Ты никогда не манкировал работой из-за пустяков.
Уравновешенная и спокойная, Ирэна начинала раздражать его. «Опять куда-то ехать, шляться неизвестно зачем, менять поезда на гостиницы, путешествовать уже без цели. Она с ума сошла! Зачем мне отпуск в ноябре? От какой усталости я должен бежать, что и где искать? И так у меня слишком много времени. Вчера ночью передо мной открылась потрясающая бездна свободного времени. Но она не может этого знать. Пробует найти лекарство от беспокойства. Я – причина его. Я должен ее успокоить».
Ирэна осталась. И это было совсем не нужно. Не всегда и не все можно уладить близостью в темноте.
Утром он встал первый и принялся готовить завтрак, чтобы обрадовать ее, когда она откроет глаза. Ему начинала нравиться мысль, которую Ирэна высказала в критическую для себя минуту. Он преследовал того человека много лет, и внезапно ему стало не хватать напряжения предшествующей жизни. Тотализатора судьбы, в который он играл более четверти века. Азарт вошел в его кровь. Он почти верил, что только в прошлом, там и тогда он был собой, а жизнь имела вкус правды, необходимой ему, чтобы не удавиться. Во всяком случае, так казалось теперь.
Глава IV
Местечко, название которого значилось на титульном листе «Терезы Геннерт», было еще меньше, чем капитан Корда представлял себе. Почти деревня с мощеной главной улицей, проходящей между двумя рядами каменных домов. За их тылами сразу же открывалось зеленое пространство, идущее вниз, к реке, с огородами, садами, наверно, очень красивыми во время цветения. От росы на пожелтевших еще высоких травах брюки сразу же стали до колен мокрыми, а на сапоги налипли огромные комья глины. Метрах в пятидесяти от того места, где улица расширялась, что можно было принять за рынок, начиналась старая, уже во многих местах разрушенная ограда бывшей резиденции какого-то аристократа. Стена была красивее, чем стоящий за нею особняк; полуразвалившийся, никогда не ремонтировавшийся, он тоже приближался к концу своего существования. В том крыле, где крыша не протекала, помещалась городская библиотека, а рядом с ней – читальня. От оранжереи остался только длинный прямой остов. Парадный вход был похож на декорации к фильму о духах и сверхъестественных силах или о самых обычных ворах, охотно поселяющихся в пустующих разрушенных усадьбах.
Поговорить с библиотекаршей капитану Корде не удалось, потому что библиотека работала с двенадцати дня. Назавтра он встретился с библиотекаршей в тот самый момент, когда она отпирала двери. Девушка бросила на штемпель быстрый взгляд и твердо заявила, что ни одной книги с подобной печатью в ее собрании нет. Но потом, поднеся книгу ближе к глазам, она добавила, что такая библиотека когда-то здесь размещалась, но что она слишком молода и не помнит это время, а никакой другой библиотеки, кроме городской, в местечке нет и не было. С тех пор, как она здесь живет и работает.
Зеленый штемпель выцвел, но тем не менее был достаточно отчетливым. Он информировал о том, что владелицу библиотеки звали Аполония Файгель, а библиотека находилась на улице Ставовой, 16. И только прочтя фамилию, девушка оживилась.
– Раз ее фамилия Файгель – значит, этой женщины давно уже нет в живых! – воскликнула она. – Отсюда немцы вывезли всех евреев. Здесь у нас разыгрывались ужасные сцены. Вы никогда и нигде не найдете пани Файгель.
– Я это и сам знаю, – буркнул капитан.
– А кроме того, на Ставовой не уцелело ни одного старого дома. Она вся была в развалинах, это даже я помню. Мы ходили туда играть, рыться в щебне. Иногда что-нибудь находили. Старые кастрюли, мелкие монеты. Как-то нам попалась совсем целая кочерга. Кажется, она у моей мамы до сих пор.
В библиотеке было безлюдно и так холодно, что не спасало и осеннее пальто. Капитан удивился, как может девушка несколько часов выдержать в одном свитере.
– Сейчас печь разгорится, – сказала она спокойно, – будет теплее. Пусто? Еще рано. Люди только что кончили работу. Придут. Вот увидите. Особенно молодежь. Из техникума, – добавила она с гордостью, – у нас свой техникум.
Девушка показалась ему симпатичной и толковой. У нее был такой вид, как будто она заведовала современным стеклянным библиотечным павильоном с центральным отоплением. Хотя руки покраснели, а одеревеневшие пальцы с трудом перебирали формуляры.
– Сейчас станет тепло, – повторила она, ковыряя кочергой в старой кафельной печке, усиливая огонь, а вместе с тем следя за тем, чтобы жар не шел в комнату. – Я здесь подметаю, иногда мою полы и ежедневно протираю их тряпкой, особенно осенью. Наносят грязь.
– У вас одна единица? – спросил Корда.
– В таком местечке… иначе и быть не может.
– Сколько вы зарабатываете?
– Э-э, что там говорить. Я люблю эту работу, – добавила она строго.
– Вы, наверно, здесь давно живете, да?
– С рождения, – подтвердила она охотно. – Нас все здесь знают.
«Это хорошо, что все», – подумал капитан, а вслух добавил:
– Мне хотелось бы поговорить с вашей матерью.
– С матерью? – искренне удивилась она.
– Хм. Если это возможно.
– Отчего же? – заколебалась она. – Но что она может вам рассказать?
– Много. Она здесь живет давно, – повторил он, – да?
– О, если бы вы знали, как давно! Отец привез ее сюда сразу после свадьбы. Мой отец был родом из этого местечка. Отец знал больше, но отца в сорок третьем забрало гестапо.
– За что его взяли? – заинтересовался капитан.
– А кто его знает? Взяли. И след простыл. Не вернулся. Обычное дело, – она начала рыться в ящике стола. – Я сейчас приклею записочку к дверям, что скоро вернусь, и провожу вас.
– Не надо, – воспротивился капитан. – Люди будут ждать. Дайте мне только адрес.
– Ничего, у нас люди ждут охотно, – пошутила она. – К тому же осенними вечерами дел не так уж много.
Девушка достала из ящика ключ, и они вместе вышли из особняка. Корда ждал, пока она приколет записку, и рассматривал башенку над часовней.
– Что здесь было? – спросил он без особого интереса. Просто так, чтобы установить с девушкой контакт, расположить ее к себе. – А что, в этом медальоне была какая-то картина? Скульптура? Фамильные драгоценности?
– На верхушке башни? – обрадовалась девушка вопросу. Видимо, она любила эти руины, громко называемые библиотекой. – Там были часы. Но они не ходили. Никогда. Однажды ночью их не стало.
– Часов? Кто-нибудь заявлял о краже? – спросил он быстро.
– Что вы! Куда? Зачем? – протянула она пренебрежительно. – Часы на башне окончательно погибли бы, как и все остальное. Вы же видите. А так, может быть, кому-нибудь служат и. сохранятся.
Они шли вниз к местечку так же спокойно и неторопливо, как шла здешняя жизнь. Девушка подвела его к одному из домов на главной улице.
– Мама! – крикнула она с порога. – Здесь к тебе один мужчина. Из Варшавы. Он хочет с тобой поговорить. Я должна вернуться в библиотеку. Да, он из милиции.
Капитан увидел испуганное лицо полной старой женщины.
– Ну чего ты боишься? – успокоила ее дочь. – Со старыми людьми всегда так, – повернулась она в сторону капитана и сразу же добавила: – Этот пан разыскивает людей, давно умерших людей.
– Со старыми, со старыми. А с вами как? Биг-биты, парни, хаты и тряпки. И еще эти… транзисторы, или как они там называются. Если ищете мертвых, то не найдете, но вы садитесь, садитесь.
Эта небольшая стычка освободила пожилую женщину от страха перед представителем власти.
– Что вы хотите? – спросила она прямо, и это было значительно лучше, чем подозрительность.
– Я ищу Аполонию Файгель. А точнее, какой-нибудь оставленный ею след.
– Я не знаю никакой Аполонии Файгель, – пробурчала женщина. – Кто водился с ев… постойте… Файгель, вы говорите? У Фай-гелей была библиотека, здесь, у нас, она работала вот как сейчас моя дочь. Но тогда моя дочь, если б ей было столько, сколько сейчас, могла пойти только ученицей к портнихе или к парикмахеру мыть клиентам голову. И занималась бы этим до тех пор, пока кто-нибудь ей не встретился… и, в свою очередь, не загнал бы ее на кухню и к детям. Да, пан, библиотеки она и в глаза бы не видела. Я помню Файгель, конечно, помню. Но та библиотека была частная. Я помню Файгель, потому что она очень кичилась этими, ну… книжками. Вы понимаете. Тогда было другое время. Она не торговала чем попало, как все евреи в нашем местечке. Она делала то, что сейчас моя дочь, только она имела от этого намного больше денег. Она торговала по-иному.
Капитан знал, что пожилая женщина долго не выберется из проблемы торговли культурой, пуговицами, машинами, землей и фабриками, а скорее сходства или различия в получении доходов от многих диаметрально противоположных благ этого мира.
«Кто украл часы? – думал он. – Сомневаюсь, что я это когда-нибудь узнаю. И зачем мне это знать? Что бы было, если бы я разыскивал всех похитителей всех часов? Ерунда. Хотя, быть может, и не абсолютная. Эти часы были в этом местечке. Но что я знаю об этом местечке? Ничего. Пока ничего. А если бы даже знал все, то эти сведения мне бы не пригодились».
– Но Файгель убили, как убили всех наших евреев, – продолжала женщина, поскольку в маленьком местечке, раз начав, могут говорить сколько угодно. – Ей ничуть не помогло, что она была чужая для своих… чужая даже для нас. Да. Всех зверски убили… и ее… пусть их бог за это покарает… и за моего мужа.
– А что стало с библиотекой? – спросил капитан, уже ни на что не надеясь.
– То же, что и со всем имуществом евреев. Вывезли. Забрали. Мебель, драгоценности, меха, одежду, картины. Взяли и книги… Потом тот домик, в котором у Файгелей внизу была библиотека, а наверху, на втором этаже, квартира, разрушили советские танки. В сорок четвертом году, когда шло наступление. Ох, что у нас здесь делалось! Немцы и русские попеременно, три дня и три ночи. Как сейчас помню, я стояла у стены на расстреле. – Она сделала паузу и посмотрела на капитана, наблюдая за произведенным этой биографической подробностью эффектом. – Нет! Вы только подумайте! – крикнула она. – А вот стояла. Я, старая толстая баба, которая ни о чем другом понятия не имела, кроме как о мытье посуды и стирке пеленок. В меня хотели выстрелить, как будто бы я какой-нибудь важный человек. И вы бы меня уже не увидели, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Эсэсовец уже прицелился в меня, а мы стояли в ряд, нас было шестеро из одного дома. Не из этого. Нет. Я тогда жила на окраине. Возле шоссе. И поэтому наш дом переходил из рук в руки, а мы пережили ад.
Капитан даже не пробовал прервать поток слов, который хлынул так внезапно и в неожиданном направлении. Он всегда давал людям выговориться. А кроме того, речь является ключом к человеческому характеру. Он поудобнее сел на стуле, искренне заинтересовавшись историей жителей этого местечка.
– И знаете, что странно? – продолжала женщина, размышляя над феноменом человеческих реакций перед лицом смерти, которые не всегда совпадали с тем, как эти люди его себе представляли. – Я не молилась, только мысленно прощалась с ребенком, с моей дочкой. Она была в подвале. Лежала на матрацах. Ей было… два года. Только с ней я прощалась у стены нашего дома, и в это время во двор ворвались русские. Один из них выстрелил в эсэсовца, который целился в нас. Если бы он на долю секунды задержался, то нам был бы конец. Русский очередью свалил эсэсовца, но одна пуля попала в мальчика, который стоял рядом со мной. Да, он отдал свою жизнь за нас пятерых. А русский плакал целую ночь. Вы представляете? Пожары. Все местечко горит, на шоссе огромная гора разбитого железа, и атака, пулеметы, пушки и эти их «катюши». Всюду трупы немцев и русских. А в нашем дворе – два. Эсэсовец и польский мальчик, а над ним всю ночь проплакавший русский. И он не хотел идти дальше в атаку. Не хотел. И вы знаете, его за это не расстреляли, – продолжала она удивляться тому, чему она когда-то была свидетелем и что до сих пор ей не было окончательно понятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19