Они из года в год выращивали рис в болотистых низинах, яме — там, где посуше, да охотились с длинными кремневыми самопалами, сделанными местными кузнецами, на мелкую живность.
Рохо будто прочел мысли Майка.
— Напрасно вы думаете, капитан, что эти люди ничего не имеют. У мятежников есть магазины, где на рис или яме можно выменять даже транзисторы, не говоря уж об одеялах, тканях, посуде. Мои парни, к сожалению, получают эти товары из вторых рук.
— А почему бы вам не атаковать такой магазин? — не выдержал Майк. В его голосе был нескрываемый вызов.
Но Рохо словно не понял этого.
— Магазины и склады находятся на главных базах. Атаковать такую базу не осмеливаются даже португальцы, хотя расположение ее и бывает известно.
— И все же, мистер Рохо, то. что сделали сейчас ваши «отчаянные», — бесчеловечно, — упрямо продолжал Майк: спокойствие охотника выводило его из себя. — Я доложу об этом генералу ди Ногейра, как только мы вернемся!
Фрэнк Рохо взглянул на него с сожалением и прищурился.
— Браво, капитан! Когда вернемся… Но ведь мы с вами не на пикнике, и кто может гарантировать, что генерал получит возможность увидеть кого-либо из нас!.. Нет, я не угрожаю, — добавил он, видя, как вспыхнуло гневом лицо Майка. — Просто рассуждаю вслух. А насчет вашего доклада… — Он вздохнул. — Генерал ди Ногейра даже не сможет объявить мне какое-нибудь порицание. В конце концов, я не военный и всякие там Женевские конвенции о ведении войны и обращении с гражданским населением на меня не распространяются. И вообще, спор о том, что лучше: сначала умиротворять мятежников, а потом строить для них школы и больницы, или наоборот — строить все это и тем самым умиротворять, все равно что спор о том, что было раньше курица или яйцо… Ну да ладно, — усмехнулся Рохо. — А теперь в путь. Завтра к вечеру мы должны вернуться в форт — и не с пустыми…
Внезапно Майк изо всех сил толкнул охотника в плечо. Массивная фигура Рохо качнулась в сторону, и его удивленный возглас потонул в страшном грохоте.
Из зарослей слоновой травы вырвался огненный смерч, и, ударив охотника в бедро, сбил его с ног. Второй смерч пронесся над головой пригнувшегося Майка и разнес грудь Инносенсио. Рохо грохнулся на землю, но тут же ловко, по-кошачьи, перевернулся на бок, одновременно посылая из автомата очередь за очередью. Майк спас Рохо инстинктивно: ему до сих пор все еще казалось, что он видит, как заросли медленно раздвигаются, и из желтой травы вглядывается в них широкий черный раструб ружья.
— Дьявол! — Отбросив автомат, Рохо двумя руками рвал правую штанину. Клочья плотной ткани тлели, пахло паленым мясом. — Да помогите же мне, черт возьми! — крикнул он не решающемуся оторваться от земли Майку. — Больше стрелять там некому!
Майк встал, все еще недоверчиво оглядываясь на заросли. «Десперадос» были уже там. Они возбужденно разговаривали, рассматривая что-то, потом вдруг рассеялись в разных направлениях. Их движение можно было определить лишь по колышущейся траве.
Двое подбежали к лежащему на спине Инносенсио и растерянно опустились рядом с ним на корточки. Еще двое поспешили к чертыхающемуся Рохо, но Майк уже помог охотнику разрезать грязную штанину и теперь осторожно отрывал от почерневшей кожи обугленные лоскутки ткани. Вид раны был ужасен, это было кровавое месиво, в которое выстрел вогнал клочья одежды.
Рохо не стонал. Он отстегнул от пояса пузатую флягу, поднес ее к побледневшим губам и долго-долго пил.
Потом протянул флягу Майку.
— Черт с ними, с правилами. Выпейте, капитан. Вам виски, кажется, нужнее, чем мне…
Майк сделал несколько глотков. Охотник тем временем, морщась и кусая губы, ощупывал свою ногу. Потом он слегка пошевелил ею, застонал, но нашел в себе силы улыбнуться:
— Если кость и задета, то чуть-чуть… Эти самодельные пули не пробивают даже задницы. Только бы не было заражения!
Он достал из заднего кармана плоскую металлическую коробку, извлек из нее шприц с какой-то жидкостью и всадил его себе прямо в рану. Глаза его закрылись от боли. Затем он отшвырнул пустой шприц. Открыл небольшой флакончик, смочил взятый из той же коробки тампон и принялся протирать рану.
— А вы, капитан, идите-ка посмотрите, в чем там дело… — вдруг неожиданно резко сказал он.
Майк понял, что Великий Охотник не хочет, чтобы он, Майк, видел его корчащимся от боли — таким прославленного Фрэнка Рохо не должен был видеть никто, а африканцы… Их Рохо в счет не брал.
Майк молча кивнул и пошел в заросли, вернее, туда, где еще недавно стояла стена золотой травы. Теперь она была вытоптана, и на желтом ковре лежали два мертвых африканца. Рядом валялись длинноствольные самопалы с прикладами, украшенными резьбой, и воронкообразными стволами. Убитые были почти мальчишки. Их охотничьи сумки, распотрошенные «отчаянными», лежали поодаль.
Сколько времени понадобилось этим юношам, чтобы неслышно подкрасться к «отчаянным», понять, что произошло в деревне, и принять решение — отомстить?!
Майк попытался представить себе, как они слушают разговор его и Рохо, как выбирают, кому в кого целить, как засыпают в стволы порох,.закладывают круглые свинцовые пули и забивают пыжи…
Когда Майк вернулся на поляну, наемники уже перевязали Рохо и отвели к хижине, у стены которой он и прислонился, обхватив плечо одного из «отчаянных» .
— Они — из этой деревни, — встретил он Майка. — Идиоты! Впрочем, эти люди не знают, что такое настоящая жизнь, потому-то так легко и умирают. Право же, порою я им даже завидую…
— Мы вернемся в форт? — Майк кивнул на бинты вокруг правой ноги Рохо.
— Нет. Мы идем дальше…
ДВОЙНАЯ ИГРА
— Бэзил, вы только посмотрите, как это выразительно!
Корнев держал в руках небольшую фигурку из черного дерева: женщина обратила лицо к небу и широко открыла рот, словно в раздирающем душу крике. Грудь ее была обнажена, руки, прижатые к животу, стискивали калебас. В скульптуре не было ничего лишнего, резец прошелся по материалу скупо и точно.
Рядом, у круглой хижины, сидел старик, молчаливый, с клочками седых волос на большой, тяжелой голове и, не обращая внимания на Корнева и Мангакиса, остановившихся рядом, шлифовал эбеновую маску.
— А посмотрите-ка сюда…
Мангакис коснулся плеча Корнева и кивнул в сторону соседней хижины: там работала целая семья.
Грубые, корявые куски черного дерева валялись поодаль. Мальчишка лет двенадцати, в одной лишь набедренной повязке, тяжелым мачете обрубал остатки сучков. Почти рядом, сидя на земле, работал его отец. Острым, похожим на маленькую кирку инструментом, он сильными, но осторожными ударами снимал с продолговатого бруска негнущиеся, толстые стружки, и прямо на глазах из корявой чурки вытягивался легкий корпус пироги.
Старейшина семьи, сухонький старик в одних шортах, сидя на корточках, колдовал тонким и острым ножом над маленькими фигурками гребцов. Горка крокодильих зубов лежала перед ним на аккуратно расстеленной тряпице, здесь же — несколько уже готовых фигурок с неширокими отверстиями в стиснутых кулачках. В эти отверстия старик вставлял сделанные из эбони копья, весла, длинноствольные ружья.
Две уже готовые полуметровые пироги с командами гребцов и охотниками стояли на чурбаке того же черного дерева. Их полированные бока светились золотым отблеском солнечных лучей.
— Если организовать дело широко, страна будет получать за это валюту, — задумчиво сказал Мангакис и обернулся к Корневу — За два дня мы с вами. Никос, побывали в семи кооперативах, но все это, что называется, пищевая и туристская промышленность. Рис, яме, ткачество, резьба по эбони и махагони… Единственная надежда на бокситы. Правда, в том районе нам еще только предстоит побывать…
— Вы знаете, как я вам благодарен. Вытащить меня в такое путешествие… Даже не верится, что я оторвался от моего стола.
— Скажите спасибо Кэндалу… Мне, к сожалению, пока его нечем порадовать. Я знал, что страна бедна, но то, что увидел, меня ужасает. Нам придется здесь все начинать сызнова: дороги, связь, водопровод… Все эти крошечные деревушки придется объединять, мы построим деревни с настоящими домами, фермами…
— Вы энтузиаст, Бэзил. Пока эта страна под белым крестом Лузитании, и войне не видно конца. Да вы и сами знаете, что правое дело торжествует далеко не всегда.
— Лузитания проиграла воину, — упрямо насупился грек. — Португальцы обороняются, а не наступают. Они устали от буша. И поверьте мне, фитиль, горящий здесь, взорвет фугас в Лиссабоне.
— И когда это случится, вы начнете реформировать и эту страну по плану, который вы разрабатываете по просьбе Кэндала…
Мангакис кивнул.
— Вы знаете, Никос, я командовал партизанской бригадой в Греции, фашисты не без помощи англичан нас тогда разгромили. Мне казалось, что нас предал весь мир.
— Вы имеете в виду английскую демократию? Мангакис отмахнулся.
— Не ловите меня на слове. Как советник ООН я попал, в конце концов, в Богану. И то, что удалось сделать стране, такой же бедной, как вот эта деревня, было моим возрождением… Маленькое государство, народ которого впервые за всю свою историю сыт и одет… Никос, разве это не лучшая награда смертному? После разгрома бригады я долго никуда не мог уйти от печальных строк нашего древнего поэта… Они звучат примерно так: «Вовсе на свет не родиться — для смертного лучшая доля» .
— А теперь?
Мангакис улыбнулся.
— Вы же все прекрасно понимаете, Никое, вы — журналист и ученый… Я б не пережил, если бы здание, которое мы с таким трудом возводили все эти годы, рухнуло в одну ночь…
— Поставив себе памятник в Богане, вы решили увековечить свое имя и в Колонии? — пошутил Корнев.
— А разве это плохо — оставить после себя что-нибудь, за что люди будут вспоминать тебя добрым словом? — Он посмотрел на часы. — Уже пять часов! Через два часа начнет темнеть…
— Ну и что, ведь мы решили ночевать здесь К залежам бокситов пойдем завтра, с рассветом. Кстати, сколько туда…
Корнев хотел еще что-то сказать, но в этот момент из-за хижины появился стройный африканец в аккуратном защитном комбинезоне, перетянутом новенькими ремнями, с тяжелой кобурой, а в том, как он держал свой новенький автомат, было что-то плакатное. Лицо его было тщательно выбрито, волосы коротко подстрижены.
— Надеюсь, камарады, вы довольны? — спросил он приятным, мелодичным голосом. — За три дня, пока мы сюда добирались, мне кажется, вы многое увидели.
— Спасибо, Жоа.
Мангакис похлопал ладонью по толстой записной книжке, оттопыривавшей нагрудный карман его серой походной рубахи.
— Конечно, для того чтобы подготовить серьезный план развития вашей страны, этого мало, но, однако, нам будет о чем поговорить с Кэндалом.
— Кстати, в письме он писал, что мы встретимся с ним в освобожденной зоне… — Корнев внимательно посмотрел на Жоа.
Тот недоуменно пожал плечами.
— Я не знаю, что в письме… Мне было приказано передать его вам и камараду Мангакису и как можно скорее прибыть сюда. Меня даже удивила эта спешка. Правда, — он понизил голос, — Движение планирует провести в ближайшее время съезд представителей освобожденных районов. Люди будут интересоваться экономикой: действительно, какой толк от свободы, если нам будет нечего есть! Центральный Комитет Движения поручил Кэндалу подготовить доклад. Вот он, видимо, и надеется на вашу помощь, камарад Мангакис. Своих опытных экономистов у нас пока еще нет… Учатся.
В последнем слове Корневу послышался легкий сарказм.
Корнев встречал Жоа несколько раз в штабе «борцов свободы» . Его уважали, у него были заслуги старого участника Движения. Таких в штабе было несколько — вышедших из колониальных ткгрем, где они отсидели не один год.
Колониальные власти взяли с них подписку об отказе участвовать в Движении:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11