. Знакомое чувство. Даже приятное. Шаги. Звук поворачиваемого ключа. Сердце застучало. Открылась входная дверь. Зажегся спет. Дверь закрыли. Он крепко сжал пистолет. Вошла женщина.
* * *
Бешеный выскочил из своего укрытия.
Мгновенно увидел, что она одна.
Схватил ее сзади и сунул пистолет в лицо.
Пакет с покупками лопнул, и по деревянному полу покатились бело-красные банки супа, бежево-красные упаковки курицы, под ногами захрустела лапша.
— Только закричи, — прохрипел он, — и я тебя убью.
Неожиданно женщина обмякла, и Бешеный непроизвольно тоже ослабил хватку. В следующее мгновение ее каблук вонзился ему в подъем ноги. Боль была адской, он почти что вскрикнул, а она тем временем, не обращая никакого внимания на пистолет, вывернулась из его рук.
— А-а-а-й! — то ли вскрикнула, то ли всхлипнула она.
Время как будто остановилось для них, секунды растянулись в минуты. Бешеный видел, как поднималась ее рука, и решил, что у нее пистолет, и в то же время чувствовал, как его собственная рука с пистолетом уходит от нее куда-то в сторону, совсем не туда, куда надо, и подумал: «Нет». В следующий застывший отрезок времени он понял, что у нее в руке не пистолет, а тонкий серебристый цилиндр.
Она брызнула ему в лицо из газового баллончика и резко рванулась вперед. Бешеный хрипло вскрикнул и ударил ее пистолетом, от чего тот выскочил у него из руки. Он взмахнул другой рукой и, скорее случайно, чем намеренно, нанес ей удар в челюсть. Она упала и покатилась.
Бешеный наполовину ослепленный, прижимая руки к лицу, искал пистолет. Легкие его работали плохо — у него была астма, а газ просачивался через лыжную маску. Женщина уже снова схватила газовый баллончик и визжала:
— Идиот! Идиот!
Он хотел ударить ее, но промахнулся, а она снова брызнула в него из баллончика. Он все же дотянулся до нее, она споткнулась и упала, но баллончик не выпустила. Бешеный же никак не мог отыскать пистолет и снова ударил ее ногой. Ему опять повезло — он попал ей по руке, в которой она сжимала свое оружие. Серебристый цилиндрик отлетел в сторону. Кровь капала со лба в том месте, где кожа была содрана от удара пистолетом. Кровь текла по лицу и заливала ей глаза и рот. Она была видна даже на зубах, когда женщина кричала:
— Идиот! Идиот!
Прежде чем Бешеный снова смог на нее навалиться, она схватила блестящую металлическую трубу и замахнулась на него, как в игре в софтбол. Он парировал удар и отступил, все еще пытаясь отыскать свой пистолет, но тот куда-то запропастился, а женщина все наступала, и он принял решение, которое было заранее предусмотрено.
Он бросился бежать.
Бешеный убегал, а она, преследуя его, еще раз обрушила на его спину трубу. Он чуть не споткнулся, затем повернулся и нанес ей удар, который оказался слабым и всего лишь скользнул вдоль щеки. Она отскочила в сторону и снова замахнулась трубой. Ее рот был широко открыт. Брызгая слюной и кровью, она закричала. А он тем временем проскочил в дверь и захлопнул ее за собой.
— ...идиот!
Он бежал по коридору к лестнице, задыхаясь в своей маске. Женщина не преследовала его, но стояла за закрытой дверью и орала. Бешеный никогда в жизни не слышал такого пронзительного крика. Где-то открылась дверь, и он, не разбирая дороги, бросился вниз по лестнице. Внизу он стянул с себя маску, сунул ее в карман и вышел.
«Иди легким, неторопливым шагом, — сказал он себе. — Прогуливайся».
Было холодно. Чертова Миннесота. Август, а можно замерзнуть. Он все еще слышал ее вопли. Сперва приглушенные, а потом все громче и громче. Эта стерва открыла окно. Полицейский участок находился прямо через дорогу. Бешеный ссутулился, пошел чуть быстрее к своей машине, сел в нее и уехал. На полпути к Миннеаполису, все еще смертельно перепуганный, трясясь от холода, он вспомнил, что в машине есть печка, и включил ее.
Только в Миннеаполисе он обнаружил, что ему крепко досталось. «Чертова труба. Будут большие синяки, — подумал он. — На плечах и спине. Стерва. С пистолетом проблем не будет. По нему ничего нельзя выяснить».
Господи, как больно.
2
Продавец стоял за сплошной стеной из обложек журналов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56