— Но если бы они здесь появились, Шарлотта, скорее всего, отсекла бы им головы». С садовыми ножницами с острыми, изогнутыми лезвиями Шарлотта Хэнни напомнила Блэару одну из тех женщин — участниц Французской революции, — которые с удовольствием прислуживали мадам Гильотине. Платье ее блестело от влаги, как если бы она провела в саду все утро, хотя в стоявшей поперек дорожки корзине лежало лишь несколько срезанных стеблей. «Если бы не ее бледность и привычка постоянно хмурить брови, — подумал Блэар, — Шарлотта могла бы показаться не совсем уж непривлекательной; впрочем, и паук мог бы быть очень симпатичным насекомым, если бы не его жало».
— Я вас разве не предупреждала, чтобы вы больше здесь не показывались? — спросила Шарлотта.
— Предупреждали.
Она отхватила длинную лозу с красными шипами. Держа в одной руке отрезанный прут, в другой ножницы, Шарлотта выпрямилась.
— Собираетесь выпороть меня, кастрировать или то и другое вместе? — поинтересовался Блэар.
— То, что послужит вам наилучшим напоминанием.
Она бросила прут по направлению к корзине и склонилась над следующим кустом. Расчищая себе путь, она сняла верхние веточки, чтобы добраться внутрь куста и подрезать основные стебли в его середине. Хотя рукавицы защищали ее руки до локтей, выше шелковые рукава блузки были порваны.
— Можете не стараться, — проговорил Блэар. — Я уезжаю из Уигана. Вы явно не единственная, кому бы этого очень хотелось.
Шарлотта не снизошла до ответа. Она продолжала срезать мертвые стебли, однако, заметил Блэар, темп ее работы резко спал, она почти остановилась. Блэар ожидал от нее выговора и обвинений за то, что он накануне заглядывал с улицы в окна ее коттеджа, но и об этом она не сказала ни слова.
— Думаю, со временем я мог бы найти Мэйпоула, — продолжал Блэар. — Пока же я обнаружил лишь одно: меня его поиски интересуют больше, чем кого бы то ни было другого. Лично мне ясно, что сам по себе пропавший человек никого не волнует. Единственное, чего хочет ваш отец, это чтобы вы разорвали и без того утратившую силу помолвку; тогда я буду волен вернуться в Африку. Я прав или нет?
— Это не имеет никакого значения.
— Вам безразлично, найду я Мэйпоула или нет. Если бы это было не так, вы бы мне помогали. Меня заинтересовали и он сам, и его судьба, но не настолько, чтобы оказаться ради этого убитым. Признаюсь, говоря это, я чувствую себя полным дураком. Так или иначе, простите, что меня пытались использовать против вас. Я понятия не имел, что все это затеяно только из-за вас. Главное, я хочу уехать, и вы тоже хотите, чтобы я уехал.
Шарлотта наклонилась к веткам. Блэару казалось, что с каждым щелчком ее ножниц падает очередная красная роза.
— Главное, — произнесла она, — то, что я не собираюсь выходить замуж за Роуленда.
— Выходите за кого хотите. Проблема в том, что чем дольше я здесь пробуду, тем больше я буду знать. Помимо той, что известна вам, у Мэйпоула была и другая жизнь. Полагаю, для вас будет предпочтительнее, чтобы я уехал сейчас, а не позже. Так скажите епископу, что Мэйпоул вас больше не интересует. Тогда епископ благословит меня, отправит отсюда, и мы с вами квиты.
— Вы червяк, Блэар.
— Не такого ответа я ждал. — Кровь прилила ему к голове, как будто Шарлотта его ударила. — Ну хорошо, вам известна шахтерка по имени Роза Мулине?
Ветер загнул поля шляпы Шарлотты вниз. «В тонком платье и легких туфлях ей, должно быть, холодно, — подумал Блэар. Хотя еще неизвестно, где холоднее: в саду или у нее в сердце?»
— Не помню этого имени.
— Преподобный Мэйпоул был от нее без ума.
— Сомневаюсь.
Блэар посмотрел в сторону дома.
— Она кое-что умеет из области медицины. Я думал, она научилась этому здесь, в одном из ваших классов. И здесь же Мэйпоул мог с ней познакомиться.
— Опишите мне ее, — предложила Шарлотта.
— Физически, должен сказать, она привлекательна, но таких много. Что ее выделяет, так это рыжие волосы и весьма сильный характер. Не назову ее очень умной, но она сообразительна, пряма. Крайне свободный, раскованный дух. Вы занимаетесь спасением таких девушек, у вас самой должно быть о них высокое мнение.
— Я их спасаю, потому что они несвободны, потому что они простые работницы, брошенные своими кавалерами или страдающие от приставаний собственных отцов. В противном случае их дети попали бы в сиротский приют, а матери, которые сами еще почти дети, покатились бы вниз через три стадии на этом пути: вначале забота о них преподобного Чабба, затем фабричный цех, а потом проституция. Мы делаем их свободными.
— Ну, преподобный Мэйпоул считал Розу свободной и без ваших усилий. Он был по-настоящему увлечен ею.
— И пользовался взаимностью?
— Нет. Полагаю, Розе льстили знаки внимания со стороны Мэйпоула, но и только. Не думаю, что она имела какое-либо отношение к его исчезновению. Их роман существовал главным образом в его воображении.
— Вы говорите с такой уверенностью, будто были лично знакомы с Джоном Мэйпоулом.
— Я лишь хочу сказать…
Еще один стебель оказался срезан. Шарлотта легонько отбросила его в сторону:
— Позвольте мне догадаться. Вы хотите сказать, что если вы не прекратите сейчас же своего расследования, то правда о романтической привязанности преподобного Мэйпоула к другой женщине — простой работнице — выйдет наружу и я окажусь скомпрометирована? Так?
— Более или менее; но вы сами сформулировали это подобным образом.
— Поскольку я, как некоторые думают, начисто лишена всяких чувств, то с такой ситуацией как-нибудь справлюсь.
— Хорошо. Помните, ваш отец говорил, что он закроет «Дом», если разразится публичный скандал? Полагаю, известие об увлечении Мэйпоула вполне может стать таким скандалом. И вся ваша богоугодная деятельность пойдет прахом.
Шарлотта подошла к кусту, уже обрезанному до такой степени, что от растения оставалась только торчащая из земли шишка. Пока она снимала рукавицы, чтобы голыми руками ощупать ростки, смесь воды и компоста залилась ей в туфли.
— Давайте уж выкладывать все до конца. Вы готовы заставить меня выйти замуж за Роуленда, лишь бы самому получить деньги с моего отца и вернуться в Африку? Если дело только в этом, я дам вам деньги и билет.
— Но вы не сможете дать мне в Западной Африке ту работу, которой распоряжается ваш отец и которая мне необходима.
— Вы хуже, чем червяк. Вы вымогатель.
— Мне нетрудно им быть. Я не видел с вашей стороны ни одной слезинки, ни одного знака чисто человеческого сочувствия к бедняге Мэйпоулу. Не слышал ни одного слова в помощь мне. Ну так ищите его сами, если он вам нужен.
— Возможно, вы просто слишком невежественны и сами не понимаете масштабов того вреда, который можете причинить. Этот «Дом» — единственное во всей северной Англии место, где с незамужними, но беременными женщинами обращаются не как с преступницами или отбросами общества. Мы превращаем их из жертв в полезных обществу, способных найти себе работу людей. Это вы можете понять?
— Это кукольный домик, где вы наряжаете бедных девушек в серые платья. Ваш собственный маленький мирок. А вы тут — серая принцесса, принцесса угля. Уверен, девушкам эта игра доставляет массу удовольствия.
— И вы готовы все это порушить, только бы досадить мне?
— Да, если вы не скажете отцу то, что он хочет от вас услышать, а я не получу от него то, что мне нужно. Я уеду, и можете забирать свои слова обратно. Или не забирать, как хотите.
Шарлотта повернулась к Блэару спиной и направилась к растению, от которого уже оставались только голые палки, торчащие в форме единственной буквы «Y». Она принялась легко водить рукой по колючкам, медленно и машинально отыскивая молодые побеги. Блэар постоял немного и только тогда понял, что ему позволено уйти: Шарлотта ничего больше ему не скажет.
Заткнув за пояс гаечные ключи, Блэар опустился по веревке в шахту и пошел тем же маршрутом, что и накануне вечером, старательно ощупывая пол лучом своего «бычьего глаза»: не натянуты ли там новые шнуры. Пружинное ружье по-прежнему лежало в конце штольни; стержень, которым оно выстрелило, торчал из угля. С настоящим ружьем оно имело мало общего и походило скорее на какого-нибудь пасынка пушки. При виде его Блэар содрогнулся.
Он внимательно, словно археолог, изучающий древнее захоронение, осмотрел оставленные на стене кайлом зарубки. Шахтеры работали в стесненных условиях и потому пользовались кайлами с короткой ручкой; поэтому, при прочих равных условиях, высота отбоя угля обычно указывала на рост человека. Здесь отметины были на необычно большой высоте от пола; их явно оставил человек высокий, как Билл Джейксон, притом нанесший их очень профессионально: прямые следы ударов походили на туго натянутую струну, и лишь в отдельных местах внезапно меняли характер. Оставались на той же высоте, но шли неровно, криво и было плохо нанесены: слишком сильно, чересчур слабо или не в нужное место. Однако со временем ошибок становилось меньше. И Джейксон, и Мэйпоул были крупными и рослыми. Блэару нетрудно было представить себе, как шахтер обучал викария точности и ритмичности ударов, древнему искусству рубки угля. Но зачем? Если Мэйпоул стремился попасть под землю только для того, чтобы там помолиться, ему достаточно было бы просто выглядеть как шахтер, а не работать за него. Рубке угля кайлом невозможно научиться за день или неделю. Настоящие шахтеры сразу же раскусили бы его и выгнали вон как самозванца и опасного в забое неумеху.
«Этой тайне суждено оставаться нераскрытой», — решил Блэар. Он вернулся в шахту исключительно за пружинным ружьем. Весило оно добрые сорок фунтов — массивная деревянная опора и стальной ствол, закрепленные на основе, сделанной из железного колеса. Даже когда он отвернул болты и снял ружье с основания, ствол нелегко было тащить под кровлей, снижавшейся местами до четырех футов. Он оставил ружье у подножия шахтного ствола, сходил за основанием и уже возвращался, когда в зеве ствола возникло, зависнув в воздухе, нечто похожее на паука размером с человека.
— Кто здесь? — Преподобный Чабб, моргая, всматривался в темноту, делая руками и ногами плавающие движения в воздухе. Его волосы, галстук и двойной подбородок свисали вниз, раскачиваясь вместе с их обладателем из стороны в сторону. Сверху чья-то рука держала священника за пояс.
— Кто там — Блэар? — спросил чей-то голос.
— Тут слишком темно, — ответил Чабб.
— Да я. — Блэар положил основу рядом с ружьем.
— Отличная работа, Чабб, — проговорил голос, и преподобный вознесся вверх, словно ангел на проволоке. Блэар поднялся по веревке на поверхность и увидел Чабба, растерянно приводившего себя в порядок. Ударом ноги Роуленд захлопнул люк, закрывающий шахтный ствол, и небрежно прислонился к березе. В такой позе он походил на поэта, у которого случайно в руках оказался не листок со стихами, а охотничье ружье. Соломенные волосы Роуленда растрепались, бесцветные глаза казались хрусталиками, украшенными покрасневшими глазными яблоками.
— Крайне неудобно и огорчительно, — пробормотал себе под нос, в массивный подбородок Чабб.
— Минутное дело, — произнес Роуленд, — за выполнение которого я выражаю вам благодарность, а это немало, учитывая, что я будущий лорд Хэнни и ваше благополучие станет зависеть от моей доброй воли. В противном случае вам придется влачить последние годы вашей жизни существование моллюска.
— Рад был оказать вам эту услугу, — отозвался Чабб.
— Вот чем хороша государственная церковь, — повернулся Роуленд к Блэару. — Она всегда рада оказать услугу. А вы что здесь делаете? Мы увидели на дороге коляску и начали обшаривать кусты в поисках того, кто на ней приехал.
— Ищу пропавшего у преподобного Чабба викария. Начальник полиции Мун высказал предположение, что викарий мог упасть в ствол одной из заброшенных шахт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70