Как только начнёт открывать, сразу же вставай в сторону от дверей, ни в коем случае не вставай перед. Ты понял меня? Ни в коем случае не вставай перед дверью!
Мы продолжили движение вверх. Я не стал спрашивать, что мне делать, если мои доводы покажутся Санитару неубедительными и он не станет открывать и переспрашивать, а просто начнёт палить через двери. Но мне было немножко не по себе, когда я представлял себя стоящим перед дверями, за которыми на меня будет смотреть в глазок жестокий и беспощадный убийца. Ещё не поднявшись на этаж, мы заметили, что там нас ждёт первое разочарование дверь была железной.
Второе, ещё большее разочарование, ждало нас перед самой дверью. Она была опечатана полоской бумажки и сургучной печатью. На самой полоске бумаги стояли лиловые печати.
Капранов наклонился, внимательно осмотрел печати и огорчённо присвистнул.
- Опередил нас Лебедев, Артур, зря мы за семь вёст киселя хлебать ездили.
Он был явно обескуражен и слегка растерян. Я понимал, как должно сейчас страдать его ущемлённое профессиональное самолюбие. Тем более, что ему предстояло теперь долгое объяснение по повожу того, почему он не сообщил из Вологды о своем открытии.
Мы уже собрались уходить, когда Капранов вдруг схватился за голову.
- Подожди, подожди, если Лебедев и вышел на Санитара и взял его, то это могло быть самое раннее - вчера. Так?
- Ну да, конечно, - согласился я, не понимая, что хочет сказать этим подполковник.
- Почему же нет никакого наблюдения? И бумажка больно старая. Нет, Артур, тут что-то не так.
Он решительно направился обратно на площадку, подошёл к соседней двери и стал звонить. За дверями послышалось покашливание, шарканье ног, потом кто-то остановился, тяжело дыша, очевидно, прильнув к глазку.
Капранов постарался разгладить суровые морщины и изобразить на лице улыбку, широкую, словно Красная площадь. Как свидетель должен сказать, что выглядело это весьма ужасающе.
Но загремели замки, потом заскреблась цепочка, и дверь слегка приоткрылась. Из неё высунулся глаз, увеличенный сильными диоптриями очков, которые по мощности были не слабее моих. Глаз смотрел прямо в пупок Капранову, очевидно насмотревшись на его лицо в глазок.
- Вы почему корчите мне рожи?! И почему кривляетесь? - пропищал голосок. - Стыдно, молодой человек. Подполковник с надеждой посмотрел на меня, но я всем своим видом показал, что ко мне это никак относиться не могло, я стоял сбоку от дверей. Он глубоко вздохнул, откашлялся и сказал как можно более приветливо:
- Вы нас извините, пожалуйста, мы только кое-что спросить хотели...
- Я ничего не покупаю, - мгновенно отреагировал глаз, и двери стали закрываться.
- Да я ничего не продаю! - в отчаянии вскричал Капранов, засовывая ногу в двери.
- Все так говорят и всё же все что-то продают, - возразил ему обладатель глаза, наваливаясь всем телом на двери.
- А я говорю, что не продаю! - оглядываясь на меня, словно призывая в свидетели, взмолился подполковник.
- А я говорю - убери ногу! - прокричал обладатель глаза, куда-то исчезая.
Подполковник вздохнул, подумав, что ему сейчас откроют, но обладатель глаза исчез не для этого. Капранов услышал за дверями какой-то странный шум, а когда он догадался, что это стук бегущих ног, было уже поздно, обладатель глаза ударился с разбегу о двери изнутри, а Капранов взвыл и заплясал возле захлопнувшейся двери на одной ноге.
- И уходите немедленно! - раздался из-за дверей торжествующий и злорадный голосок.
- Да мы же просто спросить хотели! - хромая взмолился Капранов.
- Ну так и спрашивайте, для этого совсем не обязательно совать в двери ноги, слушают ушами.
- Стал бы я в эти чёртовы двери уши совать, - проворчал подполковник.
- Что вы там говорите? - дверь опять слегка приоткрылась, и в щёлочку выглянул всё тот же любопытный глаз.
- Я говорю, что мы пришли по очень важному делу к вашему соседу, поспешил поправиться никак не попадавший в такт собеседнику Капранов.
Двери тут же стремительно захлопнулись, причём на этот раз нас даже не удостоили ответа, мы услышали только удаляющиеся по коридору шаги.
- Нет, это чёрт знает что такое! - потерял терпение подполковник.
И принялся звонить в двери. Я пытался успокоить его, но он завёлся и рассердился, не понимая такого хамского отношения к своей персоне.
Несмотря на все его старания, за дверями царила невозмутимая тишина, прерываемая только скачущими от стены к стене, удаляясь по коридору, звонками.
Устав звонить, подполковник обрушил на двери удар кулака. Двери затряслись и тут же из-за них откликнулся обладатель глаза, который, как оказалось, никуда не уходил, а так и стоял, притаившись и ожидая нашего ухода.
- Если вы сейчас же не уберётесь - я вызову милицию! - предупредил он.
- Да мы сами в некотором роде милиция, - потерял всякое терпение Капранов.
- Позвольте спросить в каком роде? - ехидно поинтересовался голосок.
- Что в каком? - совсем уже ошалев спросил подполковник.
- В каком роде вы милиция? - продолжал ехидничать голосок за дверями.
- Мы частные детективы, - устало пояснил Капранов.
- А я в таком случае - Бриджит Бардо, которая скрывается здесь от репортёров. Ха-ха-ха...
- Я могу документы показать!
- Показывайте, если вам так хочется, - без интереса отозвался на предложение голосок.
Мы сунули в щёлочку свои удостоверения. За дверями посопели и быстро вернули их обратно.
- А ещё что-то у вас есть?
Капранов пошарил по карманам и нашёл пенсионное удостоверение, которое после некоторого раздумья и сунул в щелочку. За дверями опять посопели, молча вернули удостоверение и так же молча захлопнули двери.
Капранов сплюнул в сердцах и шагнул на лестницу, собираясь уходить. Но двери за нашими спинами неожиданно открылись, и на пороге квартиры встал совсем крошечный мужчина, в длинном халате и невероятно больших тапочках на маленьких ногах. На носу у него были огромные очки с толстыми стёклами.
- Ну и что? - спросил он. - Нельзя было сразу вот так по-человечески и сказать? Карпов что, слабоумный? Карпов что - русский язык не понимает? Карпов понимает русский язык и Карпов не слабоумный. Если кто-то с этим и не согласен - тот сам слабоумный. В наше время единственный надёжный документ, которому ещё как-то можно верить - это пенсионное удостоверение. У меня тоже такое же!
С гордостью сообщил он. И тут же поправился, что показало его полную объективность:
- Ну не совсем такое же, но почти, почти. Я, конечно, не подполковник в отставке, но тоже пенсионер. Карпов, Афанасий Гермогенович. Представляете, что мне пришлось пережить? В наше время и Афанасий, да ещё Гермогенович. Но это ещё ничего. У нас так на роду ведётся. Каждый должен своего сына назвать почуднее, вроде как соревнуются между собой наши предки. У нас даже вроде святок что-то было, все там записаны.
Отца моего звали полностью Гермоген Евлампиевич, деда, соответсвенно, Евлампий Карпович, а прадеда - Карп Касторович. Представляете? Карп Касторович Карпов! А прапрапрадеда звали Кастор Протасивич, заметьте себе не Протасович, а именно - Протасиевич, а его предка - Протасий Фортунатович. Во как заворачивали!
- А вы своего сына как назвали? - спросил я, поражённый рассказом и увлечённый таким неожиданным обилием незнакомых мне имён.
- А я никак не назвал, - вздохнул, сразу как-то весь погаснув, Афанасий Гермогенович. - С именем Афанасий и таким ростом завести семью практически невозможно. Но мой брат Евлогий Гермогенович имеет двух сыновей и зовут их одного Анкундин, а другого - Афанасий. Так что будет ещё ходить по земле Афанасьевич, даст Бог. А чего вы к соседу моему? Его же арестовали, как же вы - сыщики и не знали.
- Так уж получилось, Афанасий Гермогенович, - развёл руками Капранов.
- И что вы хотели от моего соседа?
- Вы нам расскажите про него, что знаете, - попросил я.
- А чего про него знать? Дрянь человек, все это про него знали. И про дела его гнусные тоже.
Мы переглянулись.
- А почему же не сообщали? - спросил я осторожно.
- Как это так - не сообщали?! - возмутился человечек. - Ещё как сообщали! Сколько раз почти что всем домом писали, я сам ходил, подписи собирал, и в прокуратуру, и в милицию относил собственноручно, а нам не верили. Всё доказательств требовали.
- Погодите, погодите, какие жалобы и на что вы писали, - вмешался Капранов.
- Как на что? - удивился Карпов. - На соседа нашего, на что же ещё? Наркоман он, притон развёл, наркотиками торговал, молодёжь с пути сбивал. А на него всё сквозь пальцы смотрели. Вот и досмотрелись.
- А что случилось?
- Что должно было случиться, то и случилось, - развёл руками Афанасий Гермогенович. - Убили у него на квартире в драке двух ребятишек, что-то не поделили между собой. И он в драке участвовал. Как потом оказалось они для него наркотики продавали, ну и вот...
- А мать у него давно умерла?
- Она разве умерла? - искренне удивился Карпов.
- Она жива? - оживился подполковник. - А где она живёт, не знаете?
- Наверное, где-то в Узбекистане, - удивлённо ответил он. - И почему она должна умереть? Он же совсем молодой паренть, и мать у него не должна быть старой.
- Как молодой?! - спросили мы хором.
- Очень просто молодой, ему вряд ли тридцать лет есть, а почему вас это удивляет? Вы что, другого человека искали?
- Мы искали прописанного по этому адресу Николая Викентьевича Силина.
- Эва! - протянул Карпов. - Вспомнили! Силин уже в земле давно лежит. Помер.
Он посмотрел на наши вытянутые лица и сказал:
- Пошли-ка, господа хорошие, ко мне в комнату, чайку выпьем, и вам отдохнуть надо, вы видать с дороги, и мне поговорить хоть с кем будет.
Мы направились за ним по коридору.
- А как вы догадались, что мы с дороги? - спросил я. - По чемоданам?
- Да нет, почему? - удивился он. - По запаху догадался.
- По какому запаху? - не понял я.
- От вас дорогой пахнет, - ответил, не оборачиваясь, Карпов, гостеприимно распахивая двери комнаты.
Я осторожно наклонил голову к плечу и втянул в себя воздух. Запах был какой-то чужой, казённый. Не домашний запах. Пахло чем-то таким... Дорогой пахло.
Глава девятнадцатая
Мы сидели за небольшим круглым столом и пили чай с душистым мёдом, баночку которого купил Капранов у старушки на вокзале в Вологде, перед самым нашим отъездом.
- Так как же умер сосед ваш, Афанасий Гермогенович? И когда это случилось? Он же вроде не старый человек был, ему лет сорок, сорок пять самое большее.
- Да, где-то так ему должно было быть сейчас. Хороший был человек. Только горемычный очень. Под конец жизни своей совсем извёлся.
- Это почему же так?
- Да так сложилось, что тут ещё сказать? Вы же сами знаете, как бывает. Один живёт - всё ему трын-трава, а на другого все шишки валятся. Вот так и Николай. Мать у него была женщина трудолюбивая, красавица, добрая, а вот папаша - пузырь надутый. Снаружи вроде блестит, а внутри пусто. Бросил он их, но деньги у него водились, и надо ему отдать должное, жадным он не был. Бабник - это да, но не жадина. Он в те времена организацией концертов занимался, всякие турне организовывал, и получал хорошо.
Сам хвалился, что левые деньги там прямо сыпались. Так что квартиру он жене и сыну купил, и в дальнейшем помощь им оказывал, но недолго. Посадили его. Не в те времена он этими делами занимался. Где-то в лагере и сгинул. Как, я не знаю, не спрашивал. И мать Николая вскоре заболела. Приезжал её бывший муж, откуда-то с севера...
- Из Вологодской области, - подсказал подполковник.
- Ну вот видите, вы про него знаете, - обрадовался Афанасий Гермогенович. - Он оставил ему наследство, уговорил усыновить его, обещал, что если что с ней случится, заберёт парня к себе, поможет ему. Душевный человек, славный. Казалось бы, что ему нужно? Ведь обидела его она когда-то, уехала от него с другим, да и сын не его, а вот надо же. А с виду такой мужик звероватый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28