Согласитесь, что когда человек двоит мысли между работой и домом, это сродни гонке за парой зайцев. Деулины полагаются друг на друга безраздельно и это позволяет им отдаваться целиком именно той работе, которой каждый в данный момент занимается. Только так я объясняю идеальную чистоту и порядок, царящие в их домашнем ладном хозяйстве. Ведь родителям заниматься обиходом некогда - их ранняя заря из дома выгонит, и куда как поздняя - вгони г. И так же объясняю основное - высокие гектары и центнеры, которые сопровождают имя Деулиной.
Отступление получилось у меня довольно-таки длинным, но без него не обойтись, ибо, проникая в суть явления, приходится тревожить его с разных сторон. Гладкописью здесь не отделаешься.
Теперь восстановим последовательность.
Впрочем, что ее восстанавливать. Николай Федорович на вопрос жены даже односложно не ответил, только пожал плечами. Наморщил лоб, вздохнул глубоко.
"Ну, вот сейчас разговорится", - подумал я. Но он только шумно вздохнул. И тут Вера Константиновна не выдержала.
- Чего ты, Николай!.. Вы не думайте, это он прибедняется... Корреспонденты с ним мало разговаривают. А я ведь из-за него механизатором, можно сказать, стала. Гармошка его во всем виновата. Теперь смотришь, хлопец по селу идет, в руке - ящик. Из ящика - музыка. У кого деньги зарелись, тот и музыкант.
А в мою молодость гармонист - первый человек, рукой его и не достанешь. Пи клуба у нас тогда, ничего. Зимой нынче в одной избе, завтра - в другой собрались.
А летом, на черта нам и избы нужны. До утра напоешься^ напляшешься, а утром - на работу. А теперь что, соберутся молодые в клубе, потрясутся под музыку часов до одиннадцати, им скажут - по домам, они и пошли. И опять у кого ящик есть, тот и музыку играет.
Да раззе это музыка. Гармошка - под нее березы и те плясали. А с гармошкой - Николай. Девок около него - табун. И вес мы вроде на одно лицо. Решила я тогда - пойду на технику. После войны трактористам да комбайнерам особый почет был. Говорю Николаю:
"Пошли вместе в училище". Он говорит: "Чего мне в училище, я и так тракторист..."
- Не говорил я так!
- Смотри-ка ты, не говорил. С Исаем Князевым не ты тогда работал?
- Работал. А говорить, что тракторист, не говорил.
- Куда там. Помнишь, еще сказал, что коробку передач разбирал. Что молодому, мол, интересно за каждую гайку, за каждый болт самому подержаться... Может, и этого не говорил?.. Ладно... В общем, пошла я одна. Кончила курсы в училище. Вернулась в колхоз.
Денис Ермилыч, наш председатель, предложил мне ХТЗНАТИ, я отказалась. Не поглянулся он мне ни грамма.
Его рукояткой надо было заводить. Я на этой машине на курсах бузовалась, аж глаза вылазили. Пошла на С-80... Николай где в это время был? В армию собирался. У нас с ним все к тому времени уже сладилось.
Я ему сказала: ты сам смотри, не окрутись. Я-то тебя ждать буду... Вы насчет мужа вот поминали - хорошо с ним работать или плохо... Да если бы муж тогда рядом был, разве так бы я работала... Я больше боялась, чем делала. Бригадира боялась, механика эмтеэсовского - боялась, а про главного инженера уж и поминать страшно. А что, их тоже понять можно. Им дело нужно.
А мне опыта откуда взять? Помню, комбайнер на меня нашумел, сцеп я таскала, я так обомлела, что две скорости зараз врубила. Он тогда подошел, покачал головой, говорит тихонько, тихонько: "Чурка ты, чурка, куда смотрела?" А мне куда смотреть, слезы тремя ручьями.
С тех пор перестал он шуметь. Сам отладил, попробовал. Все нормально. "Садись, говорит, герой жатвы, действуй". А вечером - мы тогда домой не ходили, в поле ночевали - сказал по-жалостливому: "Девка - она девка и есть. Одно слово - малолетка". Ничего себе, малолетка, когда уже девятнадцать стукнуло. Потом Егор Федорович, Цезар была ему фамилия, жалел меня. Я у него заместо дочери была. На моего-то отца еще в сорок первом похоронная пришла.
О шефстве сейчас много говорят. Опытные неопытным помогали. Кто помогает^ а кто только и делает, что орет. Видела я такое шефство, знаю по себе. Говорят: ученого учить, только портить. А по-моему, если на неученого орать, то еще большая порча получится.
Не знаю, может я не так что понимаю, только, по-моему, если ты шеф, то ты учить должен, а учителем не всяко! о назначить можно.
- Шефов не назначают. Тут порядок строгий добровольности.
- Хорошо, если начальство это понимает. А то ведь кому так предложат подумать, что он загодя со всем согласен. А вообще-то, я скажу, лучше родного человека никто не научит. Он если и скажет чего грубого, от него снести легче. По дому муж с женой ругаются да мирятся, а по работе без этого никак не обойдешься.
Правильно я говорю?
Какое-то время Вера Константиновна рассказывала о том, как скучала без техники, - пришел Николай из армии, поженились, пошли ребятишки. О яслях и детском саде в совхозе тогда и помина не было, пришлось Вере Константиновне по мере возможности изворачиваться. Разнорабочей, посудомойкой в столовой, пекарем - все прошла. В шестьдесят пятом даже на руководящую работу выдвинули - пекарней заведовала, двумя пекарями руководила. А в шестьдесят седьмом ликвидировали вверенную ей питающую точку. Осталась молодая руководительница не у дел. И только тут ей в голову пришло, что дети-то выросли. И что вполне можно вернуться к той, старой профессии. Любимой.
Но оказалось, что возвратиться к любимому детищу не так уж и просто. На год пришлось усаживаться за парту.
- Только это совсем, конечно, не то, что сначала начинать. Главное навыки, а они у меня были. А в машинах, что ж .. Узлы, конечно, изменились кое-какие, а принцип-то остался прежний...
Уверенный, что попаду в лад настрою, я легкомысленно сказал:
- Конечно. Теперь все узлы на машинах продуманы. С прежним не сравнить.
- Как сказать...
Николай Федорович, видимо, и сам не ожидал, что возразит, поэтому смутился необычайно и растерянно посмотрел на супругу. Теперь та пожала плечами. А я вздохнул тяжело, решив, что разговор с Николаем Федоровичем так и зачахнет, не начавшись АН, нет. Вот ведь где затаился у него ключик от сокровенного Не давали, видимо, ему покоя изъяны в конструкции комбайна "Сибиряк" последних выпусков. Настолько не давали, что промолчавший все утро человек не выдержал и решил, что здесь-то, пожалуй, не у нее, а у него "лучше спросить". И, когда пожала Вера Константиновна плечами, ринулся в разговор решительно, как головой в омут.
- Продуманы... Как сказать. Если продуманы, значит все лучше. А вы хоть кого спросите: поменяется, кто па СК-4 работает, на "Сибиряк". Никто, наверное, не захочет, потому что у четверки молотилка лучше. Клавиши у нее длинней - соломотрясы их иначе называют. Они л^чшс солому вытрясают, поэтому потерь зерна меньше. И еще у "Сибиряка" плохо - мельчит солому здорово. Перемешается такая солома с осотом и со всякой всячиной, ложится на решетный стан и зерно на скатную доску через решета не пускает...
- А еще двигатель... - тут уж Вера Константиновна в роли посторонней.
- Точно. На четверке двигатель стоит дальше от бункера и охлаждение у него потому лучше. А у "Сибиряка" греется движок. И еще о чем подумать надо - амортизация. Ну, хорошо, весь комбайн, допустим, не подрессоришь. Но кабину-то одну можно? На гидравлику, допустим, поставить. В крайнем случае, сидение с гидравлическими амортизаторами, - сказал он все это горячо, разом и потом как-то вопросительно посмотрел на меня: - Вы уж, это самое, если путь на завод будет, подскажите конструкторам. У комбайнеров, мол, душу каждую уборочную вытрясает так, что за зиму она только что на старое место станет... И насчет движка тоже, и соломы...
- Так вы бы взяли и сами на завод написали.
Николай Федорович взглянул на меня с великим удивлением и... промолчал. Иссяк, видимо, запал, да и время подходило к семи. Давно бы пора быть на полосе.
На этом ножко и кончить рассказ о рабочей семье Деулнных, по, думается, не будет он полным, если не обращусь я к еще одному отступлению. Поведал мне его директор совхоза Алексей Иванович Булах. При этом назвал его "лирическим". И заголовок даже ему придумал:
СНЕЖНАЯ КУПЕЛЬ
Таким, каким осело у меня в памяти, я и изложу это отступление.
* * *
Что о прошлой уборке говорить. Кто ее провел, с тем она на всю жизнь останется. Хлеба было столько, что на памяти ни у кого такого не было. В общем все это известно. И о том, что хлеб был поздний, и о том, что погодка к концу уборочной в наших краях заладила ой да ну, в общем - все. И все-таки наш совхоз имени Гастелло сумел не только отмолотиться, но и послал передовых комбайнеров помотать соседям. Вера Константиновна Деулина поехала в Подойниковский совхоз. Это рядом с Панкрушихой. От нас сотня километров. Долго она там работала. Недели две, если не больше. И вдруг приходит указание: собрать передовиков уборки и ехать с ними на праздник урожая.
Мы туда-сюда, заняты, мол, наши передовики, помогают другим хозяйствам убирать. С нами и говорить не захотели.
А надо сказать, что мы наших людей в неделю раза два проведовали. Кто-нибудь из руководящих работников обязательно наезжал. И вот, еду я к Вере Константиновне. Время - конец октября. По стеклам газика снег начал постукивать. Сначала редкий, потом зачастил. Сухой, крупный, с пшеничное зерно, пожалуй, будет. Сижу я рядом с шофером, в кабине пригревает, а у меня по телу - холодок. Представляю я, как сейчас комбайнеры на открытых мостиках работают, и - холодок. В контору заезжать не стал, сразу на полосу.
Подъезжаю к комбайну Веры Константиновны, смотрю и не узнаю. Возвышается над мостиком Снегурочка... Да пет, не Снегурочка. Бело у нее там, где складки, в них снег набился, а все остальное - черное. Увидела меня Вера Константиновна, остановила комбайн.
"Не могу, - говорит, - больше. Домолочу загонку и домой тронусь". - "И загонки, - отвечаю, - домолачивать не надо. Глуши комбайн, садись в машину, едем.
Завтра - в Барнаул". Ну, о том, что комбайнера я у них забрал, сказать надо. Заехали в контору. Так и так.
А их парторг говорит: "Человек не наш, держать мы ее не можем. Но только без нее как будем - не знаю.
Уедет она, наши мужики и вовсе скиснут. Они и сейчас-то работают, потому что гордость уйти не позволяет". В общем, разговор тут между нами начался. Праздновали мы без Веры Константиновны. Осталась она.
Вроде бы с одной стороны все просто, а с другой - не просто. До самого конца уборочной там работала.
А когда вернулась, говорит: "Все бы ничего, только ночами холодновато. Ну, холодно не холодно, все равно подобрали". Так вот. Наш, конечно, недогляд. Нужно было хоть самодельную кабину ей поставить. Ну ничего, на ошибках учимся. Учли мы. Теперь у нее и комбайн новенький. С кабиной. А в прошлом году кабины не было. Так вот.
* * *
Вот и все отступление. А может быть, это - не отступление? И, может, его позволительно назвать не "лирическим", а героическим. Без всяких кавычек.
ШТРИХОВОЙ ПОРТРЕТ
Совсем недавно я смотрел фильм. Молодой учитель, приехавший в село, одержим идеей построить интернат. Именно это учреждение он считает всемогущим фактором, который в короткое время, тут же поднимает дисциплину, успеваемость и прочие школьные показатели. Инициатору, собственно, никто не противостоит. Все с ним согласны, помогают всемерно, готовы даже на поступки, ставящие под сомнение букву закона. Что там буква, если на другую чашу богиня правосудия положит интересы детей! Жить бы молодому ратоборцу да радоваться. Но он действует. Подменяет директора школы в хозяйственных вопросах, обходит вниманием районные организации, самолично валит лес, стараясь заразить своим примером двоих бездельников. Короче, исполняет все, кроме своих прямых обязанностей. Он не преподает, не воспитывает. Тем не менее авторитет его неогляден. Когда вдруг по ходатайству мамы (не из личных качеств) Давида-строителя назначают заведовать школой в другом селе, в этом поднимается паника.
1 2 3 4 5 6
Отступление получилось у меня довольно-таки длинным, но без него не обойтись, ибо, проникая в суть явления, приходится тревожить его с разных сторон. Гладкописью здесь не отделаешься.
Теперь восстановим последовательность.
Впрочем, что ее восстанавливать. Николай Федорович на вопрос жены даже односложно не ответил, только пожал плечами. Наморщил лоб, вздохнул глубоко.
"Ну, вот сейчас разговорится", - подумал я. Но он только шумно вздохнул. И тут Вера Константиновна не выдержала.
- Чего ты, Николай!.. Вы не думайте, это он прибедняется... Корреспонденты с ним мало разговаривают. А я ведь из-за него механизатором, можно сказать, стала. Гармошка его во всем виновата. Теперь смотришь, хлопец по селу идет, в руке - ящик. Из ящика - музыка. У кого деньги зарелись, тот и музыкант.
А в мою молодость гармонист - первый человек, рукой его и не достанешь. Пи клуба у нас тогда, ничего. Зимой нынче в одной избе, завтра - в другой собрались.
А летом, на черта нам и избы нужны. До утра напоешься^ напляшешься, а утром - на работу. А теперь что, соберутся молодые в клубе, потрясутся под музыку часов до одиннадцати, им скажут - по домам, они и пошли. И опять у кого ящик есть, тот и музыку играет.
Да раззе это музыка. Гармошка - под нее березы и те плясали. А с гармошкой - Николай. Девок около него - табун. И вес мы вроде на одно лицо. Решила я тогда - пойду на технику. После войны трактористам да комбайнерам особый почет был. Говорю Николаю:
"Пошли вместе в училище". Он говорит: "Чего мне в училище, я и так тракторист..."
- Не говорил я так!
- Смотри-ка ты, не говорил. С Исаем Князевым не ты тогда работал?
- Работал. А говорить, что тракторист, не говорил.
- Куда там. Помнишь, еще сказал, что коробку передач разбирал. Что молодому, мол, интересно за каждую гайку, за каждый болт самому подержаться... Может, и этого не говорил?.. Ладно... В общем, пошла я одна. Кончила курсы в училище. Вернулась в колхоз.
Денис Ермилыч, наш председатель, предложил мне ХТЗНАТИ, я отказалась. Не поглянулся он мне ни грамма.
Его рукояткой надо было заводить. Я на этой машине на курсах бузовалась, аж глаза вылазили. Пошла на С-80... Николай где в это время был? В армию собирался. У нас с ним все к тому времени уже сладилось.
Я ему сказала: ты сам смотри, не окрутись. Я-то тебя ждать буду... Вы насчет мужа вот поминали - хорошо с ним работать или плохо... Да если бы муж тогда рядом был, разве так бы я работала... Я больше боялась, чем делала. Бригадира боялась, механика эмтеэсовского - боялась, а про главного инженера уж и поминать страшно. А что, их тоже понять можно. Им дело нужно.
А мне опыта откуда взять? Помню, комбайнер на меня нашумел, сцеп я таскала, я так обомлела, что две скорости зараз врубила. Он тогда подошел, покачал головой, говорит тихонько, тихонько: "Чурка ты, чурка, куда смотрела?" А мне куда смотреть, слезы тремя ручьями.
С тех пор перестал он шуметь. Сам отладил, попробовал. Все нормально. "Садись, говорит, герой жатвы, действуй". А вечером - мы тогда домой не ходили, в поле ночевали - сказал по-жалостливому: "Девка - она девка и есть. Одно слово - малолетка". Ничего себе, малолетка, когда уже девятнадцать стукнуло. Потом Егор Федорович, Цезар была ему фамилия, жалел меня. Я у него заместо дочери была. На моего-то отца еще в сорок первом похоронная пришла.
О шефстве сейчас много говорят. Опытные неопытным помогали. Кто помогает^ а кто только и делает, что орет. Видела я такое шефство, знаю по себе. Говорят: ученого учить, только портить. А по-моему, если на неученого орать, то еще большая порча получится.
Не знаю, может я не так что понимаю, только, по-моему, если ты шеф, то ты учить должен, а учителем не всяко! о назначить можно.
- Шефов не назначают. Тут порядок строгий добровольности.
- Хорошо, если начальство это понимает. А то ведь кому так предложат подумать, что он загодя со всем согласен. А вообще-то, я скажу, лучше родного человека никто не научит. Он если и скажет чего грубого, от него снести легче. По дому муж с женой ругаются да мирятся, а по работе без этого никак не обойдешься.
Правильно я говорю?
Какое-то время Вера Константиновна рассказывала о том, как скучала без техники, - пришел Николай из армии, поженились, пошли ребятишки. О яслях и детском саде в совхозе тогда и помина не было, пришлось Вере Константиновне по мере возможности изворачиваться. Разнорабочей, посудомойкой в столовой, пекарем - все прошла. В шестьдесят пятом даже на руководящую работу выдвинули - пекарней заведовала, двумя пекарями руководила. А в шестьдесят седьмом ликвидировали вверенную ей питающую точку. Осталась молодая руководительница не у дел. И только тут ей в голову пришло, что дети-то выросли. И что вполне можно вернуться к той, старой профессии. Любимой.
Но оказалось, что возвратиться к любимому детищу не так уж и просто. На год пришлось усаживаться за парту.
- Только это совсем, конечно, не то, что сначала начинать. Главное навыки, а они у меня были. А в машинах, что ж .. Узлы, конечно, изменились кое-какие, а принцип-то остался прежний...
Уверенный, что попаду в лад настрою, я легкомысленно сказал:
- Конечно. Теперь все узлы на машинах продуманы. С прежним не сравнить.
- Как сказать...
Николай Федорович, видимо, и сам не ожидал, что возразит, поэтому смутился необычайно и растерянно посмотрел на супругу. Теперь та пожала плечами. А я вздохнул тяжело, решив, что разговор с Николаем Федоровичем так и зачахнет, не начавшись АН, нет. Вот ведь где затаился у него ключик от сокровенного Не давали, видимо, ему покоя изъяны в конструкции комбайна "Сибиряк" последних выпусков. Настолько не давали, что промолчавший все утро человек не выдержал и решил, что здесь-то, пожалуй, не у нее, а у него "лучше спросить". И, когда пожала Вера Константиновна плечами, ринулся в разговор решительно, как головой в омут.
- Продуманы... Как сказать. Если продуманы, значит все лучше. А вы хоть кого спросите: поменяется, кто па СК-4 работает, на "Сибиряк". Никто, наверное, не захочет, потому что у четверки молотилка лучше. Клавиши у нее длинней - соломотрясы их иначе называют. Они л^чшс солому вытрясают, поэтому потерь зерна меньше. И еще у "Сибиряка" плохо - мельчит солому здорово. Перемешается такая солома с осотом и со всякой всячиной, ложится на решетный стан и зерно на скатную доску через решета не пускает...
- А еще двигатель... - тут уж Вера Константиновна в роли посторонней.
- Точно. На четверке двигатель стоит дальше от бункера и охлаждение у него потому лучше. А у "Сибиряка" греется движок. И еще о чем подумать надо - амортизация. Ну, хорошо, весь комбайн, допустим, не подрессоришь. Но кабину-то одну можно? На гидравлику, допустим, поставить. В крайнем случае, сидение с гидравлическими амортизаторами, - сказал он все это горячо, разом и потом как-то вопросительно посмотрел на меня: - Вы уж, это самое, если путь на завод будет, подскажите конструкторам. У комбайнеров, мол, душу каждую уборочную вытрясает так, что за зиму она только что на старое место станет... И насчет движка тоже, и соломы...
- Так вы бы взяли и сами на завод написали.
Николай Федорович взглянул на меня с великим удивлением и... промолчал. Иссяк, видимо, запал, да и время подходило к семи. Давно бы пора быть на полосе.
На этом ножко и кончить рассказ о рабочей семье Деулнных, по, думается, не будет он полным, если не обращусь я к еще одному отступлению. Поведал мне его директор совхоза Алексей Иванович Булах. При этом назвал его "лирическим". И заголовок даже ему придумал:
СНЕЖНАЯ КУПЕЛЬ
Таким, каким осело у меня в памяти, я и изложу это отступление.
* * *
Что о прошлой уборке говорить. Кто ее провел, с тем она на всю жизнь останется. Хлеба было столько, что на памяти ни у кого такого не было. В общем все это известно. И о том, что хлеб был поздний, и о том, что погодка к концу уборочной в наших краях заладила ой да ну, в общем - все. И все-таки наш совхоз имени Гастелло сумел не только отмолотиться, но и послал передовых комбайнеров помотать соседям. Вера Константиновна Деулина поехала в Подойниковский совхоз. Это рядом с Панкрушихой. От нас сотня километров. Долго она там работала. Недели две, если не больше. И вдруг приходит указание: собрать передовиков уборки и ехать с ними на праздник урожая.
Мы туда-сюда, заняты, мол, наши передовики, помогают другим хозяйствам убирать. С нами и говорить не захотели.
А надо сказать, что мы наших людей в неделю раза два проведовали. Кто-нибудь из руководящих работников обязательно наезжал. И вот, еду я к Вере Константиновне. Время - конец октября. По стеклам газика снег начал постукивать. Сначала редкий, потом зачастил. Сухой, крупный, с пшеничное зерно, пожалуй, будет. Сижу я рядом с шофером, в кабине пригревает, а у меня по телу - холодок. Представляю я, как сейчас комбайнеры на открытых мостиках работают, и - холодок. В контору заезжать не стал, сразу на полосу.
Подъезжаю к комбайну Веры Константиновны, смотрю и не узнаю. Возвышается над мостиком Снегурочка... Да пет, не Снегурочка. Бело у нее там, где складки, в них снег набился, а все остальное - черное. Увидела меня Вера Константиновна, остановила комбайн.
"Не могу, - говорит, - больше. Домолочу загонку и домой тронусь". - "И загонки, - отвечаю, - домолачивать не надо. Глуши комбайн, садись в машину, едем.
Завтра - в Барнаул". Ну, о том, что комбайнера я у них забрал, сказать надо. Заехали в контору. Так и так.
А их парторг говорит: "Человек не наш, держать мы ее не можем. Но только без нее как будем - не знаю.
Уедет она, наши мужики и вовсе скиснут. Они и сейчас-то работают, потому что гордость уйти не позволяет". В общем, разговор тут между нами начался. Праздновали мы без Веры Константиновны. Осталась она.
Вроде бы с одной стороны все просто, а с другой - не просто. До самого конца уборочной там работала.
А когда вернулась, говорит: "Все бы ничего, только ночами холодновато. Ну, холодно не холодно, все равно подобрали". Так вот. Наш, конечно, недогляд. Нужно было хоть самодельную кабину ей поставить. Ну ничего, на ошибках учимся. Учли мы. Теперь у нее и комбайн новенький. С кабиной. А в прошлом году кабины не было. Так вот.
* * *
Вот и все отступление. А может быть, это - не отступление? И, может, его позволительно назвать не "лирическим", а героическим. Без всяких кавычек.
ШТРИХОВОЙ ПОРТРЕТ
Совсем недавно я смотрел фильм. Молодой учитель, приехавший в село, одержим идеей построить интернат. Именно это учреждение он считает всемогущим фактором, который в короткое время, тут же поднимает дисциплину, успеваемость и прочие школьные показатели. Инициатору, собственно, никто не противостоит. Все с ним согласны, помогают всемерно, готовы даже на поступки, ставящие под сомнение букву закона. Что там буква, если на другую чашу богиня правосудия положит интересы детей! Жить бы молодому ратоборцу да радоваться. Но он действует. Подменяет директора школы в хозяйственных вопросах, обходит вниманием районные организации, самолично валит лес, стараясь заразить своим примером двоих бездельников. Короче, исполняет все, кроме своих прямых обязанностей. Он не преподает, не воспитывает. Тем не менее авторитет его неогляден. Когда вдруг по ходатайству мамы (не из личных качеств) Давида-строителя назначают заведовать школой в другом селе, в этом поднимается паника.
1 2 3 4 5 6