Если бы я действительно был тем, кем вы меня считаете, мне проще было бы убить вас, верно? Раз уж я убил столько людей, почему бы не прикончить еще одного?
— Ну, причин тут может быть целый миллион, — заметил я.
— Только одна имеет значение. Я никого не убиваю, Бенджамин. Да, я был Саймоном. Но не я отдавал эти приказы Хорстману. Я вот уже сорок лет его не видел, с тех самых пор, как отдал ему в Париже конкордат Борджиа и велел спрятать. — Он, щурясь, смотрел на меня сквозь слои сигаретного дыма и походил в этот момент на Жана Габена из старого фильма. — А отсюда проистекает важный вопрос, не так ли? И мы должны получить на него ответ... Кто вновь задействовал его? — Он откинулся на спинку, стул жалобно скрипнул. Потом скрестил руки на груди и продолжал, щурясь, разглядывать меня.
— Кто? — подхватил я. — Кого мы ищем? Ну, во-первых, это должен быть человек, который знал, где его искать. Во-вторых, этот человек должен знать, что Хорстман наемный убийца на службе Церкви. И третье, это должен быть человек, которого бы Хорстман послушался. Возможно, прежде он получал приказы только от Саймона. Так что, на мой взгляд, только Саймон Виргиний мог активизировать старую сеть...
— Да, логично, — кивнул Д'Амбрицци. — Вот что значит адвокатская практика. Но так ли обстоит все на самом деле? Действительно ли все упирается в Саймона? Вы, конечно, можете и дальше придерживаться своей версии, Бенджамин. Вы всегда обладали независимым мышлением. Но давайте взглянем на проблему иначе. — Он подался вперед, поставил локти на стол. — Некто руководит Хорстманом, инструктирует его. Этот неизвестный и есть настоящий убийца, согласитесь...
— Не собираюсь сбрасывать Хорстмана со счетов. Он приставил «ствол» к голове Вэл, он же...
Д'Амбрицци кивнул, но продолжил:
— Почему убили всех этих людей? Тут я склонен согласиться с герром Кесслером. Убирали людей, знающих правду о том, что происходило в Париже во время войны, всех, кто знал о сотрудничестве Церкви с нацистами, об ассасинах и нашем злодее Хорстмане... Все эти люди представляли опасность для этого человека, а потому должны были умереть. Ну и кто же, по-вашему, должен был пострадать больше других, если бы вся эта история всплыла?
— Тот, кто убивал людей в Париже, — ответил я. — И это снова приводит нас к Саймону. Тому, кому есть что терять сегодня. К примеру, папский престол. Вы самая подходящая кандидатура, Святой Джек.
— Но разве Святой Джек единственный подозреваемый? — возразил Д'Амбрицци. — Может, за всем этим стоит еще какой-то мотив? Подумайте о выборах нового Папы. Мы имеем дело с весьма ограниченным по численности электоратом, с Конклавом кардиналов. А умирающий Папа — человек, обладающий огромным личным влиянием. Есть масса способов повлиять на электорат. И первый — это, разумеется, деньги. Потом обещание власти, доступа к Папе. Ну и, возможно, старейший из всех — страх. И знаете, чего больше всего на свете страшится Ватикан, весь церковный истеблишмент? Разрушения существующего порядка. Можно назвать иначе. Хаоса. Нет ничего на свете хуже хаоса. И самые влиятельные люди Церкви борются с хаосом. Хотят исключить его, подавить в зародыше и, поверьте мне, преуспевают в этом. Все они мечтают о человеке с железным кулаком. Церковь готова снести все, возвращение к самому темному прошлому, к репрессиям инакомыслящих, даже к инквизиции, лишь бы победить хаос. Есть те, кто до сих пор всерьез верит, что давно бы пора ввести законы инквизиции. Умирающий Папа, подобно всем остальным церковникам, тоже ненавидит хаос, тоже пребывает в поисках сильного человека. И мы должны задаться вопросом: кто больше других выигрывает от хаоса, страха и беспорядка? Ответ однозначен. Разумеется, тот, кто создает его. Это и есть ответ на все наши вопросы.
Заговорила сестра Элизабет, голос ее дрожал от волнения:
— Почему вы играете с нами в эти игры? Как возможно найти такого человека? Доколе еще будет продолжаться это безумие? Что, если это вы? Вам выгоден хаос? Вы имеете доступ к Папе... Господи, да послушать вас, так Церковь ничем не отличается от мафии, КГБ, ЦРУ! Нет, Церковь не такова!...
Д'Амбрицци выслушал ее с закрытыми глазами, согласно кивая тяжелой головой. Потом глухо откашлялся.
— Горькая истина состоит в том, что когда ставки очень высоки, когда дело доходит до борьбы за власть и контроль, между упомянутыми вами организациями почти не существует разницы. Об этом говорит история. И ваша подруга сестра Валентина прекрасно это понимала. Она хорошо знала «темные» стороны Церкви. Но понимала также и другое, что цели Церкви в корне отличны от целей названных вами организаций.
— В зависимости от того, как долго все это будет продолжаться, можете мне поверить. Мы подошли к бездне.
— И в таких ситуациях не до игр, верно?... Видите ли, я знаю, кто стоит за всем этим. Но если скажу, поверите ли вы мне? Не убежден. Однако скоро, очень скоро... Тут еще один существенный момент, предстоящий большой прием у кардинала Инделикато. Удивительно тонко чувствует время этот человек. Советую не пропустить.
— Прием? — удивленно спросил я. — О чем это вы?
— О Бен, эти приемы у Фреди стали настоящей легендой. Вылетело из головы, что именно он отмечает на этот раз, но смею вас заверить, вечер будет потрясающий. И еще уверен, он захочет видеть вас у себя. — Тяжелые веки опустились над глазами рептилии. — Не стоит пропускать ни в коем случае. У меня уже припасен для вас сюрприз, но узнаете о нем только на приеме. — Он со скрипом отодвинул стул. — А теперь... меня ждет водитель. Пора возвращаться к делам.
— Позвольте вопрос, — сказал я. — Вот вы говорили, что Пий вас ненавидел. Почему?...
Сестра Элизабет вскочила из-за стола.
— Кем был тот человек в поезде? И в чем состоял заговор Пия? Это касалось его плана снова задействовать ассасинов, так?
Д'Амбрицци остановился, медленно развернулся лицом к Элизабет, такой квадратный и мощный, несмотря на годы. На лице с крупными чертами читалось удивление.
— Но это же все связано! Пий имел все основания смотреть на меня с недоверием. И даже ненавистью. Ведь именно он... Папа Пий должен был находиться в том поезде.
— И вы собирались его убить?! — Это был шок.
— Да, мы собирались устранить Папу. Чудовищно, не правда ли? Но все в лучших старых традициях. Наш заговор стал известен под названием «заговор Пия». Все просто, когда знаешь ответ, верно? В массе объяснений есть смысл, но лишь одно из них бывает правильно. Помните об этом.
— Нет, погодите. — Сестра Элизабет, хмурясь, пыталась осмыслить услышанное. — Вы действительно намеревались убить Папу Пия?
— Он этого заслуживал, сестра.
— И тогда отец Лебек предупредил Ватикан. Пий не поехал, и вы убили Лебека...
— Я ведь уже сказал, да, это я убил его. Из-за него погибли наши люди. Правда, потом возникла одна проблема. Позже один знающий человек сообщил, что вовсе не Лебек предупредил Ватикан. Я убил не того человека. Впрочем, невелика была потеря...
— О Господи, — выдохнула сестра Элизабет.
Д'Амбрицци подошел к ней, взял за руку.
— Бедняжка. Бедная дорогая моя девочка. Вам приходится особенно нелегко. Мне страшно жаль. Но я твердо намерен положить конец всему этому кошмару.
— Кто пытался убить меня? — Она с трудом сдерживала слезы.
— Скоро, очень скоро все это кончится. Понимаю, как вы озабочены, как возмущены. Да, вы правы, это своего рода безумие. Священник, который хочет убить Папу, который задушил другого священника голыми руками... И однако этот священник является тем стариком, которого вы теперь видите перед собой, которого так долго знали, любили и которому доверяли. И, конечно, в голове у вас теперь путаница. Как отнестись к этому? Меня же давным-давно перестали волновать вопросы морали. Я делаю то, что считаю необходимым, правильным. Да, понимаю, это не вписывается в традиционный образ старого доброго священника. Но я никогда особенно и не старался быть просто добрым священником. Хотел прежде всего быть хорошим человеком. — Он взглянул на часы. — Итак, до встречи завтра вечером на вилле Инделикато, примерно в это же время. А теперь прощайте. — Он остановился в дверях, обернулся. — И будьте осторожны.
* * *
В тот вечер я сидел в гостиничном номере один и размышлял над версией Д'Амбрицци. Отец Данн отправился куда-то по делам, не словом не упомянув о том, что они как-то могут быть связаны с Д'Амбрицци. О том, чтоб пойти к Элизабет, не могло быть и речи. Сколько можно выставлять себя круглым идиотом? Мне олимпийские рекорды ни к чему.
Из головы не выходил образ Д'Амбрицци. Вот он поджидает в горах поезд с Папой Пием. От лихости и безрассудства этого плана просто захватывало дух. Что было бы, если бы покушение удалось? Нашла бы тогда Церковь в своих рядах другого, поистине великого человека, который раскрыл бы всю мерзость нацизма? Повлияло бы это на нравственное развитие Церкви? И если бы сама Церковь стала затем иной, возможно, и я стал бы тогда совсем другим человеком? Смог бы я стать священником, если бы Пия не существовало?...
Однако вся моя жизнь сложилась по-другому. За все приходилось платить самую высокую цену, и конца-краю этому не видно. Я потерял Церковь, потерял любовь отца и постепенно возненавидел их обоих. Что было бы, если бы покушение Д'Амбрицци на Пия удалось? Возможно, тогда и отец, и Церковь были бы со мной?
И я решил, что лучше не знать ответа на этот вопрос.
Однако кто же все-таки предал заговорщиков?
...Рана на спине зажила. Остался лишь длинный шрам. Боль время от времени я испытывал, но то были лишь глухие отголоски прежней острой боли. Я наполнил ванну такой горячей водой, что зеркало затуманилось от пара. Затем откупорил бутылку виски, отец Данн раздобыл ее в какой-то забегаловке, потворствующей вкусам исключительно бриттов. На вкус виски показалось почти сладким, но приятным, немного отдающим торфяным дымком; следовало признать, в жизни еще не пил такого хорошего виски. А называлось оно «Э'Драдур», и, как объяснил отец Данн, изготавливали его на маленьком заводе в Шотландии. Вообще, когда дело доходило до «огненной воды», Данн проявлял недюжинное понимание этого вопроса. Я лежал в ванне и подливал виски на кубики льда, пока не осталось всего полбутылки. Крепкий напиток снял напряжение.
Я очень устал, однако теперь мне казалось, что не стоит предавать происходящему слишком уж большого значения. Меня целиком поглотили все эти римские легенды и интриги, и если я вдруг выйду из игры, никто по мне скучать не будет. Мысль оказалась утешительной. Возможно, я вообще ничего не значу. Невелика будет потеря... И вообще, когда находишься в Риме, надо вести себя, как принято у римлян. Но кто будет о том судить?
Д'Амбрицци...
Что из сказанного им правда? Что вообще является правдой? Кто-нибудь помнит вообще, что такое правда? Я отмокал в горячей воде и мысленно пребывал в некоем иллюзорном мире...
Мне казалось, что я лежу и умираю на песчаном пляже, в тени пальмы плачет хорошенькая девушка. И еще там был полковник. Его тень надвинулась на меня, загородила солнце, лучи его сияли над фуражкой с приподнятой тульей и слепили меня. Лицо у полковника было глупое, и еще на нем были очки, а в руках пистолет...
В голове звучала печальная песенка Дональда Фейджена, я прекрасно понимал, что нахожусь в ванной, что вокруг пар, что рядом бутылка виски и лед в ведерке тает, и однако при мысли о том, что может произойти завтра, в животе все сжималось от страха. И одновременно я истекал кровью на пляже, самолет, который я нанял у костлявого мужчины в двухцветных ботинках, за мной все не прилетал, девушка предала меня, полковник тоже предал, и я должен был умереть. Я понимал, что вычитал все это в какой-то книжке, сюжет ее известен, один прощальный взгляд и... А песенка все продолжала звучать, и ясно было одно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115