Вы хозяин дачи? — спросил лейтенант, придерживая шапку, чтобы она не свалилась с затылка в снег.
Нет, — ответил я.
Он с хозяином вчера приехал. Водитель той иномарки… Кхы-кхы! — подсказал сторож лейтенанту. — А хозяин вчера поздно вечером ушел.
— Вы сегодня ночевали здесь? — спросил лейтенант. Я кивнул. Милиционер вел себя совсем не так, как я предполагал. Похоже, он ничего не знал про труп.
— Я участковый, — представился лейтанант. — Сторож видел, как ночью кто-то вылезал из вашего окна.
— Этой ночью? — уточнил я. Коля отвел глаза и кивнул:
— Ага, этой. Третий час был. Я вышел на дорогу, думал обход совершить… Кхы-кхы!.. И заметил, что в окне кто-то маячит.
— Что ж вы не подошли сюда, не проверили? —закуривая, спросил лейтенант.
Так… Куда я один пойду? Я в милицию пошел.
Ничего не пропало? — спросил меня участковый. — Вы можете открыть, я посмотрю?
Разговор пошел совсем не по тому руслу, по которому я предполагал. Представляться сейчас старшим оперуполномоченным было не к месту и глупо. Тут, кстати, запиликал телефон. Я извинился и поднес трубку к уху.
— Ну, что у тебя там? — спросил Тарасов.
Сторож утверждает, — громко сказал я, — что сегодня ночью кто-то вылез из окна на первом этаже. Вот участковый подъехал, интересуется, что пропало.
И все? — с облегчением произнес Тарасов. — Фамилию участкового знаешь?.. Ну, дай ему трубку.
— Вас, — сказал я, опуская вниз руку с телефоном. Участковый удивился и, придерживая шапку, потянул ся к телефону.
— Лейтенант Грудников… Здравия желаю, товарищ полковник! Тут сигнал… Да про первый раз он… Я мог бы осмотр… j
Тарасов постоянно перебивал участкового, не давая ему закончить фразу.
— Я понял, товарищ полковник. Мешать не буду! Лейтенант отдал мне трубку, козырнул и, постукивая кончиками сапог о фундамент, сказал:
— Всего доброго!
Он повернулся и пошел к машине. Сторож собрался уже было пойти за ним, как я позвал:
— Коля! Останься на минуту.
По несчастному выражению на лице сторожа я понял, что он готовится к очередной взбучке. «Это хорошо, — подумал я, — неожиданная смена гнева на милось может вызвать в душе этого пьянчуги чувство благодарности, и он станет более откровенным».
Я открыл дверь и кивнул:
— Зайди.
Он нерешительно перешагнул через порог, сразу наполнив прихожую запахом дешевого табака и перегара и, стягивая со стриженой головы вязаную шапочку, стал исподлобья рассматривать картины на стенах.
— Проходи в столовую, позавтракаем, — пригласил я. Сторож, не ожидая такого неадекватного отношения к себе, сначала смутился, и это смущение переросло в робость, когда он увидел хоть и заставленный грязными тарелками, но еще полный закусок и выпивки стол, а затем, чувствуя себя бесконечным должником, горячо заговорил:
Я почему не погнался за ним — я подумал, что вы тут ему засаду устроили, и я только спугну грабителя. И еще подумал, что милиция здесь нужна обязательно. Раз зачастил к вам воришка, значит, надо его брать по-серьезному. Вот как рассвело, так я сразу и пошел к участковому.
Ты садись, садись, — ласково похлопал я сторожа по плечу, придвигая ему стул.
Мы ж как работаем — неделю я, неделю мой сменщик. Оружия нам не выдали, потому как у сменщика судимость есть, прибора для ночного видения тоже не приобрели. А дачных домов на моем участке аж тридцать две штуки! Поди проверь ночью каждый домик…
Да ты не волнуйся, Коля. Поешь, потом расскажешь. Вот бери салатик в коробочке, нарезку. Это балычок, это маслины. Хлеб, правда, немного зачерствел.
Сойдет! Спасибо! — оживился сторож, осторожно стягивая с блюда своими распухшими, лиловыми от мороза руками кусочек ветчины. — Я, значит, Павлу Григорьевичу говорил не раз: дайте мне оружие, бинокль, радиостанцию, и рядом с вашим домом ни одна мышь не проскочит…
Сторож косился на недопитую бутылку «смирновки». Ему очень хотелось выпить, но я не рискнул предложить ему водки из этой подозрительной бутылки. В лучшем случае после первой рюмки свалится под стол. А вдруг загнется?
Эта водка — дрянь, — сказал я. — Мы вчера выпили по маленькой, потом всю ночь от головной боли умирали.
Да мне нельзя! — очень убедительно соврал сторож. — На работе не пью. А плохую водку тем более. Зачем ее пить? Мне за домами присматривать надо.
Закуска застревала у него в горле. Словарный запас заканчивался. Сторож угасал прямо на глазах.
— Может, тебе винца плеснуть? — спросил я. Сторож сделал вид, что глубоко размышляет над этим предложением.
Вино — оно только для мочи. Вино я не пью. Разве если спиртяшки грамм пятьдесят?
А где я тебе спиртяшки достану?
А Павел Григорьевич мне всегда отливал. Там, в прихожей, есть ящик для инструмента. В нем баклашечка со спиртом.
«И чего тогда Павел Григорьевич удивляется, что сторож его дачу проспал», — подумал я, отправляясь в коридор за баклашечкой.
— Хватит, хватит! — замахал рукой сторож, когда я до краев наполнил спиртом стограммовую рюмку под вино. — Не будем, так сказать, злоупотреблять.
Он аккуратно поднял рюмку, мучительно придумывая тост.
За все хорошее, — подсказал я.
Верно! — обрадованно закачал головой сторож. — За все хорошее. Чтоб мы поймали этого воришку…
Он залпом выпил, замер на мгновение, медленно выдохнул на маслинку спиртовый газ и протолкнул сливку в рот.
— Теперь ешь, Коля, и рассказывай, что ты сегодня ночью видел, — сказал я. — Только очень подробно рассказывай. А я тебе всю баклашку и закуску отдам. Лады?
.
19
Тарасов приехал лишь в третьем часу, когда солнце, с трудом поднявшись над косогором и покрасив розовой пастелью стволы сосен, стало скатываться к горизонту. От долгого ожидания и неопределенности мои нервы гудели, как высоковольтные провода, и я уже был готов на любое, пусть самое невыгодное для меня развитие событий, лишь бы не чувствовать себя законсервированным вместе с трупом Вики в одной банке.
Он был в форме и, наверное, потому старательно подчеркивал дистанцию между нами, а мне непреодолимо хотелось мысленно послать его куда подальше и как можно быстрее с ним расстаться. Глянув на меня сквозь затемненные очки и не подав руки, Тарасов вошел в коридор, стряхнул перчатками с плеч снег и, скрипя сапогами, стал подниматься на второй этаж.
Вид обезображенной жены, как мне показалось, не произвел на него сильного впечатления. Закаленный такого рода зрелищами, он спокойно склонился над страшным оскалом покойницы, внимательно рассмотрел рану, пробежался глазами по голому телу и накинул на голову мертвеца край простыни.
— Твоя работа? — спросил Тарасов, не оборачиваясь. Я стоял за его спиной. Вопрос уже не казался мне трудным. Я не злился и не делал над собой усилия.
— Ты ведь прекрасно знаешь, что не моя, — ответил я.
— И откуда тебе известно, что я знаю, а что нет, — мелодично произнес Тарасов. В присутствии мертвой жены он вел себя совсем не так, как при живой. Казалось, с человека сняли наручники, повязку с глаз, тесную обувь и выпустили босиком на бескрайний свежий луг.
Он резко обернулся и сверкнул стеклами очков.
— Только не принимай меня за толстокожего ублюдка, который злорадно похрюкивает в платочек, — произнес он нервно, словно до этого у нас был долгий и неприятный спор. — То, что я в сердцах сказал тебе вчера, вовсе не значит, что я действительно желал смерти Вике. Ты ветрогон, человек без семьи, без обязанностей и морали. Не тебе судить о семейных отношениях. Я любил Вику и не желал ей зла. Я пожал плечами.
Я вовсе не намерен судить о твоих отношениях с ней. Мне это не интересно.
Ну, ладно, ладно! — приструнил меня Тарасов. — Рассказывай, что было. Только… — Он поморщился, опустил лицо и сделал неопределенный жест рукой. — Только без ненужных подробностей.
Я думаю, в водку подсыпали какое-то лошадиное снотворное, — сказал я и, щадя его самолюбие, довершил: — Мы едва смогли подняться на второй этаж и сразу уснули, как убитые.
Не находил ножа или бритвы?
Я отрицательно покачал головой. Тарасов еще раз взглянул на постель, на ту половину, где спал я, и, с трудом подыскивая слова, произнес:
— Там… — он кивнул головой на постель, — ничего твоего не осталось? Ну, какой-нибудь гадости вроде презерватива?
Я еще никогда не видел, чтобы человек так унижался, пытаясь узнать правду о своей жене.
— Нет, — сказал я то, что он хотел от меня услышать. — В нем не было необходимости.
— Это хуже, — мрачно ответил Тарасов и снова попытался загнать меня в тупик. — Первой версией у следственной бригады станет убийство после изнасилования. Если экспертиза обнаружит… Ну, сам понимаешь, что она может обнаружить. В общем, следствию станет известна группа твоей крови. Тут можно вот что сделать…
— Тарасов, не надо ничего делать! — сказал я, развернув его лицом к себе за воротник. — Я не спал с твоей женой! Ты понял это? У нас с ней ничего не было!
Я успокоил его так, как не успокоила бы родная мать. Благодаря вранью, которое невозможно опровергнуть, в мгновение становишься другом для хронического рогоносца и делаешь его едва ли не своим должником. Тарасову очень понравился мой ответ. На его лице с крупными чертами, которое будто специально было предназначено для позирования карикатуристам, отразились удовлетворение и благодарность. Этот всплеск теплых чувств по отношению ко мне был настолько сильным и искренним, что мне вдруг стало его жалко. Понимая, что больше не смогу так откровенно лгать, я повернулся и пошел к выходу.
Тарасов недолго пробыл наедине с женой. Он спустился в столовую, где я пытался разжечь камин, и, собираясь с мыслями, встал у пустого окна, на подоконнике которого уже выросла толстая шапка снега.
— Запомни, — сказал он. — Ты ушел отсюда раньше меня, в четверть восьмого. Машина застряла в снегу, и ты решил идти через лес на платформу. Электричка на Москву отправилась в девятнадцать сорок семь… Впрочем, никто тебя допрашивать не будет. Это так, на всякий случай.
Я скомкал несколько газет и сверху них, крест-накрест, стал выкладывать хворост. Сухая еловая лапа вспыхнула от одной спички. Огонь, весело потрескивая, перекинулся на березовые поленья.
— Жорж был приличной сволочью, — продолжал Тарасов, словно разговаривал сам с собой. — И я в самом деле желал его смерти. К сожалению, у меня не было выбора. Как-никак он все же был человеком, которого я знал много лет, и которому можно было доверить тайны.
Сизый дым с тихим гулом устремился в вытяжную трубу. Дрова лопались от огня, разбрызгивая искры. Я сгреб кочергой догорающий хворост.
Он, конечно, был сильнее меня. Он был почти неуязвим. Без него я не смог бы провернуть это дело с золотом, поэтому пришлось рассказать обо всем, что мне стало известно от украинских коллег. Жорж мне сказал: от тебя требуется только ордер на обыск… Я даже не был в квартире твоей Анны. Там работали его люди.
Он тебе сказал, сколько у Анны нашли золота? — спросил я.
Сказал. Ровно три килограмма золотых монет. Как я мог проверить? Получил свою долю, полтора кэгэ, спрятал ее в спальне, за камином. Потом вычислил тебя. Жорж говорит: Вацуру возьмут мои ребята. Я говорю: нет, на этот раз мои. Он согласился. Моих ребят ты оправил на тот свет…
Тарасов качнул головой, то ли сожалея о гибели четырех парней, то ли отдавая дань моей ловкости.
— Жорж как чувствовал, что ты подкинешь бомбу. Потом злорадствовал: у тебя не профессионалы, а шалопаи. Хотел бы я, чтобы он хоть раз встретился с такими шалопаями. У одного только Цончика было двенадцать лет выслуги в ОМОНЕ, это был профессионал высочайшего класса: более полусотни операций по освобождению заложников, в том числе в зонах. Потом парня уволили из органов — ударом кулака убил одного зека, а у того оказались влиятельные родственники, возбудили уголовное дело. Пришлось Цончику снять погоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27