Это успокаивало, завораживало ее.
"Сейчас он подойдет ко мне", - загадала Лена. Улыбнувшись, она протянула руку, и он, покорный, тут же оказался рядом. Присел, прижал голову к ее плечу.
Она гладила его мягкие, волнистые волосы, изредка отпивала из бокала кисло-сладкую, вяжущую небо жидкость и думала о том, что разница в четыре года, наверное, не так уж существенна, если им так хорошо и спокойно вдвоем.
- Я люблю тебя, - прошептал Игорь. - Ни о чем не беспокойся. Мы будем вместе. Всегда-всегда...
Снизу доносился приглушенный расстоянием мальчишеский голос. Он заметно фальшивил, никак не мог попасть в такт аккордам гитары, поэтому дальше первых строчек куплета дело не шло. Игорь говорил еще что-то, тихо, чуть слышно. Его голос, сливающийся с шорохом листьев, безлунное, усыпанное звездами небо, тополя, обесцвеченные светом уличного фонаря, и даже парень, монотонно поющий о том, как "выткался над озером алый свет зари", - все это находилось в странной, необъяснимой связи, казалось необходимым, единственно нужным сейчас, и если бы кто-то взялся исполнить ее самые сокровенные желания, она не смогла бы придумать ничего лучше этих звезд, этих деревьев и только попросила бы, чтобы минуты длились долго, очень долго, если можно - бесконечно... Она сидела, чувствуя плечом тяжесть его головы, слыша его голос, но не слыша, о чем он говорит, и думала, что еще никогда ей не было так хорошо. Ощущение счастья, покоя было настолько полным, что даже мысль о предстоящем расставании не замутила его...
Не было ни раскаяния, ни угрызений совести. И то и другое пришло позже, когда на следующий день - была суббота, - выйдя из дома, она увидела на улице всю их семью. Они возвращались домой, нагруженные покупками: впереди бежала долговязая девочка лет семи, за ней, под руку с мужем, шла Тамара - полная, ярко одетая женщина, выглядевшая из-за неумеренно наложенной на лице косметики намного старше своих лет.
Вечером, сидя над текстом, который надо было перевести к понедельнику, она вспоминала утреннюю встречу, скрупулезно и безжалостно восстанавливала подробности: Игорь чему-то смеялся, его ладонь сжимала локоть жены. Увидев Лену, он тут же отвел глаза, но руку не убрал, сделал вид, что не заметил, даже не поздоровался.
"Уж это-то он мог бы сделать! - думала она, бессмысленно водя глазами по строчкам. Текст то расплывался, то снова становился четким. - Это он мог, должен был сделать!"
Припомнилось, что накануне Игорь ни словом не обмолвился о Тамаре, о дочери, о своем отношении к ним. Теперь это не казалось естественным. Он в самом деле рассчитал, все рассчитал - каждый свой шаг, каждое слово...
Не в силах думать ни о чем другом, она изобретала и тут же отбрасывала один вариант за другим: он любит жену; он ее не любит; он накануне развода; он и не собирается разводиться; мы будем жить вместе, постараемся взять Наташу к себе; он обманул, я ему просто нравлюсь; я для него всего лишь приключение, эпизод, одна из многих... и так до бесконечности.
На следующий день, возвращаясь из магазина, она увидела Игоря во дворе. Рядом с ним стоял Волонтир - угрюмый, неприветливый мужчина, которого она втайне побаивалась.
Холодно поздоровавшись, Лена прошла в подъезд. На лестнице, между вторым и первым этажом, Игорь догнал ее.
- В девять отопри дверь. Я приду.
- Я не хочу, - ответила она со всей твердостью, на какую была способна. - Не приходи.
Он удивился:
- Ты серьезно?
- Абсолютно...
С опаской оглянувшись на дверь своей квартиры, он крепко взял ее за руку.
- Почему? Что-нибудь случилось?
- Не знаю, Игорь. Не надо, и все...
Он приблизил лицо, стараясь заглянуть ей в глаза.
- Зато я знаю. Это из-за вчерашнего, да?
- Может быть, из-за вчерашнего...
Он отпустил ее.
- Ну и глупо. Выбрось из головы, - и, уже спускаясь по лестнице, обернулся: - Лучше добром отопри. А то подниму на ноги всех твоих старушек, пусть потом сплетничают.
Она не восприняла это как угрозу и, ровно в девять, отпирая дверь, меньше всего беспокоилась о том, что Игоря увидят соседи по квартире...
Трудный разговор вели они в тот вечер, но еще сложнее было разобраться в себе. Она поняла, что Игорь совсем не такой, каким показался ей в день знакомства. В нем было что-то детское - тщательно скрываемая неуверенность в себе - и в то же время способность быть настойчивым, а иногда и идти напролом. Странная смесь - мальчик-мужчина, воск, способный, застывая, превращаться в сталь.
Прошло еще немного времени, и она обнаружила в нем и другие качества, которых не замечала раньше: он мог лгать, изворачиваться, мог быть грубым, наглым и жестоким, но, несмотря на это, она все сильнее привязывалась к нему, старалась не думать о двусмысленности положения, в котором оказалась. Правда, что-то все же изменилось в ее отношении к Игорю: как о чем-то навсегда утраченном вспоминала она о темном, почти черном небе, о серебристых тополях за перилами балкона, о приглушенном голосе невидимого певца. Мало что осталось от испытанного в день знакомства, в их первый день, ощущения покоя и счастья.
Менялось и отношение Игоря к ней. Он уже не утруждал себя пылкими объяснениями, обещаниями, перестал даже туманно намекать на возможные перемены в своем семейном положении, все реже и реже звонил ей на работу. Встречаясь во дворе, он или сухо здоровался, если рядом был кто-то третий, или, шутовски подмигивая, бросал очередной прутковский афоризм: "Не шути с женщинами, эти шутки глупы и неприличны".
По нескольку дней она ждала его звонков, как ненормальная бежала к телефону, вызывая недоуменные взгляды сослуживцев, делала вид, что верит всем его отговоркам, терпела его выходки, но и это перестало помогать.
В середине декабря ее пригласили на день рождения в молодежное кафе. Она была простужена, выглядела ужасно, но подруги буквально силой вытащили ее из постели. Медленно и нехотя одеваясь, она посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: белое, цвета алебастра, лицо, пятна нездорового румянца на щеках, лихорадочный блеск в глазах. "На кого я похожа?! Надо остаться, принять таблетки..." Но смутное, внезапно возникшее неясное предчувствие беды словно подстегнуло ее...
В кафе было шумно, накурено. Танцевальная площадка битком забита парами. У нее мгновенно разболелась голова, но, чтобы не портить настроение подругам, она осталась.
Около одиннадцати, незадолго до закрытия, в кафе неожиданно появился Игорь. С ним была молоденькая, лет девятнадцати, девушка в джинсах и вызывающе открытой блузке. Официантка подвела их к столику у самой эстрады.
Предчувствие не обмануло Лену. Первым желанием было уйти. Удержала появившаяся за последнее время привычка во всем сомневаться: а вдруг случайность, вдруг девушка не имеет к нему никакого отношения, мест нет вот и усадили за один стол. Сомневалась и одновременно знала, что не ошибается: именно такой тип женщин, на ее взгляд, вульгарных и недалеких, нравился Игорю.
Чувствуя, как пылают ее щеки, она поднялась и, пройдя через зал, подошла к их столику.
- Разрешите вас пригласить? - сказала она демонстративно громко, чтобы слышал не только он, но и его спутница.
Игорь посмотрел на нее снизу верх, пожал плечами - это движение предназначалось девушке с глубоким вырезом: мол, извини, не моя вина, что кому-то взбрело в голову пригласить меня на танец, - и встал.
- Как ты здесь оказалась? - спросил он, когда девушка уже не могла их слышать. - И что с тобой? Ты ужасно выглядишь. Ты случайно не больна?
- Кто она?
- Кого ты имеешь в виду? Эту девицу? - Он явно придумывал ответ. Так, случайность... знакомая моего знакомого. Он должен скоро прийти.
- Ты хочешь, чтобы я тебе поверила?
- Это уж как тебе угодно, - рассеянно сказал он и сострил: - И мудрый Вольтер сомневался в ядовитости кофе.
- В таком случае, если не возражаешь, я перейду за ваш столик и дождусь твоего знакомого.
"Еще немного, и я расплачусь, - подумала она. - Главное, чтобы он этого не видел".
- Послушай, а тебе никогда не приходило в голову, что, для того чтобы упрекать в чем-то, надо иметь на это право?
Игорь говорил без злости, и оттого слова прозвучали особенно безжалостно.
- Я, значит, не имею?
- Нет. И знаешь почему? - Он остановился посреди танцевальной площадки и опустил руки: - Потому что я не могу заставить себя любить. Понимаешь: заставить! В этом никто не виноват, ни ты, ни я. Это жизнь, понимаешь?.. И не обижайся, ладно?
Танцующие толкали их, и Лену начало относить в сторону от Игоря. Он еще что-то говорил, но она не слышала, только видела его двигающиеся губы.
Слезы текли из ее глаз. Как в полусне, она вернулась к столику, взяла сумку, в которой был номерок, и, сказав, что скоро вернется, пошла к гардеробу. Здесь ее ожидал еще один удар. В двух шагах, у зеркала, не замечая ее, стоял Игорь со своей девушкой. Они на полминуты опередили Лену.
- Ты можешь толком сказать, кто она такая? - спрашивала девушка, никак не попадая в рукав своего пальто.
- Откуда я знаю, Таня? - оправдывался он. - Ну откуда я могу знать?
- Тогда почему мы уходим?
- Ты что же, ничего не поняла? - Игорь понизил голос. - Она же сумасшедшая. Знаешь, что она сказала мне, когда мы отошли от столика? Что будет приглашать на все танцы подряд. Так что, если хочешь просидеть весь вечер одна, я не против - давай вернемся.
- Терпеть не могу твоих идиотских шуточек...
Девушка наконец надела пальто, напялила свой капюшон, отвернулась от зеркала и тут, заметив устремленный на себя взгляд, испуганно схватила Игоря за рукав. Он обернулся.
- Ну вот, я же тебе говорил. - Он схватил ее за руку и торопливо повел к выходу.
Лена слышала, как за ними захлопнулась дверь, но долго еще не могла двинуться с места, глядя на свое заплаканное лицо, отраженное в огромном, в человеческий рост, зеркале...
Из детского сада вышла нянечка. Она выплеснула на землю горячую воду из ведра и, окутанная паром, с любопытством посмотрела на сидевшую в беседке женщину.
Ямпольская встала и направилась к калитке...
КРАСИЛЬНИКОВА
- Выгораживать сына я не собираюсь, - заявила Красильникова, и по тому, как решительно она это произнесла, Логвинов понял: Светлана Сергеевна ждала разговора и настроена по отношению к Игорю агрессивно.
Инспектор не спешил с выводами, и потому ответа на вопрос, что заставляет эту женщину занять именно такую позицию - свойства характера, равнодушие или желание избежать упреков в свой адрес, - у него не было. За те несколько минут, что прошли с начала беседы, мать Красильникова успела убедить его в одном: судьба сына волнует ее меньше, чем можно было ожидать.
- ...Ему двадцать восемь лет. Возраст, когда пора отвечать за свои поступки. - Так она закончила свою мысль и одновременно как бы подвела черту под предварительной частью беседы.
Они сидели в просторном врачебном кабинете, сплошь заставленном стеклянными шкафами. Сквозь их прозрачные стенки были видны лежащие на полках эмалированные сосуды, банки, прикрытые марлей инструменты, пузырьки с лекарствами. Под потолком назойливо гудела лампа дневного света.
Светлана Сергеевна сидела, не касаясь спинки стула, внешне спокойная и подтянутая. Изредка она проводила пальцами по отворотам своего халата, проверяя, застегнута ли верхняя пуговица, и, убедившись, что застегнута, профессиональным жестом засовывала руку глубоко в карман. Халат был сильно накрахмален, и инспектор подумал, что он, наверное, страшно жесткий и скрипит, как застывшее на морозе белье.
- Видите ли, Светлана Сергеевна, - Логвинов отодвинул чистый бланк протокола, - в первую очередь нас, конечно, интересуют обстоятельства дела. Если вам что-нибудь известно о совершенном неделю назад преступлении, мы будем благодарны за помощь. Если нет - просто расскажите о своем сыне, нам это тоже интересно.
- Что и как там произошло, не имею ни малейшего представления, отрезала Красильникова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34