- Что это он такой сердитый? - удивился Седлецкий.
- Может быть что-то сказали не так. Подумайте, вы же психолог. Давайте прощаться, а то дядя Ваня опять постучит, - голос её стал сухим и серьезным.
Они вышли на лестницу, касаясь друг друга плечами, и Седлецкий долго потом сидел в машине, не желая стряхивать с себя эти прикосновения. Он посмотрел на третий этаж. На занавешенном оконе виднелась её тень. Смотрит ли она на него... Надо было оставить фуражку, забыть её в прихожей и сейчас вернуться. Да, но скорее всего ему открыл бы дядя Ваня, этот скелетоноситель. Седлецкий помедлил ещё секунду, повернул ключ зажигания и включил ближний свет.
Юлия смотрела во двор, ей все казалось, он что - то забыл и вернется. Что за жизнь-то пусто, то густо. Окружающий мир так суетлив, так удручен заботами, так раздражен. Никому не приходило в голову остановиться, вглядеться в нее, понять и увидеть за яркой внешностью и уверенной походкой усталость от обыкновенного одиночества. И вот, сегодня утром в госпитальном дворе Олег Иванович сделал ей предложение. Он был такой серьезный, бледный, то ли от волнения, то ли от лечения. Она просто не смогла ему возражать, хотя и согласия не дала. Он очень милый, интеллигентный человек и с ним приятно. Потом откуда-то свалился этот бравый гусар. И теперь ей кажется, что она его знает давным давно и даже незаметно перешла на короткое Аркадий. Наверно прав Олег Иванович: существуют родственные биополя, притяжение душ, магнитное узнавание. Случайно оказавшись рядом, такие люди испытывают неудержимую тягу друг к другу. И так легко сближаются, и так больно потом расстаются...
Убедившись, что машина выехала на улицу, она присела к столу и открыла книгу.
Глава 7. ПРОВЕРКА
В понедельник на узел связи пришла шифровка о комплексной проверке института, председателем комиссии значился Огородов, сдержал-таки свое обещание Чеперов. А через несколько дней прибыла и сама комиссия.
Василий Георгиевич Огородов был крупным специалистом в области социальной гигиены. Именно он разработал научно обоснованную классификация всевозможных отходов и одним из первых указал, что нечистоты следует делить на твердые, жидкие и газообразные.
В дальнейшем вместо слова "мухи" он ввел в науку новое понятие-"мушиный фактор", чем произвел революцию в изучении поносов. Результатом этих упорных изысканий стала кандидатская диссертация, а потом и докторская. На этом его научная карьера прервалась, и последние двенадцать лет в связи с превратностями казенной службы он занимался инспекционными проверками войск. Десять месяцев в году он находился в командировках, возглавляя проверочные комиссии. Неудивительно, что они ему порядком надоели. Верный научному подходу, а также от скуки, недостатки, которые обнаруживались на проверках, он разбил на три группы. К первой им были отнесены недостатки системные, зависящие, как он уверял, от идиотизма, заложенного в любую систему, а не только в нашу. Во вторую группу он включал недостатки интеллектуальные, зависящие от непреодолимой склонности многих начальников к легкомыслию и даже к глупости. К третьей группе он относил недостатки бумажные, самые поверхностные, то есть те, которые обычно и попадают в официальные бумаги: приказы и акты.
При желании и навыке, а также по указанию свыше в любом учреждении всегда можно обнаружить в столовой - антисанитарию, на складе - недостачу, в финансах - растрату, в науке - мелкотемье, в руководстве - бюрократизм и бумаготворчество. Для этого можно было даже не выезжать из Москвы и не мучить проверяемых.
Никогда не забыть ему первую свою комиссию. Это было двенадцать лет назад, в разгар длинных речей, которые горячо одобряло все прогрессивное человечество. Клюнул и Огородов. По простоте душевной он слишком буквально понял слова руководителей и бросился на борьбу с пороками. Как истинный ученый, он решил не просто бороться с недостатками, а искоренить их вовсе. Все, что его возмущало: портянки, похожие на половые тряпки и вызывающие гниение ног; кургузая униформа, в которой солдаты трясутся от холода зимой и киснут от пота летом; белье, в котором они выглядят, как обитатели ночлежек; спальные помещения, в которых от скученности такой воздух, что дохнут мухи, - весь этот копеечный солдатский быт был им проанализирован научно и экономически. Он подсчитал, что стоимость даже ста миллионов пар носков для солдат обойдется ми-нистерству дешевле одного генеральского самолета. Он вычислил цена нормального рациона, от которого не вываливаются зубы и не возникает гастрит, и показал, как прекрасно действует и как дешево обходится горячая вода в автопарках и казармах. Приводил он в пример и агрессивный блок НАТО, который содержал своих кровавых наемников как родных детей. Живущий в антисанитарных условиях, больной и грязный солдат не может быть полноценным защитником государства, уверял в рапорте Огородов.
Председатель комиссии долго разглядывал автора, гадая, откуда к ним прислали такого чудака.
- Вы где раньше служили? Что-то я вас не встречал до сих пор, наконец сказал председатель.
- Занимался наукой.
- Что-то не заметно. По крайней мере в глаза не бросается. А здесь на востоке вы раньше не бывали?
- Нет, впервые.
- А не хотите ли здесь послужить? Претворить, так сказать в жизнь свои замыслы в одном из отдаленных гарнизонов, - голос председателя был мягкий, но от самих слов повеяло забайкальским холодом. Огородов разволновался.
- Я только что переведен к новому месту. Я вам докладывал, я - ученый. . .
- Ученый, а рассуждаете, как начальник. Причем в таких категориях, в которых вам и думать-то не положено. Просто в принципе не положено, по должности. Бросьте рассуждать и займитесь вашими прямыми служебными обязанностями. Если хотите служить нормально.
Постепенно он успокоился, сообразив, что толку от проверочных комиссий нет, и относился к ним как к неизбежному злу, неизвестно кем придуманному. Он уже не помышлял об искоренении недостатков, теперь он их считал таким же естественным продуктом человеческой деятельности, как и нечистоты.
Слава Богу, что ни у меня, ни у моих родственнников нет сыновей для солдатской службы, утешал он себя. Кроме того, рассуждая микробиологически, нельзя держать людей в постоянной чистоте: это может вредно отозваться на иммунитете. Организм должен постоянно бороться с микробами, и чем их больше, тем лучше для тренировки. Чистота расслабляюще действует на защитные механизмы. Организм, отвыкший от микробов, в решительную минуту не в состоянии сопротивляться инфекции. Мысль эта так увлекла его, что он хотел даже написать в журнал статью о пользе грязи, но за повседневной суетой забыл.
Все чаще и чаще его стали направлять на проверки председателем. Обычно, пока члены комиссии копались в поисках недостатков, председателя развлекали в соответствии с его вкусами. Возили по литературным местам и памятникам революционной славы, поили коньяком, отпаривали в саунах, проводили на торговые базы и нагружали сувенирами.
Когда у проверяемых дело было совсем плохо, к председателю приставляли симпатичную молодую особу-экскурсовода, знающую историю края и умеющую загадочно улыбаться. Но Огородов, предпочитавший слабому полу крепкие напитки, военную гигиену и безмятежный сон, к всеобщему разочарованию не поддавался на провокации.
Он обладал спиртоупорным организмом и классическая формула опьянения "павлин-обезьяна-свинья" к нему совершенно не подходила. Первые несколько рюмок, обычно около трехсот грамм, он даже не замечал. Когда доза подходила к пятистам, он ощущал легкое головокружение и неразбериху в мыслях. Но затем, после шестисот, в голове у него вновь прояснялось, свежело и наступало как бы прозрение. Он чувствовал, что мысли его взбалтываются в черепе, как в банке, и на поверхность всплывают полузабытые сомнения в правильности окружающей жизни. Если рядом оказывались друзья, его тянуло на задушевные песни. После пения он обычно добавлял сто грамм и переключался на мировые проблемы. В такие моменты он любил поговорить о предссказаниях астрологов, американском ЦРУ и мудрых немцах, которые на одном только пиве объединили Германию и погубили всю нашу танковую группировку. Правда, к этому времени у Огородова переставали двигаться ноги, и в туалет его приходилось отправлять с сопровождающими, однако рассуждал он вполне здраво. После восьмисот грамм он застывал на месте, как громом пораженный, но через двадцать минут приходил в сознание и мог не качаясь, но и ничего не помня, самостоятельно добраться до служебной машины.
Он был твердо уверен, что все неприятности начались с совершенно безумной борьбы партии с алкоголем. Сам он давно пришел к выводу, что наше общество в принципе не приспособлено для проживания в трезвом виде. Всем было ясно, что старая система не перенесет сухого закона. Всем, кроме руководства. Проблемы, которые раньше легко распутывались за дружеским столом и бутылкой интернационального напитка, теперь решать стало невозможно. Распались деловые и зкономические связи. Вместо одной политической партии, как было раньше, когда в магазинах свободно стояли вино и водка, образовалась целая дюжина.
Вместо невинных пьянок стали разрастаться гигантские, устрашающие митинги. Исчезла сплоченность. А что прикажете делать? Как сплотишься, если выпить нечего? Возникла конфронтация. Развалились экономические связи, и этого надо было ожидать: как работать, если выпить нечего, ну просто нечего в принципе, как в пустыне. Из сельхозпродуктов вместо закуски начали делать самогон, стало нечем кормить скот, не то что людей. Сократилось производство, потому что на заводе на выпивку уже не заработаешь, и народ попер в кооперативы. Возникла инфляция и расцвел бандитизм. Вокруг вдруг объявились предприниматели, раньше их называли проще - аферисты. Перегибы с выпивкой пришлось, как всегда, сильно разгибать, но уже на развалинах системы. Все вернулось на круги своя, только жизнь стала во много раз дороже. Снова проблема. Научная интеллигенция, как самая неимущая и самая умная перешла на спирт. Хоть какой-то навар от профессии, с удовлетворением думал Огородов, принимая резко пахнущие подношения в плоских стальных фляжках.
Сидя за столом президиума и слушая в пол-уха доклад Сазонова, Огородов размышлял, как более или менее с пользой скоротать несколько проверочных дней, пока комиссия потрошит институт. В конце концов он решил изучить персональный компьютер. Причин для столь странного желания было достаточно. Во-первых, двенадцатилетняя внучка Лена в школе начала изучать информатику. А поскольку дед был единственным в семье мужчиной (за коммандировками он как-то и не заметил, что дочь разошлась с мужем), то со всеми непонятными вопросами, внучка обращалась к нему. Во-вторых, вышестоящее командование освоило весь этот компьютерный жаргон и так щеголяло им на совещаниях, что Огородов иногда переставал понимать, о чем идет речь. Надо образовываться, решил он. Сейчас для этого представлялся исключительно удобный случай. В институте числилось два десятка компьютеров, а главное здесь работали его давние сослуживцы Жарков и Кронов. Он искренне любил обоих: Кронова - за юмор, Жаркова - за математический склад ума, песни под гитару и постоянное наличие спирта - и в кабинете, и в портфеле, и дома.
После обеда Огородов основательно выспался, вызвал в номер секретаря комиссии и, утвердив план проверки, не спеша направился в лабораторию Жаркова. Ужинать он решил с друзьями. Желудок-единственный орган, который доставляет удовольствие в любом возрасте, думал он ускоряя шаг. Особенно, если прием пищи происходит в кругу однополчан, когда легкий хмель воспоминаний поддерживается дружескими тостами и крепкими напитками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21